Законы отцов наших - Скотт Туроу

— Сколько людей становятся тебе по-настоящему близкими в твоей жизни? — спросил у меня как-то Сет. И теперь я его поняла.

2 мая 1970 г.

Сет

После того как Джун ушла к себе, я так и не смог заснуть. Было уже полчетвертого утра, и я лежал с открытыми глазами и говорил себе: нет, не может быть, — а затем через минуту: да, это возможно. Ближе к пяти, когда я уже собирался уходить, мне вдруг пришло в голову позвонить Хоби. Разбуженная Люси зевала в трубку.

— Его нет дома, — прошептала она.

Хоби привык все делать шиворот-навыворот. Он обычно читал всю ночь напролет и все время, пока учился в колледже, пропускал утренние лекции. Я был уверен, что Люси, послушная, как всегда, следует инструкции Хоби, который приказал ей отвечать мне, что его нет дома. Однако когда я не поверил ей и стал добиваться своего, в ее голосе появилась нотка отчаяния.

— Он всю неделю не бывал здесь по ночам! — воскликнула она, но затем успокоилась. Люси сказала, что я могу передать ему сообщение на телефон Кливленда. — Если кто-нибудь там поднимет трубку, — добавила она.

Я попытался придумать что-нибудь.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я ее наконец.

— Дерьмово.

Пояснений не требовалось. Я сказал, что мне нужно повидаться с ней хотя бы для того, чтобы попрощаться, и мы договорились встретиться на Полк-стрит, где у Люси после обеда была назначена деловая встреча. После работы я с черепашьей скоростью полз по субботним улицам, загруженным автомобилями. Настроение у меня было довольно мрачное. Я только что распрощался с работой в «Афтер дарк». Моя деятельность в качестве ведущего научно-фантастической рубрики — единственное достижение, которым я гордился, — подошла к концу. На прощание я обнялся с Харли. Он дал мне путеводитель по Ванкуверу. Затем я вышел через заднюю дверь-вертушку с резиновыми бамперами, которые защищали стеклянные створки от ударов ручных тележек. Сердце тоскливо сжалось. Оставалась позади еще одна часть моей жизни, и я знал, что если бы можно было прожить ее заново, то мой выбор был бы иным.

Полк-стрит являла собой обычную красочную картину. Ангелы ада, трансвеститы и педерасты в дешевых костюмах, а также ковбои в кожаных куртках и джинсах лениво прогуливались по тротуарам. Между магазинами с экзотическими товарами и барами сновали туристы. На углу стояла блондинка в плотно облегающем фигуру свитере и с белым как снег австралийским попугаем на плече.

Увидев Люси, я резко остановил машину. Даже тормоза завизжали. Она стояла на углу, всматриваясь в ту сторону, откуда светило солнце, и, очевидно, выискивала меня взглядом. По ее щекам струилась кровь.

Я высунулся из окна и стал подзывать ее криками и жестами. В конце концов я решил подъехать к самой бровке. К тому времени когда я впихнул Люси в машину через правую переднюю дверь, за мной уже скопилась целая очередь автомобилей, нетерпеливыми гудками выражающих возмущение задержкой. В боковом зеркале я увидел полицейского, который направлялся к нам, и тогда я рывком тронул «жука» с места и выехал на середину улицы. Мысль о том, что придется объясняться с полицией, почему-то меня напугала.

— Бог мой! — сказал я. — Боже, что происходит? Что с тобой случилось? — спросил я так, словно ей срочно требовалось в травмпункт.

Люси вынула из глаз контактные линзы, и теперь они лежали у нее на открытой ладони. Ее голова была откинута далеко назад.

— Такое со мной часто бывает, — сказала она. — Я забываю, что у меня в глазах линзы. Я плачу, а потом тру глаза, и происходит порез. Прямо на поверхности глазного яблока. Скоро все это пройдет. О Боже! — И она опять принялась плакать.

Слезы, теперь уже светло-розовые, снова заструились по ее лицу. Я сделал разворот и припарковал машину на Русской горке.

Люси должна была зайти к торговцу лекарственными травами, которого ей порекомендовали. Это был какой-то хиппи, державший крошечную лавку на третьем этаже.

— А что ты забыла у этого типа?

— Мою кожу, — запинаясь, ответила она. У Люси были веснушки, но в остальном ее кожа была просто восхитительна.

— Свою кожу? У тебя что, сыпь?

Она закатила глаза, поражаясь моей тупости. Прежде чем ответить, Люси пришлось выплюнуть на ладонь контактную линзу, которую она положила себе в рот, чтобы почистить языком.

— Две недели назад Хоби избавился от собаки. Понимаешь, он вывел ее на Университетский бульвар и привязал к дорожному знаку. Он сказал, что не хочет жить с большим белым животным. — Она посмотрела мне в глаза, ожидая понимания. — Я слышала, что есть такая штука, которую жуешь. Понимаешь? Ну, может быть, месяц. То есть она действует постепенно. И твоя кожа темнеет. Вроде как приобретает другой оттенок. Пигмент или что-то в этом роде. Как бы то ни было, но у того парня нужного мне товара не оказалось. Он сказал, что слышал об этом средстве, но у него его нет, и где достать, он не знает. И когда я вышла оттуда, у меня внутри словно что-то рухнуло, и возникло такое чувство, типа, знаешь: «О Боже, значит, у меня так-таки ничего не выйдет!» Мне кажется, вся моя жизнь летит кувырком, Сет. Что же мне делать?

Моей первоначальной реакцией было, разумеется, что Люси немного тронулась. У нее были мелкие, но правильные черты лица, весьма привлекательные, и вообще она выглядела как белая женщина, переборщившая по части создания искусственного загара с помощью разного рода кремов. Очевидно, сейчас ей изменило чувство реальности. Меня очень растрогала ее огромная, бескорыстная любовь к Хоби, готовность пожертвовать ради любимого человека даже принадлежностью к белой расе. Разительный контраст по сравнению с тем, как Сонни отнеслась ко мне.

Я опять поинтересовался насчет местонахождения Хоби. Люси совершенно не представляла себе, куда он мог деться. Сначала у нее возникло предположение, что он с Кливлендом, но затем она позвонила в полицейский участок, и ей ответили, что среди задержанных такого не значится. Вот уже несколько недель Хоби появлялся дома лишь на очень короткое время, и то, как ей казалось, только для того, чтобы сказать, что он больше не может жить с белой девушкой. Очевидно, Люси просто не желала понять, что он приходил выяснить, ушла она или нет.

— Что он делает? Где, по-твоему, он мог бы находиться? — спросил я.

— Не знаю. Он все еще ходит в университет.

— А что там с этой бомбой в Центре прикладных исследований? Он имеет какое-то отношение к тому, что там случилось? — Люси быстро отвернулась к окну. Очевидно, ей было тяжело отвечать. — Так, значит, ты не знаешь насчет тех вещей, которые он купил?

— Да. Аккумуляторная кислота и мешки с песком. Я знала об этом. Я думаю, он в конце концов сообразил, для чего все это предназначалось. Вряд ли его посвящали в суть дела. Просто он связал все вместе, ну и вывод напросился сам собой. Я не знаю, Сет. Он почти ничего не говорил.

— Но ведь он не закладывал бомбу, верно? Не участвовал в подготовке взрыва?

— Хоби? Нет! Боже правый, нет. Он не способен на такое, не так ли?

Я вспомнил предупреждение Джун. Возможно, она хотела сказать, что если в полицию попадают поочередно, то Хоби окажется в беде. Один арест приведет к другому. Образ Хоби возник вдруг передо мной с невыразимой ясностью, и сердце наполнилось еще большей тревогой. Тем временем Люси опять принялась плакать.

— Боже, Сет, что же мне теперь делать?

Люси была родом из распавшейся семьи. Родители развелись, когда ей было три года. Отец Люси, известный адвокат, не жалел денег для дочери, однако навещал ее не часто. Мать была легкомысленной светской дамой: мартини в одной руке, сигарета в другой, и рядом мужчина с зажигалкой наготове. Люси выросла в обстановке, где на первом месте были безупречные манеры, и поэтому она в детстве всегда терялась, будучи не в состоянии правильно истолковать сдержанность и невозмутимость — то ли как утонченность нравов, то ли как безразличие. Став повзрослее, она попыталась выяснить это. Когда Люси исполнилось шестнадцать лет, она сбежала из дома в вегетарианскую общину в Вермонте. Затем, когда все думали, что она встала на путь истинный и образумилась, она взяла и связалась с Хоби. Люси рассказала матери все о своем приятеле, кроме того, что он — черный. Впрочем, ей не пришлось долго ломать голову, как сообщить будущей теще эту новость, потому что та увидела все собственными глазами, когда однажды вечером явилась домой в необычно раннее для себя время и застала дочь в процессе совокупления с Хоби в гостиной. Любовники находились в кресле, и стройные веснушчатые ножки Люси обвивались вокруг коричневой задницы Хоби.

Поступив в колледж, Люси с первого курса попала в безнадежную зависимость от Хоби. Он выбирал ей факультативы, диктовал стиль одежды, давал книги для чтения. Ее рабская покорность и беспредельное обожание, похоже, доставляли ему огромное наслаждение. Регулярно, раз в два-три месяца, он заставлял ее мучиться. Им заинтересовывалась какая-нибудь девушка, и он исчезал с ней в комнате Люси, нередко пропадая там по нескольку суток кряду. Тогда Люси большую часть времени проводила со мной. Мы пили кофе и играли в бридж в две руки, причем Люси обыгрывала меня с потрясающей легкостью. Я никак не мог взять в толк, как ей это удавалось, потому что не знал еще, что скрывается за ее неуверенностью в себе.