Да будем мы прощены - Э. М. Хоумс

– Вам-то чего плакать? Вы большой белый мужчина, и у вас большой дом.

Как гром с ясного неба приходит открытка от Джорджа. На ней фотография какого-то отеля в Майами, сама открытка сильно потертая, как будто годами моталась вокруг света на дне чемодана.

Здесь все так, как я и думал. Ночью у костра парни меня учат работе с отмычкой, а в искусствах и ремеслах я учусь делать цементировочные башмаки из дерьма и травы.

Не забывай обрывать засохшие головки на моих цветах.

Открытка (без обратного адреса) наводит меня на мысль, что у меня нет никакой контактной информации Джорджа – ни адреса, ни телефона для экстренного звонка. Я звоню в офис директора «Лоджа».

– Доброе утро, спасибо, что позвонили в «Лодж», новый конференц-центр руководителей в Адирондакских горах.

Я объясняю, что хочу говорить с главврачом.

– Одну секунду, прошу вас.

Звонок переводят.

– Отдел кадров. Вы ищете работу?

– Нет, – говорю я нетерпеливо и все повторяю. – Главный врач мне говорил, что останется здесь до августа. И знает ли кто-нибудь, где мой брат Джордж?

Трубку берет начальник отдела.

– Иногда ситуация меняется быстрее, чем ожидалось – одновременная смена владельца, сезон отпусков и заказ на большую конференцию в конце июля, – но я вам этого не говорил. Посмотрим, не может ли кто-нибудь раздобыть эту информацию, и я вам перезвоню.

Я звоню Рутковски, адвокату Джорджа. Как ни странно, он берет трубку после первого звонка.

– Вы знаете, где Джордж?

– Вот сейчас, когда вы спросили, – отвечает адвокат, – сообразил: понятия не имею. Подождите-ка… – Слышатся звуки, будто он копается в папках. – Видимо, его документы еще не пришли. Где-то потерялся в системе.

– У вас его адрес есть? Какой-то способ послать ему письмо или посылку? У него скоро день рождения.

– У меня есть карточка Уолтера Пенни, и на ней адрес. Наверняка можно что-то послать на этот адрес опекунам Джорджа, и до него дойдет.

Я записываю адрес.

– Когда я звонил в «Лодж», мне сказали, что главврача у них больше нет. Он не ваш родственник?

– Уже нет, развелся. Сейчас мы с ним не разговариваем. Я представляю свою сестру в процессе против него и, во избежание конфликта интересов, собираюсь передать дело Джорджа другому сотруднику фирмы.

Мы с Черил в молле, переходим из магазина в магазин. У нас существенный прогресс. Мы встретились не в дешевом мотеле, где Черил из страха перед клопами стелет старое синелевое покрывало, выкладывает слой мусорных мешков и накрывает их старой белой простыней, а потом мы трахаемся, как пьяные водители, елозя по этому матрасу из края в край. Сейчас мы бесцельно бродим, полностью одетые, по липовому тропическому раю со стеклянной крышей.

– Мы просто гуляем для моциона или ищем что-то конкретное?

– Диван и непригорающую сковородку, – отвечает она, придавая обоим предметам одинаковую важность.

На этот раз у нее волосы белокурые и заплетены в две тугие косички, как у восьмилетней девочки. Меня это несколько смущает, но я молчу.

– Вы с ней все еще видитесь? – спрашивает Черил.

– Очевидно. Но мне как-то неловко иметь сразу две сексуальные связи.

– Почему?

– Смущает это меня.

– Чем? В смысле, одна из них – это жалостливый трах?

– Не уверен. Что такое – жалостливый трах?

– Ну, вроде тебе ее жалко, и ты ее делаешь поэтому.

– Нет, мне ее не жалко.

– Для тебя она что-то значит, да? А обо мне она знает?

– Думаю, знает.

– Ты ей говорил?

– Ей все равно. Она от меня ничего не хочет – нулевая заинтересованность. Она хочет только меня, и тогда, когда сама хочет. Говорит, ничего личного – просто так сложилось.

Посредине молла – стенд для объявлений о потерявшихся, похожий на пакет молока. Он весь оклеен постерами Хизер Райан, объявлениями о пункте подкидывания нежелательных младенцев и месте отдыха от семейных конфликтов. Большой постоянный плакат гласит: «Беременна? Телефон анонимной помощи». И тут же оранжевая трубка.

– Это всегда здесь было? – спрашиваю я.

– Всегда, – отвечает она, не глядя.

Выходя из магазинов, я замечаю Дона Делилло. Мы встречаемся взглядами, и он будто хочет спросить: на что это ты уставился?

– Куда бы ни пошел, я вас встречаю.

– Я тут живу, – говорит он.

– Прошу прощения, я ваш большой поклонник. – Он кивает, но молчит. – Простите, можно задать вопрос? – Он не говорит «да», но и «нет» тоже не говорит. – Как вы думаете, Никсон участвовал в убийстве Джей-Эф-Кей?

Делилло глядит на меня с мрачной змеиной улыбкой.

– Интересный вопрос, – говорит он и идет прочь.

– Тебе бы надо ее бросить, – говорит Черил, полностью пропустившая предыдущий разговор. – Живи проще.

Я меняю тему:

– Мы ищем что-то конкретное?

– Я тебе уже сказала: диван и непригорающую сковородку. А, вот чего я еще хочу: зайдем в «Мейсиз», я выберу себе какое-нибудь белье, а потом ты зайдешь в примерочную и спросишь: «Ты в какой кабинке?» – и…

– И что?

– Ты зайдешь и меня сделаешь – встанешь на колени и языком, а я буду смотреть на это в трехстворчатом зеркале, а может, даже видео на телефон сниму. У тебя голова будет закрыта мной, так что никто тебя не узнает.

– Ты явно думала долго и много.

Она пожимает плечами.

– Нас арестуют.

– За что?

У меня звонит телефон – Аманда. Я не отвечаю, но он звонит снова, и Черил говорит, чтобы я ответил.

– Не становись из-за меня грубияном.

– Да?

– Поймали этого типа – убийцу Хизер Райан. Это был человек, которому родители Хизер продали ее старую двуспальную кровать – через Интернет. Оказалось, она зашила в матрас свой старый дневник, а этот человек его нашел, у него крыша съехала, и он стал за ней следить. Ее бойфренд, с которым она недавно порвала, встретил этого типа, и тот выдал себя за ее нового бойфренда, и в доказательство выложил много такого, чего в дневнике прочел. Потом прежний бойфренд встретился с Хизер, и она стала говорить, что никого нового у нее нет, а он ей сказал: «Он все про тебя знает, знает куда больше меня. И я вас с ним видел, вы шли через кампус. Он всегда совсем рядом с тобой, а когда я подхожу ближе, он уходит…» В общем, Хизер и Адам расстались, а этот жутик к ней подкатился, и ну, скажем, что у него не получилось…

Голос у нее такой громкий, тембр настолько своеобразный, что, хотя громкая связь не включена, слышно каждое слово.

– Ого! – говорю я. – Ладно, спасибо, что позвонила.

– Ого – и все? Больше тебе нечего сказать? Ну ты даешь!

Я смотрю на Черил – она слушает.

– Да, это для меня большое облегчение, и мне интересно услышать еще что-нибудь. Не то чтобы я тебе не верил, но все же проверю по другим источникам.

– Ну уж как хочешь, – говорит она и вешает трубку.

– А это гигантское облегчение, – говорит Черил. – Мне теперь намного лучше.

– Почему?

– Потому что ты не тот человек, который это сделал, – ухмыляется она.

– А ты думала, что это я?

– Нет, это ты думал, что это ты.

– Отчего ты так решила? – спрашиваю я, чувствуя себя как-то странно раскрытым.

Черил закатывает глаза.

– Вот это я и люблю в мужчинах: прозрачные, как стекло, – говорит она. – Кстати, ты к ней очень неровно дышишь. Она может так не думать, и ты можешь так не думать, но я это знаю.

– Ты все еще хочешь зайти в «Мейсиз»?

Она мотает головой:

– Резервирую до другого раза.

На день рождения я покупаю Джорджу айпад, загружаю в него фотографии детей и музыку из дома, потом отсылаю вместе с солнечной зарядкой по адресу на карточке Уолтера Пенни.

«С днем рождения, братик!»

Я записываюсь на уроки испанского в местной Casa Española. Кроме меня, в группе еще менеджер из «Макдоналдса», владелец фирмы ландшафтной архитектуры и женщина, которая «удачно вышла замуж» и хочет лучше объясняться с «прислугой».

Звонит медсестра из школы Эшли:

– Повода для волнения нет, но… у Эшли кожная инфекция, мы поговорили с доктором Фауст и хотим получить ваше разрешение на курс антибиотиков.

– Конечно, – отвечаю я. – Что-нибудь еще я должен сделать?

– Не прямо сейчас, – загадочно произносит сестра.

Когда потом мы разговариваем с Эшли, я про инфекцию не спрашиваю. Мы обсуждаем «Ромео и Джульетту» и работу, которую Эшли должна написать про мыльные оперы.

– Там все хорошо, – говорит она. – Я смотрю с часу до трех дня и делаю заметки. Работаю над статьей о нарративе мыльных опер как современного театра, разыгрываемого публично, – площадь ТВ похожа на театр.

– Звучит замысловато, – говорю я.

– Ага, – соглашается Эшли. – Тут штука в том, что задания подгоняются под интересы ученика, ну, типа, если ты чем-то интересуешься, так можно же далеко пойти, по-настоящему? В смысле, вот это задание – оно, типа, уровня восьмого класса.

К концу разговора она говорит:

– Тут тебе должно письмо прийти в почту, так я лучше тебе немножко расскажу, чтобы ты знал, как все на самом деле. – Она переводит дыхание. – Это никакой не «тату-клуб» был, просто мы друг другу набили самодельные татушки, ничего страшного, но потом другие девочки ходили в город на уик-энд и набили себе настоящие. А тогда Джорджия из моей группы решила, что наши должны быть нарочно уродливые и шрамовые-шрамовые. Посмотрела давние традиции шрамовых татуировок, и потом мы втроем выполнили этот ритуал и втерли себе в раны землю из компоста, и вот так у меня получилась инфекция. Это совсем не я придумала. А родители, которые узнали про наши «клубы», перепугались жутко, и вот теперь посылается письмо, что никаких новых татушек ни у кого чтобы не было, ни у школьников, ни у учителей, ну, и всякое бла-бла-бла.