Неисторический материализм, или ананасы для врага народа - Елена Антонова

Он ходил весь вечер, нервно поводя ноздрями.

– Прямо музей запахов, – восхищался он.

Катюша встревоженным шепотом спрашивала Сергея, могут ли прорабы в принципе интересоваться запахами. Потому что они должны обращать внимание исключительно на жесткую дисциплину на стройке. Но все ее опасения развеялись на следующее утро.

– Вам было назначено на восемь! – обрушился он на тех троих работяг, которых Сергей с Катюшей смогли нанять. – А сейчас – восемь ноль пять! Это недопустимо!

Катя с ужасом увидела, что он опять задвигал носом.

– Ты пьян! – заявил он одному из рабочих, у которого лицо было похоже на сморщенную варежку. – Свободен. Ты уволен.

Уволенный рабочий ошарашено сдвинул кепку на затылок.

– То ись как? – поинтересовался он.

– Так, – коротко объяснил прораб. – Тут тебе не профсоюз. Алкаши мне не нужны. Вы двое – за мной.

Оставшиеся двое мужичков переглянулись и неохотно зашли во двор.

– Меня зовут Виктор Николаевич, – представился он и критически осмотрел их тщедушные фигурки. –Что-то сдается мне, силенки у вас маловато. А тебе чего? – не оборачиваясь, спросил он уволенного.

Тому, раз его уволили, естественно, тут же захотелось поработать, и он с укором сказал:

– Не разбираешься, дак не говори. Это не сегодняшним пахнет, а вчерашним. Я, может, один только раз и выпил-то. Я, может, теперь до следующего случая и в рот не возьму.

– Ну, посмотрим, – проворчал прораб. – Значит так, орлы. Этот дом надо весь раскатать по бревнышку. Чтобы к следующему воскресенью здесь ничего не было. Сделаете за неделю – каждому по десять тысяч. Бревна и доски можете забрать себе.

«Орлы» тут же оживились.

– Ско-о-лько? – воскликнул один из них. Второй толкнул его в бок и что-то прошипел.

– Я к тому, – пришел в себя первый, – что маловато будет.

– Не наглей, – спокойно отреагировал прораб. – Это раз в десять больше, чем вы ожидали. Значит так. Условия такие. Кто придет хоть раз выпивши – уволю. Деревья на участке не ломать. Не справитесь за неделю – за каждый день просрочки буду из десяти тысяч вычитать по пятьсот рублей.

– Н-да, – проговорил тот, у которого лицо варежкой.

– Н-да-а-а, – задумчиво повторили остальные, почесывая в затылках. – Вона, значит, как.

– Отказываетесь? – деловито спросил Виктор Николаевич.

– Не-а, ты че, – испугались они. – Только инструмент надо. Голыми руками не больно раскатаешь.

Прораб подвел их к сараю и распахнул дверь. Помимо ломов, кольев и топоров, там был крохотный трактор и еще какое-то непонятное колесо с мотором.

– Лебедкой пользоваться умеете? – поинтересовался Виктор Николаевич.

Рабочие смущенно молчали.

– Ладно, это я научу.

– А может, еще пару человек дашь?

– А дам, чего ж не дать, – легко согласился Виктор Николаевич. – Значит, тридцать тысяч делим уже на пятерых. Это будет…

– Не-не, – испугался рабочий. – Не дели. Сами справимся.

Виктор Николаевич присел на крыльце и велел рабочим подходить по одному. Смущенные колхозники потупились и скромно стояли на месте. Не обращая на них внимания, прораб достал из сумки фотоаппарат и канцелярский журнал.

– Ты, – ткнул он пальцем в крайнего справа.

Раздумывая, не дать ли деру, – слишком диковинно все это выглядело, – он опасливо подошел и остановился шагах в трех.

– Эй, ты погоди, што ты! – заволновался он, когда прораб навел на него камеру.

Но было уже поздно – раздался щелчок. Мужичок запоздало стянул кепку и стал приглаживать волосы.

– Красавец, – согласился Виктор Николаевич и щелкнул еще раз. – Имя, – потребовал он.

– Степан, – застенчиво сказал мужик, шмыгнул носом и снова надел кепку на вспотевшую лысину.

Виктор Николаевич деловито записал в журнал все: фамилию, отчество и адрес. Степан отвечал, как загипнотизированный, покорно и обреченно.

После того как формальности были улажены, оказалось, что остальных двоих звали Семен и Дормидонт.

– Как? – вытаращил глаза прораб, на минуту утратив деловитость.

Дормидонт вздохнул.

– Это матушка, – объяснил он неожиданным басом, – обет дала. У ней все детишки мертвые рождалися, дак она Богу обещала, что, мол, если кто живой останется, дак она его назовет необычно.

Дормидонт еще раз тяжело вздохнул и помолчал, размышляя, что, может быть, было бы лучше, если бы Бог был в то время занят другими делами и матушку не услышал. Потому что, если бы ему самому доверили решение такого ответственного вопроса, он бы несомненно предпочел, чтобы его мать навсегда осталась девственницей.

– Бывает, – посочувствовал Виктор Николаевич.

Калитка заскрипела, и во двор просочилась худая морщинистая старуха, вредная Потаповна.

– Это вы, что ль, новые хозяева будете? – спросила она, критично оглядывая Катюшу – девицу, совершенно непригодную для крестьянской жизни.

Она представила себе, как та будет возиться в огороде, со своими наманикюренными ногтями и в золоченых босоножках, – как у царицы прямо босоножки-то, и впрямь невидаль, – и заранее злорадно расхохоталась. Разумеется, про себя.

Не дожидаясь ответа, она полюбопытствовала:

– Что за шатер у тебя за домом стоит? Цыганский, што ль?

– А! – расцвел Виктор Николаевич. – Это я вам еще не показал. Это будет ваша бытовка.

– Ну, – раздумчиво произнес Дормидонт. – Если готовка, тада конечно…

– Не готовка, а бытовка, – нетерпеливо поправил прораб. – Там вы будете обедать и хранить одежду. Ну, и если дождь сильный, сможете там переждать.

– Это они о чем? – спросила Катюша у Сергея.

– Понятия не имею.

Поспешив за остальными за дом, они увидели там желтый шатер – один из тех, в которых летом продают пиво, с огромной надписью «Красный Восток», прозрачными окошками и свеженаклеенной пленкой на том месте, где раньше было изображено пенное пиво. Дабы не вводить строителей в смущение. Ибо человек слаб, но строитель стократ слабее. И в неравном поединке с алкоголем уже и не делает попыток бороться. А наоборот, радостно сдается.

– Батюшки-светы! – простонала Потаповна.

Рабочие молчали, как громом пораженные, ходя между двумя деревянными столами и стульями, узким изящным шкафчиком и длинной лавкой в стиле кантри и выглядывая в прозрачные окошки.

Во дворе послышался шум. Степан испуганно шмыгнул за спину Дормидонта, который объяснил:

– Это старуха у него бушует. Страсть как не любит, когда Степка на работу налаживается.

– Может, это… покричит и уйдет, – предположил Степан. – Не найдет она нас тута.

Но она нашла. Чутье вывело ее на провинившегося супруга моментально, и она ворвалась в шатер.

– Я, значить, в дому колгочусь, а ты куда, паразит, наладился? Опять зенки зальешь бесстыжие, работничек? А ты, – накинулась она на Катюшу, которая оскорбляла ее своим нерабочим видом, – не отвлекай его от работы. Ишь, надумали! В поле работы нонче – страсть, а они тута заманивают.

– Ни в коем случае! – моментально и очень решительно ответил Виктор Николаевич, оттесняя в сторону растерявшихся Сергея с Катей. – Без согласия семьи не берем. И не просите, – обрушился он на дергающегося Степана. – Так что – до свидания, – кивнул он его супруге и равнодушно повернулся в ней спиной.

Степанова супруга растерялась. Она настроилась на долгую и яростную битву и не была готова к такой легкой победе. Неинтересно легкой.

– За какие-то гроши, – снова завела она, - он будет от дома бегать. И ладно бы в дом чего принес, а то ведь пропьет все!

– Замолчи, дура! – шипел огорченный Степан. – Такие деньжищи пропить. Эх, ты! Одно слово – баба. Волосы длинные, ум – короткий.

Женщина остолбенела. Такое она слышала от мужа в первый раз. Обычно он молча моргал или вяло оправдывался.

– Очистите территорию, – твердо приказал им прораб.

Степан потащил жену к воротам, что-то сказав ей по дороге.

– Что-о-о? – взревела она неожиданно звучно. – Сколько? И что же ты молчал, скотина?

– Зато ты болтала без умолку, – огрызнулся раздосадованный супруг.

Старуха решительно развернулась и потащила мужа обратно.

– Ладно, пусть работает, – прорычала она, делая вид, что неохотно сдается.

Прораб решительно покачал головой.

– Я его уволил, – напомнил он. – До свиданья.

– Как так до свиданья?! – напирала на него Степанова супружница. – Говорят тебе, вертается он.

Виктор Николаевич делал грозный вид.

– Здесь я беру, кого хочу. Семейные скандалы мне не нужны. Они мешают работе.

– Дак не будет скандалов! – пообещала старуха, и в ее голосе появились жалобные нотки. – Кабы он мне сразу про деньжищи такие сказал.

– Еще не факт, что он их получит, – объяснил прораб. – Будете тут бегать и скандалить, значит, он не успеет в срок. А я плачу такие деньги недаром! А за скорость. Понятно?