Тепло наших сердец - Нора Робертс

Свет приобрел резкий голубой оттенок. Щупальца тумана тянулись к балкам потолка, окутывали шершавые стены, стелились по пыльному полу.

В голубоватом мареве Мэлори различала облачко пара от своего дыхания.

«Это настоящее», — напомнила она себе. Признак реальности. Доказательство того, что она человек.

Чердак представлял собой одно просторное помещение с двумя маленькими окнами в обеих торцевых стенах и крутыми скатами крыши вместо потолка. Мэлори узнала его. В ее сне здесь были огромные окна. У стен, выкрашенных нежной кремовой краской, лежали ее работы. На полу кое-где виднелась веселая радуга капнувших красок.

В воздухе было разлито летнее тепло. Немного пахло скипидаром.

Сейчас на чердаке было сыро и холодно. Вдоль стен сложены не холсты, а картонные коробки. Старые стулья, лампы — хлам, оставшийся от чужой жизни. И тем не менее Мэлори видела — отчетливо, ясно! — каким мог бы стать чердак.

Ее воображение начало воплощаться в реальность.

Тепло, свет, яркие цвета. На рабочем столе среди кистей и мастихинов стоит маленькая белая вазочка с розовым львиным зевом, который она утром сорвала в саду.

Мэлори помнила, что, проводив Флинна, спустилась в сад за этими милыми, нежными цветами, на которые она будет любоваться, пока он на работе.

«Писать в собственной мастерской», — мечтательно подумала Мэлори. Ее ждут чистые холсты, и она знает — да, знает, — чем их заполнить.

Мэлори подошла к холсту, натянутому на подрамник, взяла палитру, стала смешивать краски.

В окна струился солнечный свет. Часть окон была открыта — для вентиляции и просто для того, чтобы почувствовать приятное дуновение ветерка. Из динамиков доносилась музыка, пронизанная страстью. То, что она собиралась сегодня писать, требовало страсти.

Мысленно Мэлори уже видела картину, и это видение затягивало ее, словно могучий вихрь.

Она подняла кисть, набрала краску и приготовилась положить первый мазок.

Сердце Мэлори пело. Ее переполняла радость. Она просто взорвется, если не перенесет свои чувства на холст.

Образ пылал в ее мозгу. Мазок за мазком, смешивая краски, Мэлори оживляла его.

— Моя самая заветная мечта, — задумчиво сказала она, не отрываясь от работы. — Сколько себя помню, всегда хотела писать. Иметь талант, воображение и мастерство, чтобы стать большим художником.

— Теперь у тебя все это есть.

Она сменила кисть, посмотрела на Кейна и снова повернулась к холсту.

— Ты поступила мудро и в последний момент сделала правильный выбор. Владеть магазином? — Он засмеялся, небрежным взмахом руки отбрасывая эту мысль. — Где тут власть и слава? Зачем продавать то, что создали другие, когда можно творить самой? Здесь ты сможешь быть тем, кем захочешь, и иметь все, что захочешь.

— Да, понимаю. Ты показал мне путь. — Мэлори кокетливо посмотрела на Кейна. — Что еще я могу иметь?

— Хочешь мужчину? — Он небрежно повел плечами. — Он навеки связан с тобой, раб любви.

— А если я передумаю?

— Как пожелаешь. Теперь ты сама создаешь свою жизнь, как это полотно. Все, что захочешь, будет твоим.

— Слава? Богатство?

Губа Кейна скривились в усмешке.

— Все смертные одинаковы. Клянутся, что любовь важнее жизни, но на самом деле жаждут богатства и славы. Бери их.

— А ты? Что возьмешь взамен ты?

— Я уже взял.

Мэлори еще раз сменила кисть.

— Прошу меня извинить. Мне нужно сосредоточиться.

Она продолжала работать, купаясь в лучах теплого света и звуках музыки.

Флинн ударил в дверь плечом, затем сжал пальцами ручку и приготовился бить снова. И вдруг ручка легко повернулась.

На лице Зои появилась растерянная улыбка.

— Наверное, я ее расшатала.

— Стойте здесь.

— Не трать лишних слов, — посоветовала Дана и вслед за братом переступила порог.

Свет теперь пульсировал, стал гуще и казался каким-то живым. Вой Мо превратился в рычание.

Флинн увидел в дальнем углу чердака Мэлори. Сердце его радостно забилось.

— Мэлори! Слава богу! — Он бросился вперед, но натолкнулся на плотную стену тумана. — Тут какой-то барьер. — Флинн лихорадочно пытался пробиться к Мэлори. — Она там заперта.

— Думаю, это мы заперты. — Зоя прижала руки к стене тумана. — Мэлори нас не слышит.

— Нужно сделать так, чтобы услышала. — Дана оглянулась в поисках того, чем можно было бы разбить стену. — Наверное, Мэлори мысленно перенеслась в другое место. Нужно достучаться до нее, заставить услышать нас, и она вернется.

Мо был в ярости — он прыгал на стену тумана и пытался укусить ее. Его беспрерывный лай напоминал канонаду, но Мэлори замерла, словно статуя, спиной к ним.

— Должен быть другой способ. — Зоя опустилась на колени и прижала пальцы к стене тумана. — Ледяной. Смотрите! Она дрожит от холода. Мы обязаны вытащить ее оттуда.

— Мэлори! — Флинн в бессильной ярости колотил кулаками по стене, пока не разбил руки в кровь. — Я не отступлюсь! Ты должна услышать меня! Я тебя люблю! Черт побери, Мэлори, я тебя люблю! Ну услышь же меня!

— Погоди! — Дана схватила брата за плечо. — Она пошевелилась. Я видела. Продолжай говорить с ней, Флинн. Просто говори.

Пытаясь сохранить самообладание, Флинн прижался лбом к стене.

— Я тебя люблю, Мэлори. Ты должна дать нам шанс узнать, куда приведет нас любовь. Ты мне нужна. Выйди! Или впусти меня.

Мэлори, поджав губы, смотрела на фигуру, проступавшую на холсте.

— Ты что-нибудь слышишь? — рассеянно спросила она.

— Ничего. — Кейн с улыбкой посмотрел на трех смертных по ту сторону тумана. — Совсем ничего. Что ты пишешь?

— Но-но! — Мэлори игриво погрозила ему пальцем. — Я очень мнительная. Не люблю показывать незаконченную работу. Это мой мир, — напомнила она Кейну и нанесла очередной мазок. — И правила устанавливаю я.

Он небрежно пожал плечами.

— Как пожелаешь.

— Подожди немного. Я почти закончила.

Теперь Мэлори работала быстро, стремясь перенести образ из своей головы на холст. Это будет ее шедевром. Самой важной работой.

— Искусство не только в глазах зрителей, — сказала она. — Оно в самом художнике, сюжете, цели…

Сердце ее то замирало, то стучало быстрее, но рука оставалась уверенной и твердой. На какое-то время, показавшееся ей бесконечным, Мэлори забыла обо всем, кроме цвета, фактуры, формы.

Потом на шаг отступила, и в ее глазах зажглось торжество.

— Это моя лучшая вещь, — сказала она. — Наверное, ничего такого, что можно будет сравнить с этим, я уже никогда не напишу. Мне интересно знать твое мнение.