Мемуары. 50 лет размышлений о политике - Раймон Арон

И сегодня еще дискуссия не закрыта. Магистраты, которые вели предварительное судебное расследование по делу Петена, исключили перемирие из статей обвинения. Генерал в своих «Мемуарах» не прощает магистратам этого отказа. Поскольку он претендовал на легитимность, начиная с 18 июня 1940 года, поскольку он увез [после ухода в отставку] эту легитимность в январе 1946 года вместе с собой в Коломбе-ле-дёз-Эглиз, то перемирие должно было расцениваться как преступный акт, а призыв Генерала — как подлинное выражение воли Франции, самосознание которой тогда еще не пробудилось. События задним числом утвердили эту юридическую легенду, но в конце 1940 года Франция в целом, ее административно-судебные институты, армия, флот, авиация принимали приказы от Маршала. И следовало не отлучать скопом вишистов, а вернуть большую часть их на сторону Франции и ее союзников, их дела.

После вытеснения деятелей времен Третьей республики, «Виши-один», если можно так назвать, первую правительственную команду вишистов, символом которой являлся Рафаэль Аллибер, молчаливо причислила себя к лагерю контрреволюции, ее вдохновили идеи Морраса. На сцену вышла реакция, подобная той, которая в 1871 году привела в Национальное собрание роялистское большинство 129. Два радиоголоса — Виши и Лондона, не считая парижской радиостанции, которую контролировали немцы, — стали начиная с июня 1940 года разговаривать друг с другом как заклятые враги. Не все французы приняли участие в этой смертельной дуэли (многие верили в существование секретного соглашения между Маршалом и Генералом). Вплоть до ноября 1942 года Франция сохраняла шанс избежать гражданской войны.

В Лондоне мы часто обсуждали судьбы Северной Африки. Большинство моих собеседников прибегали к следующему наивному доводу: «Раз немцы терпят сохранение вишистской власти в Африке, значит, у них есть на то свой интерес». Этот аргумент основывался на представлении о необыкновенной проницательности или всеведении гитлеровцев. Я же защищал точку зрения, в соответствии с которой обе стороны были заинтересованы в этом нейтралитете: немцы экономили на оккупационных войсках, которые понадобились бы в случае установления их прямого контроля над Северной Африкой; союзники ожидали момента, когда в их распоряжении окажутся десантные средства. Позже я познакомился у Клаузевица с рациональной теорией молчаливого соглашения между противниками: сильнейшая сторона, которая поэтому должна была бы наступать, не располагает перевесом сил, достаточным для того, чтобы свести на нет те естественные преимущества, которые дает оборонительная позиция. Ситуация вокруг Северной Африки была в некотором роде иллюстрацией такого положения: самая сильная сторона, то есть Германия, не была заинтересована в том, чтобы взять на себя ответственность за эти территории. Судьба войны решалась в России. После того как с Францией было подписано перемирие, немцы и союзники удовольствовались статус-кво. В конечном счете это положение предоставляло преимущества той стороне, которой удалось бы поставить себе на службу потенциал Французской Северной Африки; искомой стороной оказались союзники. Таким образом можно объяснить слова Черчилля, сказанные генералу Ж. Жоржу в Алжире в ноябре 1942 года: «В конце концов так вышло лучше; в 1940 году мы не смогли бы ничего предпринять из-за отсутствия войск и снаряжения». Разумеется, эти слова были опровергнуты; но мне представляется, что Черчилль их произнес.

В 1941 году, как и в 1942-м, мы задавались вопросом: что же произойдет в тот день, когда высадятся союзные войска? Я не раз обсуждал этот вопрос с канадским послом Пьером Дюпюи, который ездил из Лондона в Виши и обратно, будучи аккредитованным, если не формально, то фактически, и при правительстве Маршала, и при Свободной Франции. Он анализировал различные группировки в Виши и хотя не предсказывал присоединение вишистов к делу союзников, но и не считал такое присоединение немыслимым. В ноябре 1942 года генерал Вейган[100], Ж. Боротра из числа министров умоляли Маршала отправиться в Алжир. Как мы знаем, безуспешно. Маршал сам себе запретил покидать землю Франции; он верил в то, что само по себе его присутствие способно уберечь ее народ от крайностей сурового оккупационного режима. Поскольку Маршал не появился в Северной Африке, находившиеся там офицеры и солдаты в конце концов признали власть Генерала. Антианглийская пропаганда Виши позволила отсрочить это признание, в особенности переход военных моряков на сторону голлистского движения. В свою очередь, политика и пропаганда этого движения в период между 1940 и 1942 годами не облегчила объединения двух заморских территорий Франции.

Я желал объединения французов, хотя и не верил в него, после того как высадка союзников в Северной Африке отнимет у правительства Виши его последнее оружие — флот и Империю — и лишит это правительство видимости законного властвования. Подчинявшиеся Маршалу части мужественно сражались в Сирии против бойцов Свободной Франции и английских войск. После окончания военных действий большинство солдат этих частей предпочли не присоединиться к Свободной Франции, а возвратиться на родину. Американцы и англичане не посвятили генерала де Голля в секреты североафриканской операции, возможно, опасаясь того, что силам Свободной Франции будут сопротивляться сильнее, чем силам союзников, возможно из-за неприязни к самому генералу. Американцы сделали ставку на генерала Жиро, исходя из ложной предпосылки, что он будет способен обеспечить переход войск в Северной Африке на сторону союзников. Адмиралу Дарлану была уготована роль «подручного средства», по выражению Рузвельта; эта роль меня не шокировала, она обеспечивала прекращение вооруженной борьбы между французами и их союзниками, она подготовила переход от Маршала к Генералу. Я питал отвращение к гражданской войне и не разделял безоговорочно пристрастий ни одного из лагерей.

Независимо от того, являлось ли перемирие неизбежным или нет, столкновение между Виши и Лондоном было неизбежно, ибо и та и другая сторона претендовала на то, чтобы выступать в качестве легитимного правительства Франции. Как объяснил мне в 1941 году Рене Плевен, когда однажды вечером мы обедали с ним вдвоем, у Генерала с самого начала был выбор между двумя путями: или создавать добровольческий корпус — и в таком случае он ничего бы собой не представлял до тех пор, пока его военные силы оставались незначительными по масштабам этой мировой войны, или же учреждать политическую организацию, призванную стать правительством Франции. Генерал де Голль не колебался в выборе, и соглашения, заключенные между ним и британским правительством по инициативе Черчилля, не оставляли сомнений: они обеспечивали движению Свободной Франции своеобразный статус — положение представителя французских интересов за пределами страны, они превращали генерала де Голля в руководителя французов, которые не прекратили борьбу. Генерал должен был разоблачать «самозванство» Маршала. Вот почему так вытянулись лица некоторых голлистов в ноябре 1942 года: переход части вишистов на сторону Свободной Франции вызвал у них боязнь потерять монополию на Сопротивление.