Индивидуум - Полина Граф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так это ты пробрался сюда без требуемых обрядов?
Я заставил себя вспомнить, как говорить. Присутствие этой женщины выбивало из колеи. Прямо как с Черно-Белыми. Неистовая, сносящая с ног сила.
— Меня просто впустили…
— Никто не смеет приходить сюда, не заплатив цену! — резко сказала она.
Женщина развернулась и двинулась в сторону вихрей. Полы платья следовали за ней завитками густого темного тумана. Из стены дыма возникло кресло, незнакомка разместилась на нем, продолжая раздраженно курить.
— Вы… Вас зовут Райзенклайн?
— Предположим.
Я пригляделся к черным татуировкам на ее руках: везде линии с точками, но на левой они явно изображали завитки Тьмы, а на правой — прямые изломы Света.
— И вы — Смерть.
То, как я спокойно сказал это, встревожило даже меня самого.
Райзенклайн задумчиво выдохнула очередную струю дыма и произнесла:
— В каком-то смысле да, в каком-то смысле нет. Смотря что ты понимаешь под этим словом.
— Но это же ваша территория. Вы сами об этом заявили.
— Да. — Женщина гордо вскинула голову. — Это мой Предельный Корпус, здесь я успокаиваю души хорошими воспоминаниями, свожу вместе погибших, знакомых друг с другом, чтобы им было проще принять неизбежное в ожидании моего появления или моих помощников. Но сюда редко врываются настолько вероломно. С глупой надеждой возвратиться обратно.
— Я пришел сюда, чтобы спасти подругу, еще не мертвую…
— Не ты первый! Если кто-то попал сюда, значит, он — часть этого места. Я ненавижу, когда порядок нарушается. Все должно быть подчинено правилам. Из одного места во второе, затем в третье и так далее. И никогда наоборот. Кто ты такой, чтобы нарушать работу отлаженного механизма душ? Кто позволил тебе возвращать душу той приземленной?
— Но мы вернули ее домой. Это главное.
— И потеряли по пути тебя, — желчно усмехнулась она.
Я затих. Райзенклайн была этим определенно довольна.
— Но если вы Смерть… — глухо донеслось от меня. — …то кто они?
Она скривила губы от неприязни.
— Олрат и Тарло? Чудовища с огромным самомнением.
— Вы их не любите.
— Их никто не любит. Но, по крайней мере, я свободна от них. А ты — нет.
— А та тварь с клювом?
Райзенклайн помедлила, словно рассматривала меня сквозь ткань на глазах.
— Надеюсь, оно уберется отсюда в скором времени. И перестанет отравлять мне существование. Тебе повезло, что смог спастись от него. Тогда судьба твоя была бы намного плачевнее той, которую обеспечу я.
Прошла, наверное, минута. Я стоял, не зная, что еще добавить. А что можно? Умолять саму Смерть? Меня поражало одно лишь ее присутствие. Хтоническое существо, уводящее души по дальнейшему пути. Она забирала лучших, сильнейших, умнейших…
— Вот именно, — проворчала Райзенклайн, держа мундштук в зубах. — Лучших, сильнейших, умнейших, храбрейших, добрейших, честнейших и так далее и в том же духе. — Тут она указала трубкой на меня. — Так по какой причине я должна тратить на тебя свое личное время? Что понадобилось этим двум надоедам от такого, как ты?
Я изумленно вытянулся. Райзенклайн снова встала и манерно приблизилась ко мне, приговаривая:
— Нет, только подумать, какой-то приземленный, которых немерено. Да, полукровка, да, сын Верховного, которому уже пора бы показаться передо мной. Но какую роль тебе отвели черно-белые выскочки?
Она явно ожидала моего ответа, надменно наклонив голову.
Я стушевался:
— Не знаю… но они постоянно говорят о разных ролях и что я инструмент.
— Ха! Всего-то? Они постоянно об этом всем твердят, удивил.
— Но я правда понятия не имею. — Я развел руками. — Они же не объясняют.
Чтобы нарушить вновь образовавшуюся и давящую тишину, я решился задать вопрос:
— Почему вы завязали глаза?
— А ты уверен, что они у меня вообще есть? — натянуто пророкотала она и, удовлетворившись моим нервным молчанием, добавила: — Потому что мне все равно, как вы все выглядите. Высокие или низкие, красивые или уродливые, толстые или тонкие. Как вы представляли свои оболочки — все это меня не волнует. Я воспринимаю лишь то, что было внутри каждого из вас. И твой внутренний мир меня крайне не впечатляет, примум.
Не знаю, можно ли было расстраиваться от такой критики, но меня она почти не смутила. Низкая самооценка здорово помогает в подобных случаях.
— Так чем ты важен? — резко спросила Райзенклайн. — Для того мира.
Я вздрогнул от вопроса.
— Я спасаю людей, — выпалил я, пытаясь вспомнить хоть что-то хорошее о себе. — Я помогаю другим, я убиваю Тьму…
Райзенклайн презрительно фыркнула:
— Да половина Вселенной убивает Тьму! А другая — Свет! Тоже мне уникальность. И еще хвастаются этим! Повторю еще раз, постарайся вникнуть в поставленный вопрос: чем ты такой ценный и особенный? Почему именно твоя гибель что-то изменит? Почему другие не продолжат жить как жили, а полностью переменятся, скорбя о мелком и незаметном Максимусе Луцеме? Чем ты важен для Вселенной?
Я лихорадочно соображал. Райзенклайн ждала, похожая на ледяную скалу в море серости. Шестерни в моей голове вертелись и дымились. Кто вообще с серьезным лицом может заявлять, что он так необходим Вселенной, что без него она не справится? Все мы заменяемы, и все мы тленны. И обо всех из нас рано или поздно забудут. Забвение — единственная константа нашего мира. Падальщик, который однажды поглотит все без остатка и останется сторожить в пустоте. Как я мог сказать хоть что-то, будучи в его неминуемой тени? Чем я важен для Вселенной?
— Я важен тем, что я ее часть. Как и мы все. По-настоящему никто не важен, так говорил Антарес. Но это в отрыве от всего. Да, нас забудут, нас вычеркнут из памяти мира. Я абсолютно не важен как личность. И другие. Возможно, вы тоже. Но все мы важны как инструменты в четком и отлаженном плане кого-то свыше. И я свою задачу еще не выполнил. И если у каждого свой заранее предопределенный путь, то за меня работу никто не выполнит, верно? У грядущего нет вариаций. Горизонт будущего колеблется, но не сильно. Правильно? Может, я мелкий и незаметный, но Черно-Белым зачем-то нужен. А это значит, что я, хотя бы в их понимании, важен и необходим. И все это делает разговор бессмысленным, ведь будущее уже предопределило, что вы меня либо отправили по дальнейшему пути, либо, что более вероятно, вернули к жизни.
Ее молчание давило. Рваные всполохи дергались. В
