Шестьдесят рассказов - Дональд Бартельми

- Гонорар был?

- Гонорар бывает всегда. Фунты, фунты и фунты.

- Я стояла на внутренней террасе Консерватории и смотрела на каменные плиты, обагренные кровью многих консерваторских поколений. Стоя там, я размышляла: нет, Хильду никогда не примут в Консерваторию.

- Я читала Консерваторский Циркуляр и не находила в списке своей фамилии.

- Ты поддерживаешь новые идеи, это тоже сыграло против тебя.

- Я никогда не отрекусь от новых идей.

- И ведь ты ветеран, можно было ожидать, что это зачтется в твою пользу.

- Должна тебе признаться, это стало для меня огромным разочарованием.

- Брось, Хильда, не плачь и не рви на себе волосы - здесь, где они могут тебя увидеть.

- Они смотрят в окна?

- Вполне возможно, что они смотрят в окна.

- Говорят, по праздникам они приглашают повара.

- Кроме того, у них есть обнаженные натурщики и натурщицы.

- Ты правда так думаешь? Я ничуть не удивлена.

- Лучшим студентам обед присылается в комнату на подносе.

- Ты правда так думаешь? Я ничуть не удивлена.

- Злаковые салаты и большие порции отборных мясных деликатесов.

- О, как больно мне это слышать.

- Хлеб с расшкваренным жиром, сладкий пирог по праздникам.

- Я такая же одаренная, как они, я такая же одаренная, как некоторые из них.

- Решения принимаются тайным комитетом. Они опускают в горшок черные фасолины или белые фасолины.

- Раньше я думала, что меня примут. Я получала обнадеживающие письма.

- Боюсь, ты не очень подходишь для Консерватории. Лишь наилучшие подходят для Консерватории.

- Я ничуть не хуже многих тех, кто нежится сейчас в мягких консерваторских постелях.

- Относительные достоинства непременно изучаются скрупулезнейшим образом.

- Я могу спокойно улыбаться в улыбающиеся лица проворных, опасных преподавателей.

- Да, у нас есть обнаженные натурщики. Нет, обнаженные натурщики не обладают для нас эмоциональной значимостью.

- Я могу работать с глиной и клеить всякое.

- Да, иногда мы наклеиваем на обнаженных натурщиков всякое, чаще всего - одежду. Да, иногда мы играем для обнаженных натурщиков и натурщиц на консерваторских скрипках, виолончелях и трубах, или поем для них, или корректируем их произношение, тем временем наши ловкие пальцы летают над нашими этюдниками.

- Пожалуй, я могу послать еще одно заявление, или несколько.

- Да, теперь твой живот не назовешь малозначительным. Я помню время, когда он был совсем плоским, плоским, как доска.

- Я умру, если не поступлю в Консерваторию, я умру.

- Нет, не умрешь, ты только так говоришь.

- Я сдохну на месте, если не поступлю в Консерваторию, это я тебе обещаю.

- Все не так плохо, ты всегда можешь найти себе другое занятие, не знаю уж какое, брось, Хильда, возьми себя в руки.

- Для меня это вопрос жизни и смерти.

- Господи, я помню время, когда он был плоским. Но уж порезвиться-то мы уж порезвились, помнишь? Япомню, как мы носились по этому городу, прятались в темных углах, отличный был город, жаль, что мы его покинули.

- Теперь мы взрослые, взрослые и благопристойные.

- Так вот, я ввела тебя в заблуждение. Обнаженные натурщики обладают для нас эмоциональной значимостью.

- Обладают?

- Мы любим их и все время с ними спим - до завтрака, после завтрака, во время завтрака.

- Хорошо устроились!

- Ловко устроились!

- По мне, так здорово!

- Совсем не плохо!

- Жаль, что ты мне это сказала.

- Брось, Хильда, не нужно быть такой упертой, ты имеешь огромный выбор других занятий.

- Я думаю, они руководствуются неким принципом эксклюзивности. Одних допускают, а других нет.

- У нас там есть индеец племени кушатта, настоящий, чистокровный индеец кушатга.

- Там, у вас?

- Да. Он делает висячие ширмы из лоскутьев и сучков, очень симпатичные, и он делает картины песком по клею, играет на самых разнообразных свистках, иногда он поет, и он стучит в барабан, и работает по серебру, а еще он ткач, и он переводит с языка кушатта на английский и с английского на кушатга, и он непревзойденный стрелок, он умеет валить быков за рога, и ловить сомов на перемет, и делать лекарства из самых обычных ингредиентов, в основном из аспирина, и он декламирует, и еще он артист. Он очень талантливый.

- Для меня это вопрос жизни и смерти.

- Слушай, Хильда, а что, если тебе стать вольнопри- соединившейся? У нас предусмотрен такой статус, ты платишь двенадцать долларов в год, и тебя берут в воль- ноприсоединившиеся. Ты получаешь Циркуляр и все права вольноприсоединившегося.

- А какие это права?

- Ты получаешь Циркуляр.

- И это все?

- Пожалуй, что и так.

- Я вот сяду здесь и буду сидеть и никуда не уйду.

- Мне мучительно наблюдать твое горе.

- Я вот возьму и рожу, прямо здесь, на ступеньках.

- Может быть, придет время и твоих ушей достигнет радостная весть.

- Я чувствую себя как мертвец, сидящий в кресле.

- Ты все еще хорошенькая и привлекательная.

- Очень приятно такое слышать, я рада, что ты так думаешь.

- И пылкая, ты пылкая, очень пылкая.

- Да, у меня пылкая натура, очень пылкая.

- Помнится, несколько лет тому назад ты работала в Корпусе мира.

- Да, работала, я водила машину скорой помощи в Никарагуа.

- Консерваторская жизнь в высшей степени беззаботна - да, другого и слова не подберешь.

- Думаю, мне нужно просто вернуться домой и устроить большую приборку - выкинуть бумаги и прочий мусор.

- Мне кажется, этот ребенок скоро родится, верно?

- И продолжить работу над этюдами, что бы они там ни говорили.

- Это достойно всяческого восхищения.

- Главное - не дать себя согнуть, не пасть духом.

- Мне кажется, этот ребенок родится через некоторое время, верно?

- Мне тоже так кажется. А ты знаешь, что эти ублюдки твердо решили не допускать меня туда?

- Их мозги лишены гибкости и закостенели.

- Возможно, это потому, что я бедная беременная женщина, как ты думаешь?

- Ты же сказала, что ты им не говорила.

- Но может быть, они - очень проницательные психологи, так что им было достаточно одного взгляда на мое лицо.

- Нет, еще нет никаких признаков. Сколько у тебя месяцев?

- Около двух с половиной, а если раздеться, то заметно.

- Но ведь ты не раздевалась, верно?

- Нет, на мне была, ну, знаешь, обычная студенческая одежда. Джинсы и серапе. И зеленая сумка для книг.

- Битком набитая этюдами.

- Да. Он спросил, где я получила подготовку, и я ему сказала.

- Господи, я помню его совсем плоским, плоским, как палуба чего-нибудь, корабля или яхты.

- Вы незначительны, так они мне сказали.

- Ох, ну как же мне тебя жаль.

- Мы расстались, затем я прошла сквозь великолепный консерваторский свет в фойе, а затем сквозь тяжелые, черные, кованые двери Консерватории.

- Я была лицом, смутно различимым сквозь стекло.

- В момент ухода я выглядела в высшей степени гордо и невозмутимо.

- Время исцеляет любые раны.

- Нет, не исцеляет.

- Синяк, порез, ушиб, укус.

- Ха! Ха! Ха! Ха!

- Подумай, Хильда, в жизни есть и другие занятия.

- Да, Мэгги, вероятно, есть. Меня не привлекает ни одно из них.

- У неконсерваторских тоже есть свои жизни. Мы, консерваторские, не слишком много с ними соприкасаемся, но нам говорили, что у них есть свои жизни.

- Думаю, я могла бы подать апелляцию, если только есть такое место, куда можно подать апелляцию. Если только есть такое место.

- Хорошая мысль, мы получаем кипы апелляций, кипы, кипы и кипы.

- Я могу ждать всю ночь. Прямо здесь на ступеньках.

- Я посижу с тобой. Я помогу тебе сформулировать текст.

- Они действительно смотрят в окна?

- Да, мне так думается. Что ты хочешь написать?

- Я хочу написать, что это вопрос жизни и смерти. Что-нибудь такое.

- Согласно уставу консерваторские не должны помогать неконсерваторским, ты это знаешь.

- Кой черт, я думала, ты хочешь мне помочь.

- О'кей. Я тебе помогу. Что ты хочешь написать?

- Я хочу написать, что это вопрос жизни и смерти. Что-нибудь такое.

- У нас есть обнаженные натурщики и обнаженные натурщицы, арфы, гигантские деревья в кадках и драпировки. Существуют иерархии, одни люди выше, а другие ниже. Они общаются, купаясь в великолепном свете. У нас уйма развлечений. Уйма зеленой мебели, такой, ты

знаешь, покрашенной. Потертая зеленая краска. Золоченые полоски в четверти дюйма от кромок. Потертые золотые полоски.

- И, возможно, факелы на стенах в маленьких нишах, верно?

- Ага, и факелы. А кто отец?

- Парень по имени Роберт.

- Ну и как вы, хорошо поразвлекались?

- Связь развивалась обычным образом. Лихорадка, скука, капкан.

- Стирка, полоскание, центрифуга.