Шаги по земле - Любовь Овсянникова

Естественно, в ИГТМе были свои филологи, например те, что работали переводчиками. Казалось, их можно было подключить к созданию сборников. Но во-первых, они были ничем не лучше издательских сотрудников и не могли выполнять функции научного редактирования, а во-вторых, редактирование чужих статей не входило в их должностные обязанности. Значит, авторам за него надо было платить из своего кармана. А кто мог себе это позволить?

Вот коллективы и пытались обходиться своими силами — отдавали собранные для сборников рукописи на вычитку грамотеям из числа самих авторов. Когда я подала в сборник свою статью, естественно, выбор пал на меня, и оказался попаданием в десятку: мне эта работа понравилась, а важнее того — она у меня получалась. Почему? Да потому что я представляла собой некую редкость: была математиком, следовательно, могла выполнить научную редактуру, и отлично знала украинский и русский языки.

С тех пор я перечитала немало научных статей и диссертаций, исправила не одну абракадабру в математических выкладках, а сама стала профессиональным редактором-универсалом. В дальнейшем это привело меня к еще одной специальности.

4. Новоалександровская школа

Видя мои мучения в науке, сестра, завуч Новоалександровской средней школы Днепропетровского района, пригласила меня к себе, чтобы я читала у них математику. И я ушла из института, сделала глупую попытку — а по сути ошибку! — поработать учителем.

Вляпаться вляпалась, да еле-еле унесла оттуда ноги! К тому времени я уже была членом партии, и без согласия райкома уволиться из сельской школы, где не хватало учителей, не имела права. А райком такого согласия дать не мог, да еще в середине учебного года. Выручил меня случай.

Коротко о нем. Все сварилось где-то за пределами моих горизонтов. Первый секретарь райкома партии (фамилия его была Павлов), где я числилась на учете по новому месту работы, попросил заведующего районо присоветовать для его дочери хорошего репетитора по математике. Выбор пал на меня, потому что я жила в центре города, рядом с предполагаемой ученицей.

Девочка, шестиклассница, оказалась не без способностей, но мало симпатичной: запущенной в знаниях, трудной, капризной по характеру, с неприятными барскими замашками. Я проявляла терпение, занималась из уважения к ее обходительным и милым родителям. Они недавно потеряли сына, который трагически погиб, и буквально тряслись над младшим ребенком, хотя и видели все ее фокусы. Однако она была слишком мала, чтобы понимать это их отношение и свое мерзкое паразитирование на нем, вряд ли понимала и мои снисходительные старания не реагировать на ее выходки. Конгломерат чувств и качеств из сочувствия, уважения, участливости и обязательности ощутимо струился из меня и был замечен.

Вот к этому-то первому секретарю райкома я и обратилась за помощью отпустить меня со школы, когда подвернулась другая работа. Неудобно было злоупотреблять, стыдно, но по-другому не получалось. Он был фактическим хозяином положения, и отпустил, конечно, недовольно нахмурившись.

Ради удовлетворения читательского любопытства скажу, что я занималась с девочкой до конца учебного года, а потом меня пригласили на чай и в благодарность вручили коробку конфет. Дома я в ней обнаружила кругленькую сумму — оплату за все мои уроки, причем по распространенному как бы теперь сказали коммерческому тарифу.

Мне пришелся по душе этот опыт, понравилось делать конкретное дело, получая за него достойное вознаграждение. Сделать мужу, родителям, другим родным подарок — в этом открылось высшее удовольствие и смысл трудов. А так как на моем уровне достичь более высокого официального статуса, да еще быстро, чтобы ощутимым стал материальный результат, не удавалось, то я перестала отказывать себе в маленьких радостях и часто зарабатывала деньги частной деятельностью. Теперь я знала, что живу для других, и это меня устраивало.

Однако нельзя сказать, что ко мне пришло полное самоотречение. Нет, мне по-прежнему хотелось заниматься интересной работой и находиться в комфортном окружении. Так вот после описанной здесь эпопеи я зареклась отступать на прошлые позиции, хоть на шаг возвращаться назад, спускаться ступенькой ниже, и десятому спешу заказать — советую не делать этого. А попытка работать в школе в моем положении была именно таким шагом назад. Покоя нет нигде, везде — своя борьба и конкуренция, так лучше сохранять завоеванные высоты и поспешать туда, где коэффициент примитивности стремится к нулю.

5. Днепропетровский химико-технологический институт

Мне предложили работу в Днепропетровском химико-технологическом институте (ДХТИ), поэтому я так отчаянно и вырывалась из школы. В институт я попала случайно — не иначе, как ко мне бумерангом вернулось сделанное раньше добро. На кафедре теоретической механики и сопротивления материалов в качестве доцента служил отец Оли Коротковой — моей соученицы, которой я при распределении уступила место в Дубне. Она там удачно вышла замуж и была довольна жизнью. Ее родители были благодарны мне.

Вот ее отец и вспомнил обо мне, когда у них на кафедре появилось свободное место. Кафедру возглавлял интересный человек — Угольников Виктор Филатович, восстанавливающий Днепропетровск в послевоенные годы в качестве второго секретаря горкома партии, традиционно отвечающего за транспорт и промышленность. Мы с ним подружились на долгие годы.

К сожалению, попасть в штат кафедры не удалось — места ассистентов были прочно заняты, и я оставалась на почасовой работе (форма трудового соглашения, при которой оговаривается объем выполняемой за год работы, в данном случае вычитанные часы). С началом учебного года меня принимали на работу, с окончанием — увольняли. А для сохранения непрерывного трудового стажа (в условиях социализма это было важно при начислении пособий по болезни), то же самое проделывали летом: принимали на подготовительные курсы и вступительные экзамены, а потом увольняли. Это было непривычно, психологически раздражали бесконечные записи в трудовой книжке, от них она пухла до неприличия. К тому же меня в большей степени, чем других ассистентов, нагружали вечерним факультетом, ведь я была молодая и жила в трех минутах ходьбы от института — всем удобно, а мне отказаться практически невозможно. Дошло до того, что я работала только ночью, уходя из дому к вечеру и возвращаясь около двенадцати.

Тем не менее такое расписание до поры устраивало и меня, потому что с легкой руки Виктора Филатовича я по горло нагрузилась репетиторской работой, тратя на нее свободные дневные часы, — он первым попросил меня позаниматься математикой и физикой с его сыном, учеником выпускного класса школы. А потом пошло-поехало. То одна доцент попросила позаниматься с племянницей, то кто-то из знакомых моих сотрудников искал репетитора для своего чада и те выходили на меня, то попросили подготовить к вступительным экзаменам внучку нашей оперной примадонны. Короче, я втянулась в репетиторство. Платили хорошо. Наравне с Котляром Борисом Давыдовичем, который когда-то работал в нашей школе учителем физики, а теперь был сотрудником одного из исследовательских институтов, я стала лучшим в городе репетитором по математике, как сказали бы теперь — брендовым. У меня появились полезные знакомства. Такой образ жизни устраивал и Юру. Он учился в аспирантуре и нуждался в свободных вечерах для работы над диссертацией.