Жаворонок Теклы (СИ) - Семенова Людмила

Выйдя вместе с сопровождавшими больную во двор, Айвар, ни слова не сказав, схватил мужика за шиворот и поднял над землей так, что его ноги нелепо обвисли, а широкие полотняные штаны моментально потемнели. Его лицо перекосилось от страха.

— В следующий раз, — негромко и отчетливо сказал Айвар, кивнув на скопившуюся на земле лужу, — швырну об стену, и это уже будут твои мозги. Понятно?

Он заметил, какой взгляд при этом был у матери избитой девушки, а позже, когда той оказали помощь, они обе рассказали ему довольно банальную для Африки историю ее брака. Пока девушку лечили, мать помогала санитаркам за ней ухаживать, а заодно прониклась трогательной заботливостью и к Айвару — то пришивала оторвавшуюся пуговицу, то приносила из дома зеленый кофе и сушеные финики.

Когда девушка окрепла, Айвар написал в город ее дяде, который, узнав, что муж плохо с ней обращался, взял ее вместе с матерью под опеку по мусульманским традициям. Муж сначала пытался ее вернуть, но быстро отстал, а позже его убили в одной из драк, которые были частыми у любителей дешевого местного рома.

А особенно Айвару запомнился разговор с одним больным. Это был мужчина лет шестидесяти, но на вид уже дряхлый старик, с изможденным телом и удивительно живыми и ясными глазами, которые блестели на его иссушенном лице с пепельным налетом как тлеющие угольки.

Когда они разговорились, оказалось, что старик был хорошо образован, а главной его страстью была история древней Абиссинии. Айвар читал ему любимые стихи Гумилева, в особенности такие неординарные, как «Детская песенка», где содержание диким образом контрастировало с невинным заголовком. И это было по вкусу собеседнику, который в своем тяжелом состоянии сохранял бодрость духа, ироничное отношение к жизни и знакомую Айвару любовь к хулиганству. Он с удовольствием поведал медбрату множество памятных ему исторических анекдотов о древних и более-менее новых властителях, с разной степенью провокации, народной меткости и злости. Особую неприязнь старик почему-то питал к христианству, и будучи убежденным атеистом, заявлял, что на худой конец обратился бы к диким кушитским верованиям, но не к нему.

Однажды, принимая от Айвара очередную дозу лекарства, старик вдруг сказал так тихо, задумчиво и отстраненно, что тот не сразу понял, что эти слова относились к нему:

— Не в то время родился ты, сынок, ох не в то...

— А когда же мне стоило родиться? — с усмешкой спросил Айвар, когда разобрал его слова.

— Да уж где-нибудь на заре Эфиопской империи, когда по этой земле бродили племена, поклоняющиеся творцу Йигзару. В то время люди были куда более честными, чем при нынешней вере, это я тебе точно говорю.

— Возможно, так и было, — мягко ответил медбрат. — Только кем бы я там стал, в этой империи, когда из всех лекарств в ней знали только этот дивный цветок?

Тут Айвар указал на татуированное изображение хагении на своей шее.

— А кем тебе быть, друг мой? Шаманом, конечно, — строго произнес пожилой человек. — Да ты и всегда им был.

Больница для Айвара была еще и пунктом связи — отсюда, когда не было перебоев с сигналом, он мог связаться с родителями жены и узнать о текущих проблемах. Сами они часто стеснялись о чем-то попросить, и тогда его ставила в известность прислуга. Можно было и купить неподалеку свежий номер «Аддис-Зэмэн» — его забавляла очередная порция государственного оптимизма. В Семере удавалось найти место, где работал интернет, и узнать, нет ли от кого-нибудь непрочитанных посланий. Айвар заблаговременно сообщил Оле, что у них с Налией проблемы на работе, из-за которых они пока не смогут приезжать, но о переводе для Павлика не забыл ни разу.

Так минул целый год с того времени, как Айвару пришлось здесь поселиться. Впрочем, по самочувствию и по тому, что отражал осколок зеркала в его жилище, ему казалось, что постарел он гораздо больше.

Ему крайне редко звонил кто-то, помимо родителей Налии или их помощников (поговорить, разумеется, можно было только в рабочее время). Поэтому звонок с незнакомого номера удивил и насторожил. С тревогой — вдруг плохие новости о жене, — Айвар взял трубку, отозвался на амхарском языке, но к изумлению, в ответ услышал русскую речь, от которой в последние годы основательно отвык.

— Айвар? Айвар, это ты? — спросил женский голос. — Ты не сменил номер?

Последнюю фразу Айвар разобрал и понял, что звонит кто-то знакомый, но голоса он припомнить не мог, к тому же ему было сложно подобрать слова по-русски. Еще несколько лет назад русские друзья отмечали, что у него усилился акцент, а сейчас он уже думал почти исключительно на амхарском.

— Да, это Айвар Теклай, а кто спрашивает? — ответил он наконец по-русски. — И откуда вы знаете мое имя?

— Это Нерина Ким, Айвар... Ну... Нери, из Питера. Помнишь?

Из этих прерывисто и нервно прозвучавших слов Айвар выхватил одно — «Питер», и почему-то именно к нему прибилось все остальное, как бусины к узелку на ниточке. Нерина. Нери, как он называл ее когда-то... Странная история, странная девушка, странное имя, с которым был связан важный перелом в его жизни и одно из самых больших разочарований.

— Да, я тебя слушаю, — сказал он, осваиваясь с еще живущей в памяти речью.

— Ты знаешь, я сейчас нахожусь в Эфиопии, по работе. Мне бы хотелось тебя увидеть, если это будет удобно. Я понимаю, как это неожиданно, но мне очень нужно тебе рассказать кое-что важное.

Айвар чуть помедлил и ответил:

— Вообще-то не вполне удобно — я сейчас живу не в Аддис-Абебе, а довольно далеко от нее, тебе будет сложно меня найти. Ты же наверняка сейчас там?

— Да, но ты скажи, куда мне стоит приехать...

— Лучше всего встретиться в Семере, туда есть прямой рейс, ты узнаешь. Я раз в неделю езжу в этот город к родным, давай там заодно и пересечемся. Только пораньше: в округе плохо с электричеством и мне не хочется потом вести машину в темноте.

Они договорились о дне и времени. Айвар, конечно, был удивлен этим неожиданным звонком и не представлял, что важного ему может поведать эта давно и безнадежно чужая женщина, но в то же время предполагал, что для нее предмет разговора действительно почему-то представляется важным. И по старой привычке понимать и выслушивать других Айвар, иронично подумав: «Да, Теклай, ты неисправим», согласился на него.

2.Кровь и орхидеи

Нерина Ким прибыла в Семерский аэропорт в полдень по местному времени, с людьми, которые согласились проводить ее за определенную сумму. Она приехала в Эфиопию первый раз за двенадцать лет, успев выучиться на социолога и антрополога и поработать в социологическом центре Академии наук, а также написать немало статей для журналов «История и современность» и «Власть».

Любимой темой для Нерины оставались связи русских диаспор за рубежом с исторической родиной, их взгляд на Россию и перспектива возврата в нее талантливых людей. Африка не была ее профилем, но исследовательской группе, занимающейся влиянием православия на динамику развития общества, требовался обозреватель из Петербурга, способный написать актуальный и резонансный материал. Целью группы на данный момент были Аддис-Абеба и Лалибела, основное ядро христианства в Эфиопии.

Научные руководители Нерины имели связи с этой группой, и когда она узнала о грядущем мероприятии, то выразила горячее желание помочь коллегам. Ее порекомендовали, и кандидатура была принята без особых возражений. И теперь она шла по незнакомому прежде ей городу в одном из беднейших регионов страны, где царило запустение, написанное водянистой серо-бурой краской и созвучное тому, что творилось в ее душе.

Нерина сильно изменилась — длинные локоны сменила типичная стрижка дамы, панически боящейся старения, исчез ее блуждающий взгляд, неловкие улыбки и не всегда понятный смех. Теперь она ровно и лояльно держалась со всеми в рамках должной субординации, и прежде живое лицо, и жалкое, и притягательное, выглядело замороженным.