Путь к Софии - Стефан Дичев

— Как он? Здоров? — вся дрожа подняла она глаза на незнакомку.

Та стояла, словно окаменев. Потом ответила:

— Здоров... да, да! Только легко ранен в плечо.

— Ранен?!

— Легко, совсем легко... Я купила лекарства!

— Отведите меня к нему, — сказала Неда. — Отведите меня, прошу вас, сейчас же отведите меня к нему! — И, не дожидаясь согласия незнакомки, крикнув ей, чтоб она ждала ее, кинулась в дом, надела пальто, накинула на голову платок. Затем, схватив первую попавшуюся под руку сумку, набила ее разной едой и быстро вернулась во двор. Молчаливая некрасивая женщина по-прежнему стояла у ворот.

— Пойдемте! Давайте возьмем фаэтон.

— Но там не для тебя... Очень не для тебя...

Неда махнула рукой. Обе женщины быстро направились к выстроившимся перед кофейней хаджи Данчо фаэтонам и крытым двуколкам.

Глава 15

Андреа уже с неделю скрывался в сгоревшей половине шантана папаши Жану. Обрушивавшаяся кровля накрыла закопченные стены верхнего этажа, потоки света и ледяного воздуха струились через разбитые черепицы. В этом логове, где отовсюду дуло, он проводил дневные часы. Мериам принесла ему две подстилки. На одной он лежал, другой укрывался. Чаще всего в эти часы он сочинял стихи и с тоской думал о Неде.

Сложным и трудным было его положение, и он с каждым днем все больше сознавал это. Прежде он никогда не задумывался над тем, что Мериам такой же человек, как и все остальные, что и у нее есть чувства, что она его любит. Но теперь она укрывала его с риском для собственной жизни, приносила ему еду, сообщала ему, кто арестован. Поздним вечером, когда холод становился невыносимым, Андреа перебирался в комнатку Мериам. Он садился у жаровни, грелся и молчал или же отвечал односложно на ее встревоженные вопросы, все время чувствовал ее взгляд, ее руки, ее нетерпеливое ожидание. Она порывалась просить у него прощение за свою какую-то воображаемую вину и предлагала ему себя с рабской покорностью. Сносить это, особенно сейчас, Андреа было совершенно нестерпимо. С приближением полночи он проверял свой револьвер, прятал лицо в поднятый воротник и отправлялся бродить по городу. Его план был прост — они вешают, а он будет жечь. Если сгорят их склады, думал Андреа, османскую армию под Арабаконаком ждет голод.

Но скитаться всю ночь Андреа не мог. Улицы кишели патрулями. Андреа знал, что они выслеживают его. Он возвращался в свое убежище, но не ложился в постель к Мериам, хотя она его ждала, звала к себе, молила, а укладывался на коврике у жаровни и закрывал глаза.

Он закрывал глаза, но не всегда засыпал. Сквозь тонкие стены из соседних комнат время от времени долетали навязчивые звуки, скрип кровати, шепот, брюзжание, поцелуи. И неподалеку от него ворочалась в постели и беспокойно дышала женщина — женщина, которая принадлежала ему и которая его ждала. Он невольно представлял себе ее тело, и то сокровенное, что было известно только им двоим, несмотря на отвращение к ней, возбуждало его. Встать, пойти к ней. Только один раз... Разве не висит его жизнь на волоске?.. Он поднимался, подходил в темноте к ее постели, но, как только чувствовал, что она затаила дыхание, или слышал ее голос, словно бы натыкался на какую-то преграду и возвращался на свой коврик, Мысли его надолго очищались. В них оставалась только Неда. Он строил планы, как будет, если они оба доживут до освобождения, — они убегут в какой-нибудь городок или село в горах и там станут учить детей, рассказывать им, как все было и как должно быть… Но почему убегут? — вдруг спрашивал он себя. — Тогда же все будет наше! Это Филиппу надо бояться, ее отцу... И снова представлял себя и Неду в Софии, в столице... Городское училище станет гимназией, а может быть, и высшей школой — высшей школой, конечно, и почему бы и нет! И вся жизнь будет уже другая. С мыслями о той, другой жизни и о своей любви он засыпал.

Потом, уже сквозь сон, он чувствовал, как кто-то его ласкал, чьи-то руки, чьи-то губы прикасались к его волосам, к небритой щеке. И почему-то ему казалось, что кто-то тихо плачет над ним. Нет-нет, не Неда... А может быть, и она! В темноте он видел ее, они лежат рядом на постели в его комнате. «Наконец мы поженились», — думал он, а может быть, даже произносил это, потому что слышал ее голос. Это она, та, которая наклонилась над ним и целует его, хотя она лежит рядом с ним. Какой дивный сон! Да, да, он знает, что спит, а все же как это прекрасно... Но тогда почему же это сон? Разве он не ощущает ее поцелуев? Потом его заливает словно горячей волной... Он ласкает, обнимает, сжимает ее в объятиях, так что даже боится, не задушит ли он любимую... Еще, еще! — шепчет она, и он все крепче прижимает ее к своей груди и все больше боится. Ты моя? Твоя, Андреа, только твоя, навсегда... Какое блаженство! И как раз в этот миг лицо ее расплывается, становится чужим... Кто же это теперь? Кто это? Это лицо, это тело — такие знакомые. Мериам! «Ступай прочь!» — кричит он с отвращением, придя в ужас от такого святотатства. Кто-то в самом деле шарахался в сторону от него. Это пробуждало его окончательно, и он открывал глаза.

Маленькое окошко с батистовой занавесочкой светлело напротив него; в полумраке он видел, что Мериам сидит на постели, поджав под себя свои полные ноги, бесстыдная и печальная. Она плачет? Он отводил от нее взгляд и спешил уйти в свое убежище. Мериам запирала за ним дверь, и он оставался в развалинах сгоревшего дома, как в западне.

Так проходили дни. В то утро с риском для себя он отправил Мериам к Неде. На это его, возможно, толкнуло раненое плечо. Возвращаясь предыдущей ночью из квартала Карагез, он получил пулю в плечо, рана была небольшой, поверхностной, но она сразу же загноилась и тревожила его. А может, тревожила не рана, а невыносимая уже неизвестность? Что там происходит? Отказала ли Неда Леге или же родные сломили ее волю?

«На что, собственно, я надеюсь, — спрашивал он себя. — Разве я не знаю бай Радоя? А сейчас, после того как я спутал все его планы и стрелял в его сына, мне тем более не на что надеяться. Узнали они, что это стрелял я?

Все ужасно. Особенно страшно, когда подумаю, что ее могут выдать за консула силой. Да и что я собой представляю, если мерить на их аршин? Климент... тот, возможно, что-то для них значит. Но я? Учителишка, нанятый такими, как они, да еще без гроша за душой... И вообще... Да пошли они ко всем чертям, пусть себе думают... что хотят! Лизоблюды турецкие, кровососы! Кончается их время! Пускай только придут наши, посмотрим тогда, кто кум и кто сват... Но Неда, Неда! За нее болит душа», — с тревогой и отчаянием думал Андреа. Вдруг чей-то шепот заставил его насторожиться. Высунувшись из двери обитаемой части дома, Мериам подавала ему знаки. А где же письмо? В руке у нее не было письма, и он, встревоженный, выбрался из своего логова и, ступая по обгорелым, скользким балкам, подошел к ней. Ее прикрытое шалью, накрашенное лицо ничего ему не говорило. Только между подрисованными бровями залегла глубокая морщинка. Взгляд Андреа задержался на печальных глазах Мериам.

— Где письмо? — шепотом спросил он.

— Иди сюда, — сказала она.

— Куда?

— В дом. Ко мне...

А что, если это ловушка? Если она его выдала и от нее потребовали привести его к себе, чтобы он не мог оказать им сопротивления? Встретив еще раз печальный взгляд ее глаз, он перешагнул высокий порог. Пока она запирала дверь, он шел по темному коридору, держа наготове револьвер, а подойдя к комнатушке Мериам, резким движением распахнул дверь. В ту же минуту знакомый голос заставил его оцепенеть, протянутые руки с безумным отчаянием сжали его в объятьях.

— Это ты? Ты? — повторял он, не веря своим глазам, и целовал залитое слезами лицо Неды. — Ты отважилась?

— Да, эта добрая женщина... только благодаря ей… — потянув его к свету, проговорила Неда. — Где она?

Он оглянулся, прислушался. Мериам осталась за дверью.

— Она стережет нас, — сказал он. — Но расскажи мне все. Как ты...

— Нет, сперва расскажи все ты! Ты ранен? Куда? Серьезно?..

Он засмеялся.

— Садись. Ничего серьезного. Даже не болит уже, вот тут, в плечо. Ерунда!

Она хотела посмотреть рану.

— Потом! — сказал он. Его черные глаза, не отрываясь, глядели на нее. — А если бы я не был ранен, ты пришла бы сюда? — спросил он.

— О Андреа! — прошептала она, как тогда у старого колодца.

И, как тогда, они снова пустились бродить по лабиринту любви, делились своими мечтами. Что их ждет впереди? Они поженятся, несмотря ни на что, пусть только придут освободители. Она говорила: «Я стану учительницей, как ты, Андреа! Я могу и языки, и литературу преподавать...» Снова и снова возвращались они к своему чувству, снова повторяли вечные, никогда не насыщавшие их слова: «Любишь меня?» или «Только твоя, твоя!»

Они сидели рядом на постели в тепло натопленной комнате. Оба столько дней и ночей стремились друг к другу, мучительно предвкушая блаженство, которое было для них запретным, что поцелуев им было уже недостаточно.