Зигмунд Фрейд - Пол Феррис

Часто случалось так, говорил Юнг, что он узнавал то, что не мог бы узнать обычным путем. Использовал ли он свой дар ясновидения на Минне? Волшебство это или наблюдательность – для нас это не имеет значения, потому что невозможно доказать, прав он или нет. Убежденность Юнга в том, что в его присутствии металлические предметы могут дребезжать, а дверные звонки звонить, не увеличивает правдоподобности его слов.

Разговор Марты с Юнгом, даже если он и был, скорее всего, намекал на какие-то тайны, а не раскрывал их. Представьте себе эту картину: Юнг пишет в своем дневнике…

Ближе к концу недели, когда мы – я с Эммой и Бинсвангером – были приглашены в квартиру на ужин, госпожа Бернейс, сестра его жены, вела себя как хозяйка, говорила с гостями, в отличие от жены, сосредоточенной на том, чтобы всем улыбаться и следить за тем, чтобы в миске была горячая вода, которой можно очистить пятно со скатерти, если кто-то прольет соус.

Молодой Бинсвангер ухитрился оставить у основания рюмки след от красного вина (которое он вообще-то не пил, потому что все мы в «Бургхельцли» сейчас убежденные трезвенники), и тут же была вызвана служанка, чтобы стереть ненавистное пятно. Бедный Бинсвангер покраснел и заерзал, а Эмма, стараясь его успокоить, начала говорить о сумасшедшем доме – или клинике «Бельвю», как принято говорить в приличной компании, – на озере Констанс, которой Бинсвангеры управляли как семейным делом и которая, несомненно, скоро перейдет к молодому Б.

Я был поражен, когда услышал от нее: «А это не туда Брейер отправлял ту странную девушку Паппенгейм?» Некая Берта Паппенгейм была прототипом Анны О. в книге об истерии. Б. был тогда слишком молод, и ему было практически нечего сказать, но я нашел интересным, что госпожа Бернейс так хорошо осведомлена о старых случаях.

Она и Фрейд обращались друг с другом с шутливой интимностью («Ой, не глупи, как это тебе не нравится цыпленок!» – сказала как-то она), за которой скрывалась взаимная приязнь. Я редко ошибаюсь в подобных делах.

Я увиделся с ней снова, за день до отъезда, когда зашел к ним, а Фрейд все еще совершал свою послеобеденную прогулку по доброй половине Вены. Она отвела меня в мрачную приемную, посадила на его стул и расположилась на кушетке. «Профессор рассказывает вам обо всех своих пациентах?» – спросил я. «Ну конечно же! – произнесла она таинственным голосом, возможно, шутя. – У нас нет друг от друга секретов, у Зигмунда и у меня. Я его свояченица, которую воспринимают как лишенное пола существо и подходящее доверенное лицо».

Она, несомненно, могла многим меня удивить. «Вы несправедливы к себе», – сказал я просто из вежливости (видимо, но можно ли быть в этом уверенным?). «Очень может быть, – отвечала она. – Жизнь старой девы имеет массу неприятных недостатков. Но, знаете ли, есть и компенсация».

Не успел я открыть рот, как мы услышали, что открывается дверь парадного входа, и до нас донесся дым сигары. «Так вы анализируете мою сестру», – сказал он, войдя. Она улыбнулась и ускользнула (скорее утопала – у нее тяжелая походка). Бог его знает, в какие игры они играют. Когда я рассказал обо всем Эмме, она сказала: «Он бы не осмелился».

Глава 19. Окно в мир

Письма от Юнга весной и летом 1907 года вселили во Фрейда надежду на то, что Цюрих – тот самый город, из которого идея психоанализа может распространиться по Европе и по всему миру. Обсуждение профессиональных вопросов было теплым и поддерживалось энтузиазмом Юнга по отношению к его новому другу.

Душа Юнга была полна эмоций. «Я уже не сомневаюсь в правоте вашей [сексуальной] теории… – пишет он месяц спустя после отъезда из Вены. – Я надеюсь и даже мечтаю, что мы сможем увидеть вас в Цюрихе следующим летом или осенью. Ваш визит был бы огромным счастьем для меня лично». В письме, где он описывает свой план (так и не реализованный) о создании научной «лаборатории по психологии» и отказа от работы с пациентами, говорится, что любой, кто знаком с теорией Фрейда, «буквально вкусил райский плод» и стал ясновидящим – серьезный комплимент от такого человека, как Юнг.

Фрейд, принимая все эти изъявления, только одобрительно улыбался и выражал все те же намерения: «Нет человека более способного, чем вы, продолжить и завершить мою работу».

Они знали мало друг о друге. Юнг был более информирован, потому что посещал Фрейда в Вене и видел, как он работает. Кроме того, он читал автобиографические отрывки в «Толковании сновидений». Ранние аналитики интересовались своими коллегами с профессиональной точки зрения и любили испробовать на них приемы психоанализа, хотя бы для того, чтобы найти объяснение оговоркам. Но пока Юнг и Фрейд не думали о соперничестве.

У самого Юнга был не один скелет в шкафу, например слабость к мистицизму и парапсихологии. К тому же он вступил в рискованные отношения с бывшей душевнобольной и все еще не совсем нормальной молодой пациенткой, о которой ничего не рассказывал, хоть и упоминал ее в письмах. Еще за несколько месяцев до поездки в Вену он просит Фрейда выразить свое мнение по поводу этой «двадцатилетней русской студентки, больной уже шесть лет», страдающей навязчивыми идеями, связанными с перенесенными в детстве телесными наказаниями, а также дефекацией и мастурбацией. Ее звали Сабина Шпильрейн, но в письме об этом не говорится. Нет там намеков и на то, что Юнг был увлечен ею в эмоциональном смысле, или на то, что она была умна, влюблена в него и умела манипулировать людьми.

К моменту написания этого письма ее состояние уже улучшалось и она поступила в медицинскую школу в Цюрихе. Юнг снова упоминает о ее случае в июле 1907 года, но пишет о ней просто как об «одной пациентке-истеричке», чтобы Фрейд не понял, что речь об одной и той же женщине. «Во сне, – пишет Юнг, – она постоянно видит меня. Она признает, что ее самое большое желание – иметь от меня ребенка, который бы исполнил все ее несбыточные желания». О несчастной Шпильрейн будет сказано еще немало. К тому же впоследствии она станет первой женщиной, посвятившей свою жизнь психоанализу.

В 1907 году Юнг все еще становился на ноги. Фрейд, после многих лет успехов и неудач, наконец занял положение, о котором мечтал. Он основал целую школу, его идеи выражаются в серьезных книгах и статьях, практика дает ему пациентов, которые хорошо платят за лечение и обеспечивают его клиническим материалом для новых статей.

Основная теория не подлежала обсуждению. Фрейд допускал возможность небольших поправок, но ожидал от практики лишь подтверждения ее правоты. Особенно ценились яркие примеры, хорошо подходившие для иллюстрации теоретических положений, и Фрейд всегда был готов их использовать. В 1907 году он обратил внимание на доктора Графа, музыковеда, и его жену – психоаналитиков-любителей. У Графов был многообещающий ребенок. Герберту, не по годам развитому мальчику, было четыре года. Отец подвергал сына анализу под наблюдением Фрейда. «Маленького Герберта» побуждали говорить о сексуальных вопросах. То, что он называл своим «Wiwimacher'ом» (пенис), завораживало его, как и все «Wiwimacher'ы» вообще. К лету 1907 года у Фрейда появилась надежда, что этот случай даст подтверждение теории детской сексуальности.