Зигмунд Фрейд - Пол Феррис

Таким образом, случай Крысиного Человека позволил Фрейду показать, как детская сексуальность подготавливает почву для невроза. Но ему предстояло исследовать множество уровней этого явления. Крысы символизировали в жизни Ланцера самые разнообразные вещи. Тема крыс привела Фрейда к открытию садистских наклонностей пациента, что объясняет, почему рассказ жестокого капитана о пытке смог возбудить его бессознательное. Когда Ланцеру помогли разобраться в этих бессвязных воспоминаниях, он понял себя и, по словам Фрейда, «психическое здоровье пациента было восстановлено». Семья Ланцера поверила ему. Он женился и явно избавился от всех своих навязчивых фантазий. Возможность обсудить свою интимную жизнь с Фрейдом в доверительной манере, вероятно, помогла ему просто в эмоциональном смысле, а не благодаря психоанализу, который так интересовал Фрейда. Несколько лет спустя, в 1914 году, Ланцер снова попал в австрийскую армию и пошел на настоящую войну, где его взяли в плен русские и он вскоре погиб.

В этом случае Фрейд снова выступает как умелый рассказчик, который подбирает данные для подтверждения своих теорий. Никто не будет отрицать, что для создания этой истории требовалось смелое воображение, но насколько она правдива? Некоторые критики утверждают, что Фрейд подтасовал факты. Он сам сомневался – правда, не в правоте своего анализа, а в своей способности выразить жизнь Ланцера понятным языком. Он писал Юнгу так: «Как беспощадно мы препарируем великие художественные творения психики!» Параллели между жизнью Фрейда и Ланцера, возможно, вызвали у аналитика симпатию к пациенту или таинственным образом улучшили их взаимопонимание. У обоих были черты навязчивого невроза, Ланцер родился недалеко от места рождения Фрейда, обе семьи когда-то переехали в Вену и поселились в Леопольдштадте. Фрейд не упоминает ни о каком из этих фактов. Ланцер даже был эмоционально связан с Триестом (где Фрейд был в двадцать лет и фантазировал о проститутках). Туда он поехал в двадцать шесть лет и там впервые провел ночь с женщиной.

В некоторых местах рассказа непрофессионал может заскучать. И все же чем-то это разгребание секретов помешанного Ланцера привлекает читателя. Это рассказ об одержимом человеке и волшебнике, который может расколдовать его; с современной точки зрения, романтическая история, которым сегодня в психиатрии, в отличие от бездушного «Прозака» и психологического кодирования, нет места.

Навязчивый невроз связывали с евреями сами евреи. Фрейд говорил коллегам на собрании кружка в 1907 году: «Религия Израиля – навязчивый невроз, который продолжается сотни лет». В 1906 году мрачный Садгер выступил на том же собрании, говоря о «распространенной нервозности (особенно навязчивых неврозов и истерии) среди евреев польского происхождения» – нелюбимых всеми галицийских евреев, одним из которых был и сам Садгер. Эту связь он объяснил предположением, что галицийские евреи слишком подвержены «раздумьям». Если евреи по природе интроспективны, возможно, именно поэтому они так легко восприняли психоанализ. Как и остальные выводы касательно евреев, этот во многом основывался на догадках.

Антисемитизм в Вене проявлялся ярче, чем когда-либо. Люди высказывали сумасшедшие идеи о том, чтобы избавиться от опасных чужаков. В австрийском парламенте в 1900 году слушалось предложение о добавлении к закону о содомии поправки, запрещавшей евреям иметь половые сношения с христианами. О предполагаемой физической и умственной отсталости этой нации существовало множество литературы – нередко пышущей злобой, чаще всего подкрепленной именами людей, которые слыли авторитетами в медицине. Принявшие западный образ жизни евреи часто становились на сторону собственных критиков. Фрейду понадобилось долгое время, чтобы начать с гордостью высказываться о своем народе.

Человек, которого еврейский вопрос впоследствии очень заинтересует, приехал в Вену как раз приблизительно в то время, когда Крысиный Человек стал пациентом Фрейда. Восемнадцатилетний Адольф Гитлер, неотесанный узколицый австриец с усами, поселился в старом доме, принадлежавшем некоей польке, возле Западного вокзала и вскоре отправился на вступительный экзамен в Имперскую академию искусств. Там, в здании, полном статуй и картин, построенном возле Рингштрассе в 1870-х годах, он с сотней других претендентов написал две картины, выбрав темы из списка, в который входили «Изгнание из рая» и «Прогулка». Эту часть экзамена он сдал успешно. Но рисунки, которые он привез из дома в Линце, что в ста шестидесяти километрах от Вены, не удовлетворили комиссию, и он не вошел в число (двадцать пять процентов) поступивших. Запись экзаменатора гласила: «Рисунки-образцы неадекватны, слишком мало портретов». Гитлеру лучше удавались здания, чем люди.

Следующие год-два Гитлер играл роль художника, человека с утонченным вкусом, посещал оперу и жил на небольшие деньги, которые одно время получал от родителей. В конце концов, когда деньги закончились, ему пришлось стать рабочим, а на некоторое время, в 1909 году, даже бродягой. Рингштрассе, которая раньше казалась ему «волшебством из сказок 'Тысяча и одной ночи'», теперь напоминала о его поражении в этом городе культуры, распущенных женщин и смешанных национальностей. Деньги, полученные от тети, и случайная работа по изображению видов Вены возвращают ему надежду, но оставшиеся годы в Вене Гитлер проводит в бедности и живет в мужском общежитии в северном районе Бригиттенау. В 1913 году он тайком уезжает в Мюнхен, чтобы избежать призыва в имперскую армию, где ему пришлось бы служить бок о бок с евреями и славянами.

Бродя по Вене в поношенной одежде и засаленной черной шляпе, он наверняка проходил мимо нижней части Берггассе, которая находилась в трех километрах к югу от его общежития. Бригитгенау, грязный Двадцатый округ, был не подходящим местом для художника с его восприятием. Внутренний город, расположенный за Берггассе, оставался для него парадоксом. Там была сосредоточена высокая германская культура и в то же время таились национальные аномалии: пятую часть жильцов центрального района составляли евреи. В молодости Гитлер увидел «привидение в черном кафтане с черными пейсами» и спросил себя: «Это еврей? Или немец?» Впоследствии он отделил их от остального человечества, его «тошнило от запаха этих кафтаноносцев» (хотя более преуспевающие евреи носили костюмы).

Гитлеру поставили неофициальный диагноз «яркого образца фрейдистской психопатологии». Он испытывал двойственные чувства к покойному отцу и нездоровую привязанность к матери, которая умерла от рака вскоре после того, как Вена отвергла его в качестве студента-художника. Фрейд считал его просто сумасшедшим.