Последний Совершенный Лангедока - Михаил Крюков

Я быстро и осторожно осмотрел роженицу (от перенесённых страданий она совершенно утратила обычную женскую стыдливость) и понял, что дело серьёзное. Повитуха всё делала правильно, как привыкла и как умела, но случай был не по её силам – ребёнок шёл неправильно. К счастью, мой лекарский мешок был со мной, потому что я никогда не выхожу без него из дома.

– Горячей воды! – приказал я. – Таз! Полотно! Живо! Все посторонние – за дверь!

Слуги кинулись исполнять мои приказы, а я вздохнул, прочёл мысленно краткую молитву и начал бороться.

Не помню, сколько прошло времени. Может, колокол, может, два. Я видел перед собой только изломанное болью тело, кровь, испачканное полотно, слышал крики, стоны, какой-то шум за спиной. Всё слилось и перемешалось. И вдруг – писк. Я уронил руки. Передо мной лежал ребёнок, это была девочка. Она сучила крохотными ручками и ножками и пищала, обиженно распялив беззубый ротик.

Тут я почувствовал, что меня обняли за плечи

– Господин мой, ты великий целитель, – почтительно сказала повитуха, – на моих глазах ты явил чудо, спас жизни матери, ребёнка, да и её супруга. Но теперь я, простая повитуха, всё-таки лучше тебя знаю, что надо делать. И я справлюсь без твоей помощи, а ты отдохни, ибо воистину благословлён твой святой труд.

Она схватила мою руку, испачканную кровью, и поцеловала. Я стоял и смотрел на роженицу. Повитуха быстро сделала что полагается, и поднесла ребёнка женщине. Та счастливо улыбнулась, приложила девочку к груди, и ребёнок начал сосать. Свершилось великое чудо рождения новой жизни. Воистину, это стоило всех земных сокровищ.

Я, пошатываясь, вышел из спальни и рухнул на сундук. Ко мне подошёл Тиссейре, которому уже разрешили взглянуть на ребёнка. Он улыбался счастливой улыбкой безумца.

– Скажи мне, господин, как тебя зовут? До конца жизни я буду молиться за тебя!

– Павел. Павел Иатрос…

– Я запомнил, Павел! Но… Ты очень бледен. Что с тобой?

– Устал… Сколько времени прошло с моего прихода?

– Солнце уже село, ты пробыл у меня полдня. Неудивительно, что ты растратил все силы.

– Пусть принесут вина. Холодного и побольше. А потом – хлеба.

– Я сам! Сейчас всё будет! Хочешь лечь? Ложись прямо здесь, вот подголовный валик… – и Тиссейре выскочил из комнаты.

«Полдня… надо же… – вяло ползли мысли, – интересно, чем закончились переговоры? Парламентёры, наверное, ушли…» И вдруг меня как будто хлестнули плетью: «А как же Альда? Что подумает девушка, когда не найдёт меня среди вернувшихся из Каркассона?!» Сонливости как не бывало.

– Мне нужно срочно вернуться в лагерь крестоносцев, – сказал я, принимая из рук Тиссейре кубок с вином.

– Ворота уже закрыты, ты не сможешь выйти из крепости, – смущённо сказал тот.

– А что с посольством? Чем оно завершилось? Где де Контр и сопровождавшие его рыцари?

– Я не знаю… Ведь я же весь день был здесь и не отлучался ни на минуту. Знаешь что? Давай я пошлю приказчика, пусть он пройдётся по городу, послушает, о чём говорят, и тогда уж мы решим что делать. А пока он ходит, не откажись разделить со мной стол, ведь ты не ел целый день, да и у меня не было ни крошки во рту.

С тяжёлым сердцем я проследовал за хозяином в комнату, где был накрыт изобильный для осаждённой крепости стол. Тиссейре оказался простым, добродушным человеком, начисто лишённым купеческой спеси. Он болтал без умолку, не забывая, впрочем, жевать и глотать. Говорить он мог только о своей жене и новорождённой девочке, причём глаза его светились такой неподдельной радостью, что я не решался его прервать. Я дал ему несколько обычных советов, клонящихся к сохранению здоровья молодой матери, и он выслушал их с величайшим вниманием, как будто перед ним был не простой целитель, а один из апостолов Господа. На сердце у меня было тяжело, я с трудом заставил себя съесть хоть что-то, но действительность оказалась гораздо хуже самых мрачных мыслей.

Вскоре вернулся приказчик и, заглянув в комнату, сделал знак хозяину, чтобы тот вышел к нему. Вернувшийся Тиссейре был мрачнее тучи. Он сел за стол и крутил между пальцев нож, старясь не смотреть мне в лицо.

– Что же ты молчишь? – спросил я.

– Молчу, потому что не знаю, как сказать, – ответил тот. – Приказчик принёс ужасные новости…

Он ещё немного помялся, но когда я начал сердиться и потребовал, чтобы он говорил всё как есть, вздохнул и рассказал вот что.

Виконт согласился отправиться на переговоры с легатом в лагерь крестоносцев в сопровождении де Контра, а рыцарей задержали в крепости как заложников. Шло время, но виконт не возвращался. Когда прошли все назначенные сроки, Бертран де Бланшфор понял, что его сеньора обманом заманили в стан врага и взяли в плен. Между тем в лагере крестоносцев началась суета, и дозорные увидели, что камнемёты и осадные башни подтягивают к стенам крепости. Крестоносцы готовились к штурму. И тогда в порыве гнева рыцарь приказал казнить заложников. Их повесили над воротами, и когда осаждавшие увидели казнь, по войску пронёсся не то вой, не то боевой клич. Жители Каркассона поняли, что пощады не будет, и их город ждёт судьба Безье.

О том, что целитель из свиты де Контра ушёл в город, в суете забыли, но, конечно, могли вспомнить в любой момент, а найти ещё одну верёвку было делом совсем простым.

– Мне нельзя оставаться в твоём доме, – сказал я купцу. – Если станут искать меня, то не пощадят ни тебя, ни твою жену, ни дитя. Я ухожу.

– Я не могу выгнать тебя из своего дома, – возразил Тиссейре, – это было бы бесчестно! И потом, если завтра на рассвете начнётся штурм, то нас всё равно убьют. Меня знают в Каркассоне и знают также, что мы принадлежим к числу истинных христиан.

Вдруг лицо купца просветлело.

– Я знаю, что нам делать! – сказал он. – Мы пойдём в храм святых Назария и Цельсия,[166] и ты станешь у алтаря. По древнему закону, ты будешь находиться под защитой Господа, а там – будь что будет!

В душе я, конечно, не верил, что найду защиту в храме города, взятого крестоносцами на меч, но из дома доброго купца надо было уходить. Я заглянул к роженице. Она тихо спала, жара не было. Всё говорило о том, что Господь дарует ей скорое выздоровление.

Закутавшись в длинный плащ с капюшоном, который мне дал Тиссейре, я шёл за ним по улицам ночного Каркассона в храм. Город не выглядел сонным и пустынным. В окнах мерцал свет, по улицам ходили люди, освещая дорогу факелами и фонарями. Чувствовалось тревожное ожидание, город собирал силы, готовясь к отражению штурма. Но что горожане, лишённые своего сеньора, могли противопоставить огромной армии аббата Сито? Сражение было проиграно задолго до его начала.

В храме было многолюдно. В центральном нефе стояли кучки людей, которые что-то оживлённо обсуждали, в боковых нефах молились, кто-то рыдал. Я понял, что мой жизненный путь подходит к концу, и я покину этот мир, не выполнив предначертанного…

– Георгий Васильевич, неужели Каркассон постигнет судьба Безье?! – воскликнула Ольга. – Неужели ничего нельзя сделать? Неужели нельзя помочь этим людям, ребёнку, который только что появился на свет, его матери?

– Помочь? – дьявол удивлённо взглянул на Ольгу. – А вы знаете, есть версия, что когда крестоносцы ворвались в город, он был пуст. Его жители ушли, бросив всё. Об этом пишет Гильом Тудельский.

– Как ушли, куда? Как можно уйти из осаждённой крепости? – удивился я.

– Через подземный ход. Кто-то помог осаждённым, указав им давно забытый вход в него.

– Кто-то? – переспросила Ольга, – так, может…

…и тут я приступаю к поистине удивительной части моего повествования, объяснений которой у меня нет и поныне.

Внезапно в храме появились трое – двое мужчин и одна женщина. Один был преклонного возраста, другой на вид немного старше меня. Женщина была молодой и красивой нездешней красотой, описать которую я не берусь. В лицах мужчин было нечто такое, чему я также не могу дать описания. Лучше всего сказать: они не от мира сего. Все трое были закутаны в длинные плащи, так что одежду их я не видел. Женщина имела странную, непривычную, короткую причёску и не носила никаких украшений. Старший мужчина вышел вперёд и заговорил. Его речь была негромкой, но как по волшебству все замолчали, и голос странного незнакомца заполнил храм. Он говорил не торопясь, просто и ясно, но вглядевшись в лицо этого человека, я вздрогнул – от него веяло запредельной жутью, хотя на первый взгляд ничего особенного в нём не было.

Незнакомец сказал, что город обречён, крестоносцы готовятся к штурму, который начнётся на рассвете, и те, кто не покинет город, будут убиты или сожжены на кострах. Он не приводил никаких доказательств, но слова его воспринимались как неоспоримая истина. Но путь к спасению есть, продолжал он. Крепость можно покинуть через подземный ход, который был прорыт в незапамятные времена, а ныне забыт. Если пройти под землёй менее льё, то он выведет в направлении городка Тур де-Кабардэ, а там – свобода. Пусть присутствующие здесь горожане возьмут кирки и ломы и идут за ним, он укажет вход в подземелье, а другие пусть разойдутся по городу и собирают людей. До рассвета уйти должны все.