Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599 - Джеймс Шапиро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его предисловие ко второму тому кажется нам вполне невинным, но для того времени это был довольно дерзкий текст. Хаклут пишет о лондонских купцах как о «настоящих искателях приключений» и критикует мелкое дворянство, которое лишь «тратит попусту время, проматывая наследство». Он надеется, что рыцари, искатели приключений, «добьются гораздо большего», если «им не придется, как сейчас» воевать «с соседними государствами» — Ирландией и Нидерландами. Хаклут предлагал существенное перераспределение ролей: теперь прославлять страну будут с помощью развития торговли и империи, а не за счет рыцарских подвигов. Хаклут писал предисловие после злополучного возвращения Эссекса, понимая, откуда дует ветер. На титульном листе первого тома его сочинения, опубликованного в 1598-м, размещено изображение Эссекса во время кампании 1596 года в Кадисе; Хаклут подробно рассказал читателю об этой блистательной экспедиции и даже привел список тех, кого Эссекс посвятил в рыцари. Когда в конце 1599-го Хаклут готовил том к переизданию, он отказался от главы про Кадис и убрал с титульного листа изображение Эссекса, свидетельство его геройства.
Смерть рыцарской культуры совпала с рождением империи. Не только Хаклут разглядел грядущие перемены — примерно пятая часть дворян, которых Эссекс посвятил в рыцари в Ирландии, включая самых преданных его сторонников, графа Саутгемптона и графа Монтеигла в итоге занялись инвестициями, запоздало пробивая себе дорогу к торговым экспедициям. Рыцари, искатели приключений, неожиданно отошли на второй план. Когда, например, лорд-казначей Бакхерст попытался надавить на членов Ост-Индской кампании, добиваясь назначения сэра Томаса Майклбурна, одного из рыцарей Эссекса, на должность капитана во время первого плавания, купцы высказались против, объяснив, что не желают, чтобы ими командовал дворянин — вспыльчивый рыцарь наверняка бы расстроил им все торговые связи постоянными стычками с португальцами в Ост-Индии. Теперь всем заправляли купцы.
Шекспир, в то время писавший «Гамлета», не присутствовал на сентябрьском заседании в Фаундерс Холле. Даже если после строительства Глобуса у него не осталось свободных средств, наверняка они появились через год-другой; тем не менее его имя не фигурирует в списках инвесторов Ост-Индской компании, ибо он предпочитал вкладывать деньги в земельную собственность (или товары, такие, как, например, солод), нежели в авантюрные заграничные плавания. И все же Шекспир сыграл свою роль в этом предприятии, пусть и не лично, — на борту одного из первых кораблей, отплывавших в Ост-Индию, среди книг и других предметов оказался и «Гамлет». В 1607 году Уильям Килинг, капитан корабля «Дьявол», вместе с другими кораблями («Гектор» и «Согласие») отплыл к берегам Ост-Индии. В начале сентября, когда корабли вышли из порта Сьерра-Леоне, Килинг записал в бортовом журнале: по его просьбе матросы исполнят «Гамлета». Шесть месяцев спустя они сыграют «Гамлета» во второй раз — для капитана «Гектора» Хокинса. Килинг объясняет, что «просил сыграть „Гамлета“» скорее из практических, нежели художественных соображений: «чтобы не дать своим людям скучать, играть в запрещенные игры или беспробудно спать». Шекспировская пьеса быстро стала частью культурного обновления, о котором в ней самой шла речь.
Не то чтобы Шекспир не интересовался авантюрами и торговлей — пьесы («Венецианский купец», «Отелло», «Перикл» и «Буря») подтверждают его восхищение заморской торговлей, открытиями и завоеванием новых территорий. Однако в отличие от других драматургов, которые в своих пьесах прославляли достижения лондонских купцов, с самого начала своего творческого пути, а возможно, и с самого детства, Шекспир выбирал для себя совершенно другие сюжеты: его зачаровывали короли и королевы, войны и империи, героизм и благородство, а также неизведанные страны. Хотя в его пьесах действуют и купцы, и простые люди, ни они, ни Лондон сам по себе, для него не самоцель.
Шекспир прекрасно знал, что слово «искатель приключений» (adventurer) имеет двойное значение. Так, Гамлет, узнав, что к ним едут актеры, говорит: «…отважный рыцарь (the adventurous knight) пусть орудует шпагой и щитом» (II, 2; перевод М. Лозинского); Ромео, как и полагается сыну купца, убеждает Джульетту: «Не кормчий я, но будь ты так далеко, / Как самый дальний берег океана, — / Я б за такой (I should adventure) отважился добычей» (II, 2; перевод Т. Щепкиной-Куперник). Безусловно, уже работая над «Троилом и Крессидой» (вскоре он приступит к «Гамлету»), Шекспир понимал, что время рыцарских подвигов ушло в прошлое. В этой пьесе он играет на контрасте: сначала воссоздавая в Прологе эпическое повествование:
Пред вами Троя. Вот могучий флот
Властителей. Их непреклонный дух
Воспламенен обидою и гневом;
В Афинах приготовили они
Тьму кораблей, отлично оснащенных
Орудиями яростной войны…
( перевод Т. Гнедич )
а затем показывая эгоизм, тщеславие и жестокость греческих героев. В «Троиле и Крессиде» Шекспир обнажает неприглядные стороны героического эпоса Гомера, подчеркивая отталкивающие, хищнические моменты троянской кампании. Только драматург, все еще отчасти верящий в героические идеалы, мог развенчать их — пьеса пропитана горечью этого ниспровержения. Если бы сохранилась поздняя пьеса «Карденио», созданная Шекспиром в соавторстве с другими драматургами (она написана около 1612 года и исполнялась при дворе примерно тогда же), мы бы еще сильнее почувствовали разочарование Шекспира: ее сюжет восходит к истории Карденио и Люсинды из «Дон Кихота» Сервантеса, блистательного романа, сатиры на странствующее рыцарство, не так давно переведенного на английский язык. Шекспир сочинит пьесы об Отелло, Антонии и Кориолане: все эти трагические герои раздавлены миром — его рамки столь узки, что он не способен оценить их героическое величие. Об этом прекрасно говорит Кориолан; «повернувшись к Риму спиной», он заканчивает монолог такими словами: «Нет, не сошелся клином свет на Риме» (III, 3; перевод О. Сороки)[17]. В конце пьесы, наказав Кориолана, Шекспир показывает, насколько тот был не прав.
В «Гамлете», написанном на распутье, — на заре глобализации и на закате рыцарской культуры — чувствуется влияние этих двух тенденций, в отличие от саркастической пьесы «Троил и Крессида». В «Гамлете» также отразились и размышления драматурга об уместности подвига. Они придают пьесе особую
