Изгоняющий демонов - Виталий Дмитриевич Гладкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все налегали на дорогие вина, которые были редкостью (они оказались выше всяких похвал) — красные, как кровь, халдейские, сладкие, сделанные из вяленого винограда, эламские, финикийские с толченым миндалем, медовые Та-Кемет и крепкие, многолетней выдержки, вина Земли Ашшур с запахом мяты… Взгляды пирующих услаждали акробаты, фокусники и почти голые танцовщицы. Звучала прекрасная музыка — тихая, чарующая, способствующая пищеварению.
Раб-шаке, главный виночерпий, ответственный за организацию пиршества, собрал со всех провинций Земли Ашшур лучших музыкантов, и они не подвели, играли просто божественно. Раб-шаке вообще был интересной личностью. Иудей по происхождению, он знал, кроме аккадского и арамейского, еще добрый десяток других языков. Нередко главный виночерпий помогал даже опытным таргумману — писцам-переводчикам, которые не отходили от иноземных гостей. А их было немало. Шаррукин хотел, чтобы все окрестные народы — как покоренные ашшурами, так и те, кого предстояло завоевать, знали о его мощи и богатстве.
Пиршественные залы заволакивал легкий приятный дымок. Во время пира полагалось жечь ладан и благовонные травы, и придворные рабы слегка перестарались. Некоторые гости даже начали чихать, но старались это делать в льняные салфетки с вышитым изображением царского духа-хранителя шеду.
Красота пиршественных залов поражала иноземных гостей. Они были отделаны драгоценным деревом редких пород — кедром, кипарисом, сосной. Потолок украшала золоченая резьба, его поддерживали кипарисовые колонны, украшенные золотыми и серебряными обручами. Створки дверей были сделаны из черного дерева и инкрустированы железом, серебром и слоновой костью. Стены украшал яркий изразцовый фриз.
Входы в залы перекрывались арками, а по сторонам их стояли монументальные фигуры шеду и ламассу — скульптуры в виде львов и быков с человеческими головами и крыльями. Входы в залы были декорированы глазурованными кирпичами с яркими многоцветными израсцами. Около дверей стояли высокие «деревья жизни», окованные металлом, на вершинах которых были укреплены пальмовые листья из позолоченной бронзы.
Лицо Шаррукина было непроницаемым. Для пирующих он был божеством. Никто не должен замечать, что под маской царственной невозмутимости таятся боль и печаль. Иногда он бросал короткий взгляд на Син-ахха-эриба, и тогда по его лицу пробегала тень. Тайная стража доносила ему, и не раз, что сын приблизил к себе черных колдунов, которые молятся древним богам.
В Земле Ашшур ко всем верованиям относились терпимо, не запрещали чуждые ашшурам богослужения. Но черные колдуны поклонялись Сету[110], коварному богу Та-Кемет. Он олицетворял собой хаос, беспорядок и потрясения. Что для царства Шаррукина было неприемлемым.
По его приказу подчиненные туртану Син-ах-уцура тайно схватили двух колдунов, но попытать их как следует не удалось. Один из них, молодой, во время пыток откусил себе язык и умер от потери крови, а второй, постарше, успел принять яд, почернел на глазах испуганных тюремщиков, усох и превратился практически в мумию.
Шаррукин не стал допрашивать сына на предмет его странных знакомств; кто знает, какие обстоятельства вынудили царевича пойти на контакт с почитателями зловещего Сета. Но его отношения с Син-ахха-эрибом стали еще более натянутыми. Царь приказал туртану установить за царевичем слежку, но ненавязчиво, чтобы тот по-прежнему пребывал в неведении относительно подозрений, которые змеей вползли в душу Шаррукина. И конечно же, от острых глаз опытных ищеек не укрылись странные контакты царевича с главным евнухом.
С одной стороны в них не было ничего необычного — раб-ша-реми отвечал и за безопасность сыновей правителя Земли Ашшур. Но их встречи были большей частью тайными.
Конечно, евнуха можно было отдать палачам, чтобы они развязали ему язык, но Шаррукину не хотелось осложнять отношения с высокопоставленными родственниками раб-ша-реми. Они принадлежали к древней аристократии, имели в государстве большой вес и были чересчур многочисленны.
Главный евнух в державном здании представлял собой камень, который, конечно, вынуть из стены можно, но только после этого жди обвала. А в данный момент этого делать никак нельзя, потому что в ближайшем будущем предстоял поход на кочевые племена гимиррайя. В союзе с Табалом, Хиллакку и племенем мушков, одним из народов Фригийского царства, они враждовали с Землей Ашшур. Их постоянные набеги на приграничные деревни ашшуров не должны остаться безнаказанными!
Лихие прирожденные всадники и лучники, гимиррайя (в народе их именовали гимирру — «степняки»; так назвали их хетты) искали не территориальных завоеваний, а дани и богатых трофеев. В схватках с противниками гимиррайя чаще всего побеждали за счет внезапности. Они налетали, как буря, на вражеское войско и расстреливали издали, притом не останавливая коней, чего не умели делать воины ашшуров.
Гимирру нанесли сокрушительное поражение войску царя Урарту. В борьбе с ними пали цари Фригии и Лидии. Превосходство кочевников перед армиями оседлых государств состояло в новой тактике — гимирру действовали практически без неповоротливого и медлительного обоза. Их войско было необычайно подвижно и при большой дальнобойности и пробивной силе своих стрел могло постоянно держаться на безопасном расстоянии от противника. Стрельба велась в основном не через головы коней, а назад по ходу скачки, поэтому кони, летящие табуном в сторону от опасности, почти не нуждались в управлении.
Обстрел на скаку, когда конный отряд мчался мимо противника и в сторону от него, был просто убийственным. Шаррукин мучительно размышлял, что противопоставить столь быстрому и маневренному противнику, ведь и колесницы ашшуров, и их тяжелая конница, конечно же, за гимирру просто не успевали…
Неожиданно мысли царя прервала резкая боль в животе. Он дернулся и заскрипел зубами, стараясь не показать, что с ним неладно. При этом Шаррукин перехватил острый, испытующий взгляд Син-ахха-эриба. Царь хорошо знал своего отпрыска, и его невольно удивило выражение жгучего нетерпения вперемешку со страхом на лице царевича, который так и не научился скрывать свои истинные чувства под маской невозмутимости.
Но затем Шаррукину стало не до сына, а тем более — до пирующих вельмож. Он с трудом поднялся, жестом показал, что покидает гостей, — дела государственные не ждут, — и в сопровождении евнухов удалился в свои покои,
