Моя мадонна / сборник - Агния Александровна Кузнецова (Маркова)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Всем пусть будет весело! — с сильным немецким акцентом говорила императрица гостям. — Не люблю мрачных лиц. Улыбка вызывает в сердце радость. А горя и так у каждого в жизни немало».
На ее ужины и обеды из Гатчины приезжал великий князь — сын Павел, по прозвищу «Гатчинский помещик». Сидели за столом внуки: Константин, похожий на опального отца вздернутым носом и широким лицом, несмотря на увещевания царственной бабки о веселье, был всегда мрачен и молчалив; Александр, любимец Екатерины, которому, минуя Павла, прочила она престол после себя. Александр был хорош собою, белокурый, с ласковыми голубыми глазами, стройный, всегда искрящийся радостью и весельем, бывал обходительным со всеми и особенно ласковым с бабкой. Был ли он таким в самом деле или с малых лет научился притворяться, недюжинным умом понимая дворцовые интриги, трудно сказать.
Умерла Екатерина II. Положение Кутузова при дворе не изменилось. Павел I относился к нему с уважением. Старших его дочерей, Прасковью и Анну, пожаловал во фрейлины.
В 1801 году Павел I переехал в Михайловский замок, окружив его средневековыми рвами и подъемными мостами. На фронтоне высекли надпись: «Дому твоему подобает святыня Господня в долготу дний».
Теперь Кутузов почти ежедневно обедал у Павла.
Помнит Елизавета Михайловна рассказы отца и сестры Прасковьи, как в понедельник 11 марта 1801 года они ужинали у государя.
К ужину Павел I вышел веселым. Улыбка еще более полнила его широкое лицо с коротким носом, делала еще более невыразительными светлые, водянистые глаза, прятавшиеся в припухших веках.
Александр был молчалив и бледен.
Царь, поглядывая на Александра, осведомился: не болен ли он? Но тот уверил отца, что чувствует себя хорошо, и попытался казаться веселым. Михаил Илларионович с присущей ему чуткостью подметил искусственность веселья царевича.
— А я сегодня видел неприятный сон. — Павел рассказал, как во сне на него натягивали узкий парчовый кафтан, который был до боли тесен.
Михаил Илларионович заметил, как побледнел Александр.
А ночью Павла задушили.
Со смертью Павла для Кутузова началась новая страница жизни. Молодой царь его невзлюбил. Елизавета Михайловна (да, впрочем, не только она) не могла понять, за что. Или он завидовал военному таланту Кутузова, мечтая стать великим полководцем, или в тот последний вечер у отца своего, Павла I, прочитал в глазах Михаила Илларионовича полное понимание его роли во всем, что произошло в ту ужасную ночь.
Но царь все же воздавал заслуженные почести полководцу Кутузову, учитывая исключительную любовь к нему народа. Михаил Илларионович получил титул князя и орден Георгия Победоносца Первой степени — орден, олицетворяющий победу России.
2
— Ну вот, кажется, все, — отодвигая книгу, сказал Григорий и с удивлением взглянул на Дарью Федоровну, которая продолжала стоять сзади него, пока он выписывал авторов и названия произведений.
Она взяла книгу, заложила в нее лист бумаги, исписанный Григорием.
— Ну что же, зайдите на днях. Я кое-что подберу вам.
Григорий поблагодарил девушку, сказал: «Всего доброго!» и вышел из библиотеки в смятении чувств.
Его вдруг обеспокоила связь времен, которую первый раз в жизни глубоко и как-то необычно ощутил он сегодня: Дарья Федоровна Фикельмон, жена посла, красавица, приятельница Пушкина, и Дарья Федоровна Кутузова, библиотекарь двадцатого века, увлеченная той Долли и ее окружением, очевидно, главным образом из-за совпадения имен.
Пока что Долли двадцатого века произвела на Григория большее впечатление, чем та Фикельмон. Он шел домой и вспоминал ее задумчивые глаза, скромную одежду без притязания на моду, длинную косу и полное отсутствие косметики, что казалось ему особенно удивительным. Она была такая, какая была. Не хотела казаться лучше. Да ей и не надо было этого: она бы потеряла свой стиль. Мысленно перебрал девчонок из своей школы, которую кончил он два года назад, а потом сразу был призван в армию. Все одноклассницы старались незаметно подвести синим тоном глаза, подкрасить тушью ресницы, челками прикрывали брови, не понимая, что открытый лоб и брови — украшение лица. «А ее они, наверное, раскритиковали бы», — подумал он и с нетерпением стал ждать завтрашнего дня.
А Долли двадцатого века вечером тоже вспомнила Григория Тихонова — юношу высокого роста, широкоплечего и стройного, с бархатистыми темными глазами, и усмехнулась вслух:
— Наверное, не одна девчонка заглядывается на него!
— Что ты сказала, Долли? — спросила мать, накрывая в кухне стол, покрытый веселой цветастой клеенкой.
— Да я так, мама, просто устала на работе молчать.
— А! Ну тогда разговаривай, разговаривай сколько хочется!
Они сидели за столом в маленькой чистой кухне и с удовольствием ели холодную курицу, пили крепкий чай с молоком, закусывая бутербродами с сыром.
— Очень занятный приходил сегодня читатель — прямо из армии, заехал по дороге к родственникам, — рассказывала Долли. — Хочет получить интересные материалы, познакомиться с пушкинским окружением, особенно с Долли Фикельмон. А с какого конца подойти к этому — не знает.
— Но уже то приятно, что интересуется. Надо таким читателям помогать изо всех сил.
— Я и помогу, мама, мне это самой интересно. А видела бы ты его лицо, когда я назвала свое имя.
Долли и мать весело засмеялись.
— Да ты, мамочка, веселенькую историю со мной устроила.
— Не я, доченька, отец!
— Все равно. В самом деле, вы оба заставили меня жить сразу в двух веках. Право же, мне иногда кажется, что я присутствую там, в салоне Фикельмон, на балах, во дворце, переживаю трагедию Пушкина.
— Может быть, тебе, Долли, надо записывать свои видения?
— Я уж и так стала записывать, мама, даю названия, как главкам в книге. Мысленно проходят такие сцены, что
