Громыко. Война, мир и дипломатия - Святослав Рыбас

Дипломатические попытки Советского Союза воспрепятствовать ратификации Парижских соглашений (и даже денонсация заключенного в 1944 году франко-советского договора о дружбе) ни к чему не привели. Протесты западногерманских социал-демократов — тоже.

5 мая 1955 года в столице ФРГ Бонне канцлер Аденауэр поднял на мачте перед дворцом Шаумбург государственный германский флаг и объявил, что оккупация страны закончилась, отныне Федеративная Республика — независимое государство.

Через месяц после вступления ФРГ в НАТО Москва пригласила Аденауэра посетить СССР для переговоров о нормализации отношений. В середине июня 1955 года канцлер прилетел в Вашингтон для консультаций. В беседе с президентом Эйзенхауэром и Государственным секретарем Даллесом он так раскрыл свое видение ситуации: «Позиции России ослаблены, ибо ее теперешние руководители взялись сразу за слишком многое; подъем промышленности и сельского хозяйства, гонка вооружений, помощь развивающимся странам. Россия нуждается в передышке. Необходимо воспользоваться этим и ослабить русское давление на западный мир. Нельзя идти ни на какую уступку Москве без ответных политических уступок с ее стороны»{191}.

Его точка зрения совпадала с американской: Запад должен сохранять силу и сплоченность, чтобы продиктовать свои условия. То есть за этой формулировкой скрывался план организовать постепенное поражение СССР и вынудить советское руководство осознать неизбежность победы Запада.

Как бы там ни было, в Москве должны были учитывать, что существование противостоящих друг другу военно-политических блоков может привести к началу военных действий. Поэтому забота о безопасности подталкивала Москву скорее заключить дипломатические отношения с Западной Германией.

«На первом плане было желание советских лидеров минимизировать последствия вхождения ФРГ в НАТО, достигнув тем самым определенной разрядки в международных отношениях. Это позволило бы Советскому Союзу направить свои силы и на решение внутренних проблем, накопившихся после войны. Не случайно наряду с установлением дипломатических отношений Федеративной Республике Германии было предложено установить торговые отношения.

Предложив канцлеру ФРГ установить дипломатические отношения, Советский Союз поставил его в довольно сложную ситуацию. Аденауэру было трудно не принять приглашение, учитывая большие надежды, которые возлагала немецкая общественность на эти переговоры. Политика безоговорочной ориентации на Запад и отрицания любого компромисса с СССР, проводимая канцлером, начала вызывать недовольство»{192}.

8 сентября 1955 года канцлер был в Москве. В аэропорту Внуково его встречали председатель Совета министров СССР Николай Булганин, министр иностранных дел Молотов и первый заместитель министра Громыко. На следующий день в роскошном доме приемов МИД на улице Алексея Толстого начались официальные переговоры, во время которых выявились расхождения во взглядах участников. Советские руководители предложили установить дипломатические отношения без всяких условий, немцы — установить отношения после возврата военнопленных и создания основы для предстоящей конференции министров иностранных дел четырех держав по германскому вопросу.

Хрущев вел себя раскованно, часто шутил и смеялся, Молотов сохранял невозмутимость, но наиболее мрачным казался Громыко. Возможно, тени двух его погибших братьев явились ему в этот час.

(Память о братьях никогда не оставляла нашего героя. Когда умер последний брат, Дмитрий, тоже участник войны, Андрей Андреевич, придя с кладбища, в глубокой печали признался сыну Анатолию: «Сколько, Толя, немцы у нас порушили, живых людей превратили в скелеты, угробили Алексея и Федора. Мать мою еле от них спасли. Ты представляешь, какая сейчас у нас была бы большая семья, скольких Громыко не родилось. Так по всей моей родине, Гомелыцине. Я не сумасшедший, чтобы менять итоги войны. Если мы им уступим, то прокляты будем всеми замученными и убитыми. Когда я веду переговоры с немцами, то, случается, слышу за спиной шепот: “Не уступи, Андрей, не уступи, это не твое, а наше”»{193}.)

На второй день переговоров страсти вырвались наружу. Булганин заметил, что в Советском Союзе нет военнопленных, а есть только военные преступники, отбывающие наказания за военные преступления.

Один из членов немецкой делегации сказал о насилиях советских солдат на территории Германии в конце войны. В ответ Хрущев, у которого погиб на войне старший сын Леонид, вспылил и напомнил, кто напал на Советский Союз в 1941 году и что советские солдаты в 45-м добивали врага и не совершали никаких преступлений. Вопрос о воссоединении Германии, подчеркнул он, не может решиться, если Германия окажется в НАТО и усилит ее. От возбуждения он потерял над собой контроль и погрозил Аденауэру кулаком.

Тогда канцлер встал и тоже показал кулак.

Со стороны это могло показаться забавным, если бы речь не шла о войне и мире.

Вскоре Хрущев успокоился и даже извинился. Переговоры так и продолжались — то в эмоциональном напряжении, то в деловом тоне.

Аденауэр, вспомнив пакт Молотова — Риббентропа и намекнув на Мюнхенский договор, даже сказал: «Мы — несчастные наследники Гитлера. Наша задача — восстановить страну и доверие к ней других государств, в том числе и ваше».

Впрочем, после этого он добавил, что Россия — огромная страна, но она очень отстала, поэтому лучше попытаться ужиться друг с другом и сотрудничать.

На третий день встретились в подмосковных Горках, где беседы уже проходили в дружественной обстановке. Тот день запомнился доверительной просьбой Хрущева помочь справиться с китайцами и американцами. Канцлер был очень удивлен и мягко отклонил ее. Подумал ли он о Рапалло и многих других аспектах германо-российских отношений, включая решающую роль России в объединении германских княжеств во времена Бисмарка? (Наверное, многие российские политики не раз размышляли о последствиях того объединения.)

Однако просьба Хрущева, несмотря на ее неожиданность, была далеко не случайной, хотя ни канцлер, ни первый секретарь ЦК КПСС не могли предвидеть будущее значение американо-китайских отношений и их роль в ослаблении военно-политических позиций СССР

Дальше все шло без особых отклонений от программы визита — балет «Ромео и Джульетта» в Большом театре, традиционное застолье с горой закусок и морем выпивки, посещение канцлером католического храма, прогулка по Кремлю и осмотр картин русских художников в Третьяковской галерее.