Громыко. Война, мир и дипломатия - Святослав Рыбас

После венгерских событий для Советского Союза наступило новое время — возникли и все более углублялись проблемы внутри социалистического лагеря, к которым добавились ухудшающиеся отношения с Китаем. Пекин не скрывал недовольства хрущевской политикой десталинизации, назвал ее «отброшенным мечом». Мао Цзэдун говорил: «Сталина можно было критиковать, но не убивать».

Как ни странно, по мысли китайский лидер почти полностью повторил слова де Голля о Сталине, сказанные в марте 1953 года: «Сталин имел колоссальный авторитет, и не только в России. Он умел “приручать” своих врагов, не паниковать при проигрыше и не наслаждаться победами. А побед у него больше, чем поражений. Сталинская Россия — это не прежняя Россия, погибшая вместе с монархией. Но сталинское государство без достойных Сталину преемников обречено…»

Постепенно растущая напряженность привела в конце концов к открытой вражде Москвы и Пекина. Стремление Хрущева к разрядке (СССР не выдерживал экономического противостояния с Западом) и ограничению распространения атомного оружия вызывало сопротивление Мао Цзэдуна, который видел в этом попытку урезать самостоятельность Китая. Еще в сентябре 1954 года, то есть уже после смерти Сталина, Хрущев прибыл в Китай с официальным визитом, чтобы укрепить свой авторитет в международном коммунистическом движении, в чем он тогда весьма нуждался. Был подписан целый ряд соглашений: выделялся новый кредит на 520 миллионов инвалютных рублей, расширялась помощь в строительстве 141 промышленного предприятия, китайцам возвращались военные базы в Порт-Артуре, ликвидировались совместные предприятия, создания которых так добивался Сталин. Кроме того, Хрущев дал согласие помочь в создании ядерного оружия и подготовке ученых-атомщиков. Позже Хрущев говорил о своих тогдашних ощущениях: конфликт с Китаем неизбежен.

В середине ноября 1956 года на 2-м пленуме ЦК КПК Мао Цзэдун открыто критиковал тезис Хрущева о возможности мирного перехода от капитализма к социализму: если можно взять власть парламентским путем, то другим странам «не надо учиться у Октябрьской революции», «с открытием этой двери, ленинизм уже в основном отброшен». Мао называл Хрущева «слабым политиком», слишком простодушным.

С полной очевидностью обнаружилось даже не расхождение во взглядах, а настоящий разрыв — китайские руководители, которым еще предстояло провести ускоренную модернизацию, были готовы на любые жертвы, а советские руководители, уже прошедшие этот путь и уцелевшие, должны были вести свою уже урбанизированную страну иным путем.

Летом 1959 года СССР прервал сотрудничество с Китаем в ядерной области, на следующий год были отозваны оттуда все специалисты и технический персонал. Китайцы уже прямо называли политику Хрущева «авантюристической» и «капитулянтской» и потребовали пересмотреть границы, «навязанные Китаю неравноправными договорами российских царей». Также резко обострились отношения СССР с Албанией и Румынией, руководство которых поддержало Китай.

Как отнесся к этому конфликту Громыко? Он считал, что Хрущев сделал много ошибок в отношениях с Китаем и что не надо было горячо и бездумно рвать буквально выстраданные в 20—40-е годы отношения тесного сотрудничества.

В ноябре 1958 года Хрущев неожиданно выступил с инициативой заключения странами-победительницами мирного договора с двумя германскими государствами — ФРГ и ГДР — при одновременном придании Западному Берлину статуса «вольного города». Г. Корниенко вспоминал: «В октябре 1958 года в связи с обострением ситуации вокруг китайских прибрежных островов Куэмой и Мацзу, удерживавшихся Тайванем при поддержке США, Джон Фостер Даллес сделал заявление в том смысле, что США не остановятся перед применением силы, чтобы воспрепятствовать захвату Пекином этих островов, точно так же как в Европе западные державы никогда не отдадут Москве Западный Берлин. Г.М. Пушкин, в то время заведующий Отделом информации ЦК КПСС, рассказывал: когда он привлек внимание Хрущева к этому заявлению Даллеса, чтобы предостеречь от опрометчивых шагов в отношении Западного Берлина, реакция была совершенно противоположной. Хрущев разразился тирадой примерно следующего содержания: ишь, как расхрабрился Даллес, ну и пусть китайцы «чикаются со своими говенными островами», а нам пора показать Даллесу «кузькину мать» в Берлине. И. далее последовало указание ускорить подготовку германского пакета предложений.

Поскольку западные державы заняли резко отрицательную позицию в отношении выдвинутых Хрущевым предложений по Германии, он периодически грозил, что в этом случае Советский Союз один заключит мирный договор с ГДР, а это будет означать прекращение оккупационного режима и в Западном Берлине, находившемся на ее территории; соответственно, после этого западным державам придется договариваться о доступе в Западный Берлин непосредственно с правительством ГДР.

Однако проект провозглашения Западного Берлина вольным городом был чреват непредсказуемыми последствиями: попытки силой воспрепятствовать военным перевозкам в Западный Берлин могли вызвать вооруженный конфликт. Эти соображения Громыко Хрущевым были отвергнуты.

«Руководители США не такие идиоты, чтобы ставить себя под удар из-за Западного Берлина, — уверенно заявил Хрущев. — Если бы мы даже силой выпроводили их из города, войны американцы не развязали»{197}.

Нота с ультимативным требованием в течение полугода превратить Западный Берлин в вольный город была отправлена 27 ноября 1958 года.

Особенность и даже трагический оттенок этому событию придавало одно обстоятельство, выявленное несколько позже молодым сотрудником МИД Фалиным.

Оказывалось, что абсолютно весь Берлин должен был находиться под советским контролем, огромные жертвы Красной армии весной 1945 года при его штурме имели стратегическое оправдание.

«Западные дипломаты ломали себе голову, почему Москва не вводит в оборот те или иные неудобные для трех держав прецеденты, документы. В 1947 году, к примеру, в документах Контрольного совета была совершена запись: Берлин является местом пребывания четырехсторонних органов и одновременно столицей советской зоны. Весь Берлин. Инициаторами записи были англичане, задумавшие пропустить щупальца в восточную часть города и, если получится, в Восточную Германию. Имейся у трех держав нечто отдаленно похожее, оправдывавшее превращение Берлина в землю ФРГ, с Советским Союзом и говорить бы не стали. Пользовались же четыре с половиной десятилетия воздушными коридорами на основании рекомендаций административного департамента, хотя они не были утверждены, как положено, Контрольным советом»{198}.