Всем поровну (сборник) - Александр Громов

– Спасибо, Гурген, – сказал я. – За меня и за дочь.

– Наконец-то, – усмехнулся он. – Странно вы соображаете, Алексей Сергеевич: то медленно, то быстро… А, ладно, пустое. Еще ничего не кончено. Думаю, провал ими уже обнаружен, так что сюрпризы в аэропорту вполне возможны.

– И даже раньше.

– Вряд ли. Уже подъезжаем.

– Между прочим, – сказал я, – за нами «хвост».

– С чего вы взяли? – Гурген насторожился.

– Взгляните назад. Темно-зеленый «БМВ».

– А! – одобрительно произнес он. – Заметили? Не волнуйтесь, это наше прикрытие. Дай бог, чтобы оно нам не понадобилось.

Ничего не скажешь, Максютов постарался как следует обеспечить операцию. Такую с виду простенькую…

И до зарезу необходимую Максютову.

«И что дальше?» – спрашивал я его, когда мы почти так же неслись по шоссе к аэродрому – несколько часов или вечность назад?

Максютов не любит лгать. Он прекрасно умеет недоговаривать и часто пользуется этим для пользы дела и своей, но прямая подтасовка плохо ему удается, хотя технически он выполняет ее безукоризненно.

Он лгал мне.

Я это чувствовал.

Знал.

«Будем считать прошедшее недоразумением, Алеша. Носорог тебя подставил, Носорог тебя и прикроет. Ты останешься в органах. Пойми, я еще могу сделать вид, что все так и задумывалось, и мне поверят…»

Кто поверит ему? Я – не верю.

А только нет у нас сейчас иной палочки-выручалочки, нежели Максютов. По крайней мере он даст нам шанс выжить, и из всех шансов этот самый реальный. Прости меня, Настя. Прости за то, что я не выбросился из окна нашей квартиры, ибо мы опасны или ценны только вдвоем. Прости за то, что во мне взыграла глупая гордость: покончить с собой, обнаружив измену жены, значило показаться смешным и жалким. Прости за то, что я все еще хочу жить…

Наверно, я не смогу убить себя, пока у нас с тобой останется шанс, пусть маленький. Меня так учили, я так устроен.

Хватит! Не хочу копаться в себе. Надоело. Для окапывания цветущих яблонь моей души существует пещера Нирваны, для ассенизационных работ – колодец Великой Скорби…

Я скорее почувствовал, чем услышал движение на переднем сиденье справа.

– Она просыпается?

– Да, – сказал Гурген.

– Остановите машину!

– Не могу. Лучше я опущу спинку, а вы позаботьтесь о девочке сами. Черт… Не вовремя. Если ее начнет тошнить – в аптечке есть салфетки.

Я отодвинулся – движения мне давались уже легче, – и Гурген опустил спинку сиденья. Настька застонала и заворочалась. Дурман, отключивший ее бедный неразвитый мозг, медленно отступал. Щеки были перемазаны шоколадом, никто не удосужился их вытереть. Нить шоколадной слюны засохла на подбородке.

Все будет в порядке, родная, все будет в порядке…

Последние минуты на шоссе показались мне растянутыми на часы. Мне представлялось, что машина ползет едва-едва, хотя Гурген сбросил скорость от силы до восьмидесяти. Не знаю, сумел ли бы я сохранить хладнокровие и расчетливость, окажись я сейчас за рулем. У Гургена это хорошо получалось.

Давненько я не был в Домодедове, но и не много потерял. Все осталось как раньше: и самолет-памятник на площади перед аэровокзалом, и конечная станция электрички, и рев взлетающих над ней с двухминутными интервалами самолетов, и сама площадь, вечно запруженная людьми и машинами, снующими туда-сюда, как термиты в главной камере своего термитника. Шум, крики, суета. Спешащие пассажиры, бестолково мечущиеся встречающие, таксисты, попрошайки, цыгане… Вечное движение.

Темно-зеленая «бээмвэшка» припарковалась рядом с нами. По-моему, в ней находились всего два человека. А немного же вас, ребята…

Гурген выключил двигатель, заблокировал зажигание и нахлобучил на голову негнущуюся кепку-«аэродром».

– Ждите здесь и пореже мелькайте в окнах. Из машины нэ выхадыт. – Он «включил» кавказский акцент и перевоплощался на глазах. Я не удержался от улыбки – это выглядело забавно.

– Не сомневайтесь.

Он ввинтился в человеческий термитник и исчез из виду.

Нет, это наив какой-то. Явный экспромт с шансами пятьдесят на пятьдесят в самом лучшем случае. Никаких признаков тщательно спланированной операции. Окна незатемненные, нет даже занавесок – сиди, вернее, что еще глупее, лежи тут неизвестно сколько времени на виду у всякого любопытного. Хотя… может, на это и расчет? Хрестоматийны случаи замечательных экспромтов, а победителей не судят, Гургену это тоже известно.

Получится или нет?

Вообще-то может получиться. Особенно если у Первого Шефа нет догадок касательно того, какой путь избран нами для бегства в края, где власть Максютова близка к абсолютной. Нацбез сделает все возможное, но пресечь все мыслимые способы уйти не способен даже он. Их много, способов. Немало пилотов возят «зайцев», только плати, и в этом смысле транспортный «утюг» предпочтительнее пассажирского лайнера. Меньше вопросов, меньше и глаз. Сколько ни перекрывай выходы на летное поле, все равно где-нибудь останется лазейка, известная только пилотам. Они будут молчать, если только их не примутся колоть специально. Командир корабля сам решит, в каком качестве мы полетим: сопровождающих лиц или груза. В сущности, мне все равно. Согласен лететь хоть в контейнере, хоть в мешке. Согласен сам быть тюком, пусть меня научат. Хотя бы для этого пришлось проставить на мне товарный знак, а нос прободить куском проволоки с пломбой.

Между прочим, надо будет распотрошить какой-нибудь тюк с «гуманитарной помощью» – на предмет шоколадок для Настьки. Найду – возьму сразу десяток. Как-никак мы с ней тоже пострадали от Монстра, пока, правда, косвенно. Ловил бы я сейчас спокойненько промышленных шпионов, если бы не эта космическая сволочь с обратным адресом из неизвестного тысячелетия. Продукт потомков. Ох, поговорил бы я с этаким потомком с глазу на глаз…

Дочь замычала, тяжело просыпаясь. Заворочалась. Я вытер ей носовым платком перепачканные щеки, подбородок и на всякий случай приготовил салфетки.

– Па…

– Я здесь, солнышко.

– Папа… Водя…

Слава всевышнему, кажется, стандартная реакция. Никаких побочных эффектов. Упал с души камень.

– На, доча. Пей.

Она совсем не умела пить из горлышка – мне пришлось поддерживать бутылку, и все равно половина воды пролилась зря. Черт с ней.

– Ну как, теперь лучше?

– Папка, – сказала дочь, и тут же ее начало рвать прямо на сиденье. Почти одной водой, коричневой от съеденного шоколада. Минут пять ее выворачивало наизнанку, потом спазмы понемногу прекратились. Я сунул в карман последнюю сухую салфетку.

– Папка… Водя.

Воды в бутылке осталось на донышке. Настька выхлебала ее одним глотком. К счастью, рвотная реакция не повторилась.

– Водя!

– Нет больше воды, мое солнышко.

– Водя, папка! Водя!

Я перерыл весь салон в напрасной надежде найти вторую бутылку. Но Гурген, как видно, запасся только одной.

– Потерпи немного. Будет тебе вода.

– Водя-а! – Настька начала всхлипывать. – Ы-ы-ы…

О черт! Прямо хоть плюй на инструкции и беги к ближайшему киоску.

И тут я заметил в человеческом термитнике знакомую кепку. Гурген возвращался. Очень вовремя.

– Быстро! – Он рванул дверцу, не обращая ни малейшего внимания на запах рвоты и разбросанные по салону салфетки. – Она идти может? – Я не очень уверенно кивнул. – Тогда за мной.

– Водя! – всхлипнула Настька.

– Пойдем, доча, – сказал я, выскакивая из машины. – Пойдем к воде. Там будет много воды.

Просторное чрево «Ил-76» было загружено едва вполовину. Здесь дремали здоровенные пыльные контейнеры ростом под самый потолок, имелись и груды тюков на деревянных поддонах, стянутые потрепанными лохматыми лентами. Отдельно возвышались аккуратные штабеля новеньких коробок, судя по наклейкам – с компьютерами и ксероксами. Последние явно не предназначались для пострадавших от Монстра.

Не слишком-то щедрыми на подачки оказались англичане – не то, убаюканные последними репортажами, уже перестали принимать Монстра всерьез, не то устали заботиться о тех, кто хронически не способен позаботиться о себе сам. И если я готов доказывать каждому, что первое глубоко ошибочно, то против второго не поспоришь. Иногда оказывать помощь просто безнравственно. А еще безнравственнее ее принимать. Вряд ли эта помощь стоила того керосина, который пришлось сжечь, гоняя самолет в Хитроу и обратно. Оргтехника – иное дело.

Щель между коробками и мешками оказалась достаточной для нас троих. Как тараканы за плинтусом, честное слово…

– Папка! – тянула дочь. – Папка, водя, водя-а!..

– Гурген… – просительно сказал я.

Он отрицательно помотал головой.

– Не сейчас. Еще возможен досмотр.

– Какая разница! – злобно зашипел я. – Ты что, воды у пилотов не можешь сбегать попросить? Блин… будут досматривать – так и так заметят, с водой или без!

Гурген пожал плечами.