Охота на свиней - Биргитта Тротциг

Те, кто теперь живут в этой квартире, замазали краской тканые обои, которые Бёрье приладил когда-то с таким трудом, а Вивиан держала ему стремянку и восхищалась ловкостью его рук. Новые владельцы повесили в спальне кружевные занавески, а гостиную перегородили, чтобы в одной половине устроить столовую. У новых хозяев тоже есть дочь. Она играет на скрипке. Зимой они вешают электрические лампочки в кустах можжевельника, которые посадил Бёрье.

Все это Вивиан известно, хотя вообще она старается избегать зеленой линии метро, чтобы в приступе сентиментальности не поехать в Хессельбю.

Ей нельзя вспоминать, кто она такая на самом деле, кем она однажды была. Не соблюдай она этого запрета, ей вообще никогда бы не выдержать.

Она не сразу признала свое полное поражение, не сразу поняла, что качать права бесполезно.

Самым тяжелым было время, которое она в одиночестве прожила в их квартире с отдельным входом. Каждую неделю приходил его проклятый «Ньюсуик» — отказаться от подписки у Вивиан не хватило духу. Вдруг Бёрье образумится.

Так что все оставалось, как было. Словно ничего не случилось. Словно он ее не бросил. Квартира снова зарастала грязью. Плесень расползалась по комнатам от мойки до самой кровати, где Вивиан лежала в ожидании, что Бёрье раскается. Хлопья пыли катались по полу с каждым днем все бесцеремоннее и наглее. Много лет подряд Бёрье обещал починить их старый пылесос. «Сосет хуже начинающей шлюхи», — любил он говорить.

Надо бы купить новый пылесос, думала Вивиан, но любой поступок такого рода означал бы, что она признала, что все кончено, и согласилась начать сначала. И потому все приходило в упадок.

Жанет открыто приняла сторону отца. Она кричала, обвиняла мать. «Ты сама виновата, что не удержала папу!»

— Ты вообще ни на что не годишься! — кричала Жанет.

Будто Вивиан сама этого не знала.

Его одежда по-прежнему висела в шкафу, в ящике лежали свитера, которые Вивиан ему связала. Звонил телефон — спрашивали Бёрье.

— Нет, в данную минуту его нет дома, — отвечала Вивиан, стараясь говорить обычным голосом. — Позвоните попозже, попробуйте еще раз, нет, он не сказал, когда точно…

Она пошла к доктору и пожаловалась на легкие, ей стало трудно дышать, понимаете, доктор, со мной что-то не так, я не могу вдохнуть. Милый доктор, сделайте что-нибудь, чтобы я могла спать.

И видеть сны.

Ровным, аккуратным почерком Вивиан писала Бёрье:

«Не глупи, возвращайся домой. Когда ты придешь, я тебя всего исполосую, когда ты вернешься домой, я запру тебя в подвале. Будешь сидеть там, пока не подохнешь с голоду. Сейчас же возвращайся. У нас все как было. Я читаю письма, которые тебе приходят. Когда приносят почту, я вскрываю конверт и читаю. Я воображаю, будто вспарываю не конверт, а тебя. Что мне делать с твоей одеждой? Уходя, ты даже не прибрал за собой. Возвращайся. Без тебя так тихо. Я посажу тебя под замок. Я скучаю по тебе. Не бойся, я вижу, как ты дрожишь. Все будет хорошо.

Тогда она еще воображала, что может его напугать. Что клятвы, которые они дали друг другу, все еще действуют.

— В счастье и в горе, пока смерть нас не разлучит, — обещали друг другу Вивиан и Бёрье.

В счастье и в горе, пока смерть нас не разлучит.

17

Когда Бёрье объявил ей, что они разводятся, было уже решено, что он женится вторично. Он уже ждал ребенка от другой женщины. Вивиан вышла из игры задолго до того, как это осознала. Непростительная наивность. В наказание самой себе она воображала, как Бёрье спит с той, другой.

Кто была эта другая и как она выглядит, Вивиан так и не узнала. Другая — было просто грозное имя, невоплотившаяся тень. Вивиан приходилось осыпать ударами воздух, посылать проклятия в пустое пространство.

Одно время она тешилась мыслью устроить слежку за домом, где живет другая, чтобы шлюха приобрела хотя бы лицо, но так и не решилась — что, если та, другая, окажется красивой, что, если она неотразимая красавица, что, если Вивиан поймет, почему Бёрье ее бросил.

Шлюха, конечно, была моложе и обожала Бёрье. Она еще не успела обнаружить, что он брюзга, что изо рта у него скверно пахнет, что он мочится мимо унитаза. Погодите, все радости у нее еще впереди.

Так думала Вивиан, такие строила расчеты. Теперь, задним числом, она видит, какой наивной она была.

Ей следовало куда раньше заметить неладное и оказать больше сопротивления. Она не поняла, что стоит Бёрье бросить их, завести новую семью, народить новых детей, и они с Жанет перестанут существовать. Она не поняла, что эта новая семья отныне станет единственной настоящей семьей Бёрье, а они с Жанет станут бывшей семьей, а может и вообще никем.

Вивиан ненавидит Бёрье за то, что они с Жанет больше ничего не значат, а он по-прежнему значит так много. То, что она вышла замуж за господина Бьёрка, семь лет выносила житье в доме Бьёрков, а потом, покинув этот дом, уехала в Рим — все это случилось потому, что Бёрье ее бросил.

Круги от камня, который он бездумно швырнул в воду, не охватишь глазом. Все пошло от него.

Она должна стряхнуть с себя его тень, но чувствует, что не в силах.

Рим — это никакое не начало. Это конечная остановка.

18

Спасаясь от холода, госпожа Бьёрк заходит в бар и заказывает стаканчик перно. Еще только половина третьего. Ложиться спать еще рано. «Free-dom’s just another word for nothing left to lose»[65].

Свобода не возбранила ей приехать в Италию. Но теперь, оказавшись здесь, госпожа Бьёрк не знает, чем заняться.

Свобода не возбраняет и не предлагает. Госпожа Бьёрк слыхала, что путешествие само по себе цель. Но нельзя же без конца летать на самолете. Как убить оставшееся до смерти время?

Конечно, можно писать, чему-нибудь учиться, купить себе прялку, гулять по лесу, ухаживать за своим садом, снова выйти замуж, путешествовать.

Но когда она вдоволь натешится писаниями, учебой, прялкой, прогулками в лес, работой в саду, новым браком и путешествиями, наверняка останется еще уйма времени до того часа, когда ее тело сожгут, а прах развеют по ветру.

Значит ей остается покончить с собой или сойти с ума.

И впрямь, что делать госпоже Бьёрк со своей свободой? Ее религиозные чувства довольно туманны, политические убеждения сводятся к тому, что все должны хорошо относиться друг к другу — она существо никчемное, без образования и без специальности.

Теперь, когда Жанет выросла, жизнь госпожи Бьёрк не имеет ни веса, ни оправдания. Она с таким же успехом может умереть. Наверно, именно поэтому ей суждена долгая жизнь.

Ей и умереть-то ведь не для чего.

Как несправедлива жизнь! Госпожа Бьёрк заказывает стаканчик перно, ей жалко самое себя.

За столиками вокруг рассаживается шумная компания. Они смеются, чокаются друг с другом. Госпожа Бьёрк заказывает еще стаканчик.

Почему умирают только хорошие?

Ведь это несправедливо. Она ведь сделала вывод и ушла от господина Бьёрка, как только поняла, что он и прежняя госпожа Бьёрк — одно целое, что развод невозможен. Но если развод невозможен, почему она разведена, почему брошена человеком, с которым навеки сплетена ее судьба?

«От тебя требуется одно — крепко за меня держаться», — сказал ей когда-то Бёрье. И она отдала ему свою жизнь. А он дал ей ее жизнь.

Он прикасался к ней своими руками, своими благодатными руками, и ее обдавало жаром, и она никогда бы не замерзла.

Вивиан закрывает глаза и делает самое запретное — тоскует о том, на что больше не имеет права. Она воображает, будто ее рука — это его рука, и он ласкает Вивиан, утешает, врачует, но рука у нее холодная, а кожа шершавая…

Она открывает глаза. В них стоят слезы. Одна-одинешенька сидит она в римском баре.

— Что стало со мной, когда ты меня бросил? Начать сначала без тебя, разве я могу?.. Любимый.

Самое запретное.

Любимый. Он все еще любим.

А она? Она отвергнута.

Вивиан противна самой себе. Ей противно собственное тело, запах пота подмышками, темные волоски на лобке — ей омерзительно все.

И как только она могла простить себе свою наивность?

Она презирает себя за то, что доверяла ему, искала в нем опоры. Она заслужила, чтобы ее презирали за все то, о чем она мечтала, за все то, чего в своей самонадеянности требовала от жизни. Она кругом виновата.

Ей хочется крикнуть, что разводиться невозможно, что нельзя начинать сначала.

«По нашему жестокосердию можно», — сказал Бёрье. Откуда в нем это жестокосердие? В сердце Вивиан жестокости нет. Оно трепыхается в ней как одержимое. Вивиан жаждет мести, она молит о примирении, с воплями требует своих прав. Сколько ей придется ждать того, что законно принадлежит ей?

«Многие девушки на самом деле даже уродливы, но они приветливы, хорошо воспитаны и благожелательно смотрят на окружающих».