Императорская Россия - Евгений Анисимов

Действительно, 30 июня он приболел – сказалось нервное потрясение предшествующих дней. Но прибывшие 3-го и 4-го июля врачи констатировали улучшение состояния больного. 6-го июля Орлов прислал императрице два последних письма. В первом говорилось:

«Матушка наша, милостивая государыня. Не знаю, что теперь начать. Боюсь гнева от Вашего величества, чтоб Вы чего на нас неистового подумать не изволили, и чтоб мы не были причиною смерти злодея Вашего и всей России, также и закона нашего. А теперь и тот приставленный к нему для услуги лакей Маслов занемог. А он (т. е. Петр. – Е. А.) сам теперь так болен, что не думаю, чтоб дожил до вечера и почти совсем уже в беспамятстве, о чем уже и вся команда здешняя знает и молит Бога, чтоб он скорее с наших рук убрался. А оный же Маслов и посланный офицер может Вашему величеству донесть, в каком он состоянии теперь, ежели Вы обо мне усумниться изволите».

Из этого письма следует, что дело явно неумолимо близится к развязке: утром вдруг «занемог» лакей бывшего царя Маслов, его удалили от господина и тем не менее привезли в Петербург, чтобы он подтвердил, как внезапно и сильно заболел Петр. Подозрительно, что сам Орлов – совсем не врач, поставил «диагноз» – больной до вечера не доживет. Этот «диагноз» более похож на приговор. Так и случилось – около 6 часов вечера пришло последнее письмо Орлова:

«Матушка, милосердная государыня! Как мне изъяснить, описать что случилось: не поверишь верному своему рабу, но как перед Богом скажу истину. Матушка! Готов идти на смерть, но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда ты не милуешь. Матушка, его нет на свете. Но никто сего не думал и как нам задумать поднять руку на Государя! Но, Государыня, свершилась беда. Мы были пьяны, и он тоже. Он заспорил за столом с князем Федором (Барятинским. – Е. А.), не успели мы разнять, а его уже и не стало. Cами не помним, что делали, но все до единого виноваты, достойны казни. Помилуй, хоть для брата! Повинную тебе принес и разыскивать нечего. Прости или прикажи скорее окончить. Свет не мил, прогневили тебя и погубили души навек».

Убийство совершилось. При каких обстоятельствах – не знает никто. Неслучайно Орлов просит не назначать расследования, так как «принес повинную». Расследования и не было. Иначе как можно объяснить противоречие двух последних писем Орлова за 6 июля: в первом говорится о смертельной болезни Петра, что тот «почти совсем уже в беспамятстве», а во втором сказано, что этот казалось бы безнадежный больной как ни в чем не бывало пил со своими тюремщиками, вступил за столом в спор, а потом и в драку с Барятинским… Екатерина эти «белые нитки» прекрасно видела, но она мыслила уже другими категориями. Смеем подозревать, что ей был важен конечный результат, и она его получила – Петр был мертв, проблемы свергнутого императора и ненавистного мужа более не существовало… Публично было объявлено, что бывший император скончался «от геморроидальных колик».

Первые реформы Екатерины II

Царствование Екатерины II (1762—1796) стало временем непрерывных преобразований. Понятия «власть» и «реформы» в этот период оказались почти неотделимы. Преобразования были вызваны не только теми причинами, которые принято называть объективными (рост значения государства в жизни общества, реформирование несовершенных государственных и общественных структур), но и субъективными. И речь идет не только о вполне естественном желании новой императрицы укрепить свою личную власть, но и о присущей Екатерине потребности, ее глубоком желании воплотить в жизнь новые, передовые доктрины о новом отношении власти и общества, популярные в европейской «интеллектуальной державе» – сообществе ученых, писателей и политиков. В основе этих доктрин лежала идеология Просвещения. Екатерина широко использовала понятия и принципы Просвещения. И это было не только демагогической уловкой «Тартюфа в юбке» (чего тоже отрицать полностью нельзя), но и важной частью мировоззрения, идеологии Екатерины II, ее образа мышления.

Русская императрица, несомненно, достойна восхищения – столь глубоки ее познания, смелы реформаторские замыслы, основательно их исполнение. Остается загадкой, как из провинциальной немецкой принцессы, получившей домашнее образование, обреченной судьбой и выбором императрицы Елизаветы с 14 лет быть лишь женой наследника престола, матерью его детей, вырос выдающийся деятель нашей истории, реформатор, вставший в один ряд с Петром Великим и Александром II. Естественно, что уроки царствования Петра III Екатерина II учла вполне. Как женщина умная, тонкая, она не только принимала во внимание общественное мнение, но и умело формировала его, направляла в нужное для себя русло. Между тем, придя на престол в результате путча, свергнув и убив мужа – законного императора, Екатерина оказалась в сложном положении. Проблема укрепления власти, завоевание авторитета как правителя в первые годы было для нее задачей первостепенной. Довольно скоро после прихода к власти Екатерина выяснила, что необходимы преобразования высшего звена управления.

Вначале мало сведущая в государственных делах императрица нуждалась в квалифицированной помощи опытных советников. Одновременно ее не устраивало место, которое занимал высший правительственный орган – Правительствующий сенат – в системе управления времен Елизаветы и Петра III. Екатерину явно не удовлетворял характер власти этого учреждения. В письме А. Вяземскому – новому генерал-прокурору Сената – императрица с ревностью писала, что Сенат «вышел из границ», что он присвоил не принадлежащее ему право издавать указы, раздавать чины, одним словом, делает «почти все». В этом было сознательное преувеличение императрицей законодательных возможностей Сената, о чем свидетельствует анализ его постановлений за многие десятилетия. Сенат всегда оставался послушным институтом самодержавия. Но Екатерину более волновали потенциальные возможности Сената как некоего правового центра, властной корпорации, «наработавшей» законодательную традицию и имевшей возможность оппонировать самодержавию. Нужный императрице результат – усиление императорской власти при ослаблении Сената – достигался, по мнению Екатерины, во-первых, созданием специального совета доверенных сановников-порученцев, во-вторых, реформой собственно Сената. Составить проект о Совете Екатерина поручила графу Н. И. Панину, занявшему в начале ее царствования видное место при дворе.

Проект Панина получился совершенно не таким, каким хотела его видеть Екатерина. В нем отразилось «аристократическое прочтение» русскими консерваторами просветительских идей о государстве. Панин, разделяя идеи И. И. Шувалова о необходимости введения в России неких «фундаментальных», непременных законов, не выступал открытым противником самодержавия. Он лишь искал правовые гарантии от неизбежного в системе самодержавия произвола, господства, в ущерб государству и подданным, фаворитов, когда «в производстве дел действовала более сила персон, нежели власть мест государственных». Это была, действительно, серьезная политическая проблема. Вереница всевластных фаворитов прошла у современников перед глазами, да и у новой государыни сразу же появился свой фаворит Григорий Орлов с братьями. Но предложение Панина создать Императорский совет не понравилось императрице не только потому, что удар Панина метил в ее фаворита.

Панин предлагал для улучшения системы управления «разумно» разделить власть государыни «между некоторым малым числом избранных к тому единственно персон», что позволило бы «оградить самодержавную власть от скрытых иногда похитителей оныя». Здесь-то Екатерина, по-видимому, и усмотрела угрозу самодержавной власти. Кажется, что это опасение имело под собой основания. Императорский совет в редакции Панина приобретал огромное значение в законодательстве. Одно из положений проекта учреждения Совета позволяло толковать его так, что императрица имела право подписывать указы только после одобрения их Советом. Были и другие положения проекта, которые можно было толковать двояко.

Д. Г. Левицкий. Портрет Екатерины II в виде законодательницы в храме богини Правосудия.

Ознакомившись с проектом Панина, императрица поначалу подписала манифест о создании Императорского совета, но вскоре одумалась и, подобно Анне Иоанновне в 1730 году, порвала его, точнее, оторвала у документа его нижнюю часть, где была ее подпись. Пятнадцатого декабря 1763 года появился манифест, в котором о Совете не сказано ни слова, зато Сенат был поделен на шесть департаментов и в системе управления была резко усилена роль доверенного лица императрицы – генерал-прокурора Сената, который видел полномочия Сената так, как хотела видеть их и Екатерина: «Сенат установлен для исполнения законов, ему предписанных».