Год людоеда. Игры олигархов - Пётр Кожевников

— Спасибо вам за ваше доброе выступление. — Лолита возвращает себе микрофон и смотрит на зрителя. — Что ж, наверное, мне остается добавить только то, что Станислав Егорович — мой отец и он никогда не бросал меня на произвол судьбы, а очень хорошо воспитывал, за что я ему очень благодарна. Спасибо, папа!

Журналистка тянется к мужчине и целует его в щеку. Глаза его подрагивают, и это не ускользает от камеры. В комнате слышатся оживленные разговоры и смех. «Кому еще?» — спрашивает Борона. «Мне! Мне!» — отзываются детские голоса. «Главное, ребятки, чтобы никто не ослеп от сладкого, а то вас никто не купит! — серьезным, тоном произносит педиатр. — Сами знаете, какая сейчас затоварка с ребятней!» В объективе оказывается жующий мальчик: глаза его разного цвета, а часть лица щедро покрыта черными пятнами, поросшими густыми кудрявыми волосами. В руке мальчика застывает ложка с порцией торта, и при дальнейшем рассмотрении становится заметным, что у него четыре пальца и что они срослись по два, напоминая копыто. Ребенок замечает внимание оператора, улыбка слетает с его погрустневшего лица, и он быстро опускает голову.

Когда телесъемки закончились и группа собралась уезжать, Морошкина и Весовой вышли вместе с другими проводить добрых гостей. Когда машина телестудии скрылась в подворотне, Станислав повернулся к Софье. Его лицо было очень серьезным, даже несколько опечаленным.

— Соня, ты не возражаешь, если я тебя приглашу немного пройтись по улице? Ваня с Настей пусть здесь пока побудут, ладно? Там еще сладкого полный стол! Не теряйтесь, ребятишки! Бабушка просила вас сегодня домой вернуться, так что вы запасайтесь калориями, чтобы ее пенсию поберечь! — Станислав кивнул Ремневу, который взял за руку сестру и повел ее обратно в приют, а сам мягко подхватил одноклассницу под локоть и приготовился двинуться в путь, очевидно не предвидя никаких ее возражений. — Мне с тобой надо поговорить на одну очень серьезную тему. Я долго думал, перед тем как решиться на эту беседу, но, думаю, принял правильное решение.

— Стасик, это не о любви? — Морошкина доверчиво поддалась направлению движения, избранному школьным другом, и приветливо посмотрела ему в глаза: — Ничего, что я курю?

— Вообще-то это очень плохо, Морошка, это — просто отвратительно, но что с тобой поделаешь? Такая ты у нас несознательная, как и миллионы других зашлакованных табаком и алкоголем. — Весовой обреченно покачал головой. — Имя им легион…

— И морфием, и героином, — продолжила майор милиции. — Думаю бросить, Вес, думаю, но не получается: характера не хватает. Или любви? Я же несколько раз бросала, говорила тебе? Но с этой соской не так-то просто расстаться, она тебе снится, она тебя преследует, как дьявол, да она и есть дьявол, понимаю, понимаю.

Друзья уже дошли до конца улицы и перешли на набережную Карповки. В этом месте водоток никогда не замерзал. Собственно, и водой-то этот вредоносный конгломерат промышленных и бытовых отходов можно было назвать только по инерции, имея в виду, что это нечто иное, чью химическую формулу пока еще никто не удосужился определить. По бурой маслянистой поверхности реки проворно шныряли утки, а вороны манерно гарцевали на плывущих по химическому составу предметах.

— Ладно, воспитательную работу проведем позже, а сейчас займемся разъяснительной. — Станислав остановился около чугунной ограды. — Ты знаешь, что мы в ближайшее время арестуем Кумира?

Глава 46. Из преисподней в подземелье

Ему не раз приходилось слышать объяснения сна, в котором спящий застает себя полностью обнаженным. Толкователи уверенно объясняли, что это связано с ощущением собственной беззащитности. Сейчас, оказавшись абсолютно голым в реальности, Игорь Семенович понял, что он беззащитен прежде всего перед отечественными законами, наверняка не приветствующими подобный вид. Он подумал, во что бы мог облачиться, не рискуя быть замеченным. Кумиров уже давно смирился с тем, что болезненно привык к трубе, ноутбуку, набору магнитных карт, машине, охране и другим атрибутам своего положения. Иногда он даже подумывал, не отказаться ли от чего-нибудь, чтобы снять или хотя бы несколько ослабить свою зависимость. В своем новом положении воскресшего бесхозного трупа Игорь постыдился недавних мыслей, полагая, что наличие трубы ему теперь вряд ли бы помешало.

Ему уже не раз приходило в голову, что пора обратиться к ученым и косметологам на предмет оснащения различными электронно-техническими наворотами. Что, например, мешает уже сейчас вшить ему куда-нибудь в безопасное место датчик, указывающий всем заинтересованным лицам, где Кумиров в данный момент находится? Кстати, функционирование всяческих приборов наверняка можно связать с энергией человеческого организма, который не зависит ни от сети, ни от батареек, а сам является и атомной подстанцией, и беспримерным аккумулятором…

Уныло оглядываясь по сторонам, Игорь подумал, что в советские времена он бы наверняка без труда нашел одежду в одном из незапертых больничных шкафов. Нынче же все, что чего-то стоит и еще не украдено, спрятано за железными дверьми и охраняется сигнализацией. «Ну что, Игорек, уберег ты свою попочку?» — спросил бы сейчас Мстислав, улыбнулся Кумиров и выпустил изо рта очередную порцию горькой слюны. Главное, чего он сейчас всерьез опасался, это возможности опять внезапно провалиться в сон, — тогда его судьба может существенно усложниться: кто-то придет и…

Игорь Семенович вспомнил о каморке, находившейся рядом с покойницкой, и пошел назад. В коридоре он увидел своего недавнего спасителя: тот умудрился выползти в коридор и сейчас, неестественно и смешно изогнув поврежденную шею, удивленно смотрел снизу вверх на Кумирова затекшими кровью глазами. Лицо Поликарпа было все разбито и продолжало истекать кровью. Он что-то пытался произнести, но из-за сломанных челюстей и выбитых зубов не мог издать ни одного членораздельного звука.

— Трудное это дело, друг мой, человека жизни лишить, — произнес Игорь, приближаясь к бомжу. — Может быть, тебя действительно моим замом сделать?

Поликарп лишь по-младенчески мямлил и гримасничал, стараясь выразить Игорю свою мысль. Он двигал переломанными руками как ластами и старательно продвигался дальше, наверное надеясь быть кем-то замеченным. Кем-то, кроме нависшего над ним Кумирова.

— Как ты все-таки думаешь, почему люди так жестоки? — Игорь снял со стены огнетушитель и начал бить им по беззащитной голове все медленнее ползущего человека, который между четвертым и пятом ударом перестал двигаться. Теперь у него только подрагивали пальцы рук и иногда из пробитого черепа вытекала на кафельный пол красно-молочная масса.

Кумирова продолжало трясти от холода.

— Я могу простудиться. У меня может быть пневмония. А менингита не случится? А отчего? Я же не купался в ледяной воде и не стоял на промозглом ветру. Значит, не от чего. — Беседуя с самим собой, Игорь вернулся в покойницкую и осмотрелся.

Помещение оказалось завалено трупами. Тела были и на каталках, и на полу, и друг на друге.

«Если бы разрешили людоедство, можно было бы открыть прибыльное дело», — улыбнулся Кумиров. Он остановил свой взгляд на девушке лет пятнадцати, которая лежала на кафельном полу. На груди, животе и бедрах запеклись глубокие раны. Здесь же на полу валялось несколько использованных презервативов. «Все-таки я, наверное, не самый последний грешник на планете», — подумал Игорь Семенович и пошел к выходу.

Он вышел в коридор и осмотрелся. Пожалуй, каморка, которая, по словам Поликарпа, принадлежала «стервятникам», оставалась для него последней надеждой. Кумиров надавил на дверь. Она не подавалась. Тогда он отошел, разбежался и ударился о дверь всем телом, начав таран с плеча и бедра. Дверь распахнулась, и он влетел в помещение, сбивая в темноте какие-то жестяные предметы, которые истерично звенели и скрежетали.

В комнате было темно. Игорь пошарил рукой по стене, обнаружил выключатель и включил его. Помещение осветилось. На столе остались следы недавней попойки: несколько пустых бутылок и одна недопитая из-под водки, ошметки колбасы и хлеба, гора окурков в жестяной банке из-под килек. «Что отмечали-то, мою кончину? Не совсем правильно, товарищи». Игорь подкашлянул и начал искать одежду. После недолгих поисков он смог выбрать для себя из хранящегося здесь хламья достаточно широкие больничные брюки, тельняшку и ватник. Для ног оказались пригодны лишь резиновые бахилы, в которых, очевидно, мыли покойницкую. Нашлась армейская пилотка на голову, впрочем все-таки несколько мелкая для крупной головы Кумирова. Он посмотрел на свое несколько искаженное отражение в замутненном зеркале, висевшем над столом, и вспомнил строки, созревшие в его голове (а может быть, сердце?) во время пребывания все на том же отделении для ВИЧ-инфицированных: