Скрытый космос. Книга 4. (1969-1978) - Николай Каманин

С. А. Афанасьев сообщил мне по телефону, что уже три раза пробовали отводить кабель-мачту, и все три раза она отошла без замечаний. После многократных проверок специалисты службы В. П. Бармина пришли к заключению, что перед пуском кабель-мачта не отошла из-за замораживания дождевых капель в системе ее управления.

Старт намечен на 5:00, но окончательное решение примет Госкомиссия, заседание которой состоится в час ночи. Дождь прекратился, стало потеплее, но небо все еще хмурое. Хочется верить, что завтра пуск пройдет хорошо.

23 апреля.

…Все волнения уже позади — «Союз-10» с экипажем Шаталова в космосе. Орбита близка к расчетной, антенны и системы корабля работают нормально. При запуске повторился вчерашний дефект: три раза не проходила команда на отделение штекеров и отвод кабель-мачты. Если вчера Мишин принял правильное решение о прекращении пуска, то сегодня, уже зная причину дефекта, он поступил не менее правильно и добился успеха, разрешив продолжать пуск.

Большая группа наших товарищей во главе с генералами Ефимовым и Мишуком уже улетела в Москву, а я вместе с Николаевым, Фроловым и несколькими офицерами в 14:00 вылечу в Евпаторию.

30 апреля. Москва.

С 6 по 25 апреля был в командировке на космодроме и в Крыму. Постараюсь восстановить в памяти волнующие события двух последних дней командировки, связанные с полетом Шаталова, Елисеева и Рукавишникова на транспортном корабле «Союз-10».

К моменту старта «Союза-10» 23 апреля нам было известно, что на борту ДОС-7К (станция «Салют»), выведенной на орбиту четыре дня назад, не открылась крышка отсека научной аппаратуры — это грозило срывом большей части программы научных экспериментов. Кроме того, отказали шесть из восьми бортовых вентиляторов станции, что могло вызвать серьезные осложнения в работе системы жизнеобеспечения экипажа. Вся надежда была на космонавтов: перейдя на станцию, они могли бы попытаться устранить неполадки в ее оборудовании…

На первых витках полета «Союза-10» все шло хорошо, и это вселяло в нас уверенность в успешном преодолении возникших трудностей. Но на четвертом витке при попытке выполнить коррекцию орбиты корабля обнаружились сбои в работе интегратора и гироскопов. Это был первый неприятный сигнал с борта «Союза-10». Дали задание Шаталову выполнить коррекцию орбиты вручную, а сами вылетели на самолете Ил-18 в Евпаторию.

В салоне самолета пассажиров было больше, чем обычно: летели члены Госкомиссии, главные конструкторы, специалисты по различным системам корабля и станции. Чувствовалась общая усталость, у каждого было желание забыться и отдохнуть — люди не спали двое суток. Мишин все же попытался организовать небольшую выпивку, но Афанасьев умело переориентировал всю компанию на чай. Погода нам благоприятствовала, и еще до наступления темноты мы уже были на командном пункте в Евпатории. Быковский и Горбатко доложили обстановку в космосе: «На борту «Салюта» — без изменений, экипаж «Союза-10» вручную произвел коррекцию орбиты».

…В три часа 24 апреля началась стыковка «Союза-10» со станцией «Салют». Коррекцией орбит корабль и станция были сведены на расстояние 16 километров, после включения системы «Игла» осуществился «захват» и началось дальнейшее их сближение в автоматическом режиме с относительной скоростью до 27 метров в секунду. По мере сокращения расстояния между кораблем и станцией скорость сближения снижалась. Когда до «Салюта» оставалось полкилометра, она была снижена до двух метров в секунду. На расстоянии 200 метров от станции Шаталов взял управление стыковкой в свои руки. Соприкосновение «Союза-10» с «Салютом» произошло при относительной скорости 20–30 сантиметров в секунду.

Через 15 минут Шаталов доложил, что транспарант «Есть стыковка» не горит и нет сигнала, подтверждающего наличие электрической стыковки. По данным телеметрии мы убедились в неполной стыковке — корабль и станция не «дотянулись» друг до друга на 90 миллиметров. В таком состоянии открывать люки для перехода на станцию без скафандров нельзя из-за отсутствия герметизации. Приказали экипажу пока ничего не предпринимать и ждать наших указаний. Через виток дали команду Шаталову попытаться «дожать» стыковочные узлы. Экипаж предпринял несколько попыток завершить стыковку, но успеха не добился…

На четвертом витке совместного полета выдали команду на расстыковку. Космонавты выполнили все наши рекомендации, однако корабль и станция не расстыковались. У нас имелись «в запасе» и другие варианты расстыковки, так что оснований для паники не было. И все же каждый, кто находился на КП, да и сами космонавты сознавали всю сложность обстановки. Ведь в случае значительных задержек с расстыковкой экипажу грозила неминуемая гибель, поскольку к этому моменту ресурс СЖО корабля по кислороду составлял всего 40 часов. А рядом — станция «Салют», на которой все необходимое для жизни экипажа в течение трех месяцев! Но этими запасами нельзя воспользоваться только потому, что на корабле и на станции нет скафандров и систем наддува. Так погоня Мишина за рекордной тридцатисуточной продолжительностью полета могла обернуться величайшей трагедий — гибелью на орбите трех космонавтов. К счастью, повторная команда на расстыковку прошла удачно, и корабль «Союз-10» отделился от станции.

В принципе можно было еще раз попробовать состыковать «Союз-10» со станцией, но за первую попытку стыковки израсходовалось 80 килограммов рабочего тела (почти в два раза больше нормы), и поэтому дальнейшее его расходование представлялось нам рискованным (гарантийный запас рабочего тела для осуществления посадки составляет 45 килограммов). В те минуты, которые потребовались для принятия решения о последующих действиях экипажа, станция и корабль все больше и больше расходились, а когда «земля» все же решилась выдать команду на «зависание», «Салют» оказался уже вне видимости космонавтов.

Только что пережив неприятности со стыковкой и расстыковкой, мы оказались перед угрозой новой серьезной опасности. С целью обеспечения посадки корабля в светлое время после 30-суточного полета старт «Союза-10» был произведен ночью. При посадке через двое суток полета приземление на территории СССР было возможно только в ночное время, когда исключена «ручная» ориентация корабля при спуске. Это означало, что в случае отказа системы автоматической ориентации посадка на территории страны станет невозможной. Мы начали готовить варианты приземления «Союза-10» в Южной Америке, Африке и Австралии, а Шаталову дали команду: выполнить ориентацию вручную, сориентированный корабль поручить гироскопам, следить за точностью выдерживания режима полета. Экипаж выполнил наше задание и доложил: «Гироскопы работают, точность выдерживания режима — хорошая». После этого сообщения появилась уверенность, что нам удастся посадить «Союз-10» на своей территории.

Посадочная комиссия, рассмотрев условия приземления на первых трех суточных витках, проходящих над полигоном, приняла решение: осуществить посадку корабля «Союз-10» на первом витке 25 апреля в 80-100 километрах северо-западнее Караганды. Во всех предшествующих полетах спуск с орбиты и посадка проходили в дневное время, экипажу Шаталова впервые предстояло совершить приземление ночью за четыре-пять минут до восхода солнца.

…Через несколько минут после окончания работы ТДУ поступило сообщение Шаталова: «Управляемый спуск… Перегрузки нарастают… За иллюминаторами очень светло, корабль лижут большие языки пламени…» Над Каспийским морем «Союз-10» засекли локаторы ПВО — к нам стали поступать доклады по радио о быстро сокращающемся удалении корабля от расчетной точки посадки. Вскоре с командного пункта ВВС доложили: «Экипаж вертолета Ми-4 наблюдает спуск корабля «Союз-10» на парашюте».

Прошло еще несколько тревожных минут, прежде чем к нам поступили заключительные доклады: «Корабль приземлился, стоит вертикально… Вертолет садится рядом с кораблем… Шаталов, Елисеев и Рукавишников вышли из корабля… Самочувствие космонавтов хорошее».

Закончились наши переживания, было обидно, что программа полета не выполнена в главном (переход экипажа на станцию и длительное пребывание на ней), но все радовались благополучному завершению полета. На заседании Госкомиссии решили образовать специальную комиссию под председательством Б. Е. Чертока для выяснения причин неполной стыковки корабля со станцией.

Вылет в Москву четырех самолетов ВВС я назначил на 7 часов утра 25 апреля. Узнав, что вылет самолета Мишина запланирован только на 15 часов, я предложил Афанасьеву, Керимову и представителям ЦК и ВПК лететь вместе со мной на нашем Ту-104. Все с удовольствием приняли мое приглашение, и я попросил Керимова составить список лиц, которые полетят со мной в Москву. Такой список был составлен, причем в него была включена и фамилия Мишина: подписавшие список министр Афанасьев и председатель Госкомиссии Керимов не хотели оставлять здесь Мишина одного, опасаясь, что он запьет. Выбрав момент, когда все отъезжающие собрались в комнате Госкомиссии, я зачитал список. И тут произошел инцидент, очень характерный для взаимоотношений между Мишиным и руководством МОМ. Услышав свою фамилию в списке, Мишин сразу вскипел и заявил: «Я не полечу, мне надо еще поработать здесь… Министр работать за меня не будет…» Афанасьев и Керимов молча проглотили эту «пилюлю», а всем нам было неудобно и за Мишина, и за его руководителей.