Тайный любовник - Патриция Гэфни

– Это правда, Сидони. Боюсь, он серьезно болен.

– Ему даже хуже, чем раньше?

– Да.

– О! – Голова ее скорбно поникла, и блестящие волосы, завившиеся от дождя в мелкие кудряшки, упали ей на лицо. Маленькая, сгорбившаяся на диване, она была похожа на горюющего ребенка.

– Не хотите ли увидеть его? Конечно, только на минутку.

Девушка вскинула голову, и ее огромные глаза вновь радостно вспыхнули.

– О, мэм! Вы думаете, это ему не повредит?

Софи встала.

– Ну, если вы пробудете у него не больше минуты. Он, наверное, сейчас проснулся; он вообще почти не спит. Вы ни в коем случае не должны позволять ему говорить – это вредно для его горла и очень утомляет его.

Они поднялись наверх, и Софи просунула голову в открытую дверь комнаты Джека. Как она и предполагала, он не спал, а сидел, подложив под спину подушку, и глядел в окно на непрекращающийся дождь. Джек устало улыбнулся Софи, но, увидев, кто пришел с ней, просиял такой радостью и нежностью, таким благодарным удивлением, что у Софи сжалось сердце. Проглотив комок в горле, она сказала:

– Смотри, кто пришел, Джек.

– Сидони! – прохрипел он и схватился рукой за горло.

– Привет! – сказала девушка, сделав робкий шажок от двери. – Я пришла навестить тебя.

Софи поняла, что ее присутствие нежелательно.

– Только несколько минут, – напомнила она Сидони и исчезла, деликатно прикрыв за собой дверь.

Сойдя вниз, Софи поворошила поленья в камине и уставилась на огонь, видя перед собой восторженные лица Джека и Сидони и то, как они жадно смотрели друг на друга. Они были влюблены – всякий, имеющий глаза, понял бы это. Почему же это стало откровением для нее? Она видела Сидони прежде, когда та приходила узнать у Софи, куда уехал Джек. Она так страдала, но Софи была поглощена собственными переживаниями, охвачена испепеляющей гордыней и не обратила на это внимания. Ей стало стыдно: ее мечты исполнились – у нее был любимый мужчина и ребенок, который скоро родится, у Сидони же – лишь безнадежно больной возлюбленный и горе впереди.

Софи услышала шаги на лестнице и направилась к двери, чтобы встретить девушку. Сидони заметила Софи и попыталась выдавить из себя улыбку, но в ту же секунду лицо ее сморщилось, и она разразилась безудержными рыданиями. Не задумываясь, Софи обняла ее. Они стояли в полутемном коридоре, Софи успокаивающе гладила девушку по плечу.

– Он так ужасно выглядит, – всхлипнула Сидони сквозь слезы, – я не могла вынести этого, пришлось уйти.

– И все же, Сидони, доктор говорит, что ему становится лучше. Меньше хрипов в легких.

Сидони достала платочек и высморкалась.

– Миссис Пендарвис, можно мне будет приходить иногда? Я не стану долго задерживаться, только на…

– Ну, конечно. Приходи в любое время.

– Благодарю вас, мэм. Я думаю, Джек захочет, чтобы я пришла еще.

– Я знаю, что захочет. Ты действуешь на него лучше всяких лекарств, – сказала она, и Сидони благодарно улыбнулась сквозь слезы.

Теперь девушка приходила через день, всегда под вечер, между пятичасовым чаем и обедом, чтобы не помешать заведенному в доме распорядку. Она никогда не задерживалась долго. Софи оставляла их одних – черт с ними, с приличиями. Сидони и правда действовала на Джека благотворнее, чем что бы то ни было.

Мало-помалу он пошел на поправку. Благодаря прописанным доктором Гесселиусом полосканиям и таблеткам горло Джека перестало болеть, и вскоре он мог говорить, не прилагая слишком много усилий, хотя по-прежнему ему было предписано не увлекаться разговором, чтобы уменьшить нагрузку на гортань и легкие. Лихорадочный пот, от которого он просыпался по ночам, стал мучить его реже, и он мог спать дольше. В результате он стал выглядеть лучше, не таким серым и изможденным, а от новой диеты начал прибавлять в весе. Теперь после полудня Джек спускался вниз и проводил время в гостиной, где жарче пылал камин и окна были обращены на запад. Свет и свежий воздух были необходимы ему, и он следовал за солнцем (не слишком ярким в ноябре, но все же), переходя из комнаты в комнату, надеясь, что слабые бледные лучи исцелят его. Когда Коннор бывал занят, компанию ему составляла Марис, а там и Софи стала пораньше возвращаться с рудника – часа в два – и играла с ним в криббидж, прежде чем подняться к себе поспать часок. Ее беременность еще не бросалась в глаза и по-прежнему оставалась тайной для знакомых. Ей казалось, что на руднике считают, что она уходит раньше, потому что спешит к молодому мужу, и они были не слишком далеки от истины.

– Хотелось бы мне, чтобы дядя увидел меня сейчас, – как-то, сидя с Джеком в гостиной, сказала она. Коннор уехал в Тэвисток на встречу с членами партийного комитета, у Марис был выходной.

– Зачем? – с любопытством взглянул на нее Джек, оторвавшись от пасьянса, который раскладывал на подносе, держа его на коленях.

– Потому что он всегда хотел, чтобы я занималась «женским делом». Посмотри на меня, Джек. Что может быть женственнее, чем вязание пинеток?

Он хихикнул.

– Да, ты выглядишь как образцовая мамаша, это точно. Что ж, появится младенец, и перестанешь быть деловой женщиной?

Она откинула голову на спинку кресла.

– Думаю, да. Хотя мне, знаешь ли, нравится мое дело, оно… придает жизни смысл, значительность. А это важно для меня, – серьезно добавила она.

– Может, ты будешь такой же хорошей матерью. Материнство тоже придает, так сказать, смысл и значительность жизни.

Она согласно кивнула.

– А «Калиновый» по-прежнему будет моим. Мистер Эндрюсон станет заниматься текущими делами рудника, но владеть им все равно буду я. У меня большие планы насчет него.

– Что ж, у тебя есть все, что ты могла бы себе пожелать.

Она с нежностью улыбнулась ему. Он был более грубой копией своего брата, и уже за одно это она любила его, не говоря о других достоинствах, присущих ему. Он был так же горд, как Коннор, и ему не удавалось этого скрывать, несмотря на то, что он постоянно поддразнивал Коннора, величая «достопочтенным мистером Пендарвисом» и другими, куда менее лестными титулами. Он любил рассказывать об их с Коннором детстве, и хотя она знала, что оно было тяжелым, не могла заставить себя прервать волновавшие их обоих воспоминания. Трагедия семьи Пендарвис глубоко печалила ее, но были в их жизни и светлые моменты, и она любила слушать истории о Мэри, Эгдоне и их детях и открывать для себя, что любовь, царившая в их нищем доме, торжествовала над бедностью.

Они вздрогнули от громкого стука в парадную дверь и вопросительно переглянулись. Сидони сегодня не должна была прийти, доктора они ждали не раньше завтрашнего дня. Софи вышла в холл и крикнула вниз, в кухню: