Тайный любовник - Патриция Гэфни

Со всех сторон раздалось: «Правильно! Хорошо сказано! Присоединяемся!» Мужчины осушили бокалы, и Клайв Ноултон ответил улыбкой, в которой были удовлетворение, грусть и врожденная скромность, последняя и принесла ему заслуженную любовь жителей округи.

– Речь! – выкрикнул Роберт Кродди. Ноултон бросил на него проницательный взгляд из-под седых бровей и коротко ответил:

– Спасибо, джентльмены. Я не буду произносить речей, а лишь хочу выразить благодарность хозяину дома и всем вам за теплые слова в мой адрес. – Он замолчал и взял сигару.

Лорд Мортон, которого Коннор как-то видел на празднике, но с которым не был знаком до сегодняшнего вечера, был больше похож на светского повесу, чем на графа. Чтобы разрядить атмосферу, он пошутил, что Ноултон единственный, насколько ему известно, член парламента, который не воспользовался возможностью произнести речь. Все с благодарностью откликнулись на эту шутку, весело рассмеявшись, и в столовой вновь воцарились непринужденность и доброжелательность.

Вэнстоун начал разговор о политике – о кризисе в Китае, о реформировании армии после Крымской войны. Постепенно разговор от глобальных тем перешел к делам домашним, более близким сердцу англичанина, и Фолкнер, один из политических консультантов Кродди, исподволь затронул вопрос об имущественном цензе для членов парламента. Атмосфера в столовой мгновенно изменилась, но столь незаметно, что Коннор сомневался, почувствовал ли это кто-нибудь, кроме него и Кродди с помощниками.

– А какой позиции придерживаетесь вы, мистер Пендарвис? – с невинным видом спросил Фолкнер. Это был тучный круглолицый человек с седыми висками и выцветшими голубыми глазками на младенчески-розовом лице среди складок жира. Несмотря на кажущуюся из-за полноты добродушность, он обладал острым хищным взглядом. Фолкнер выполнял ту же роль, что Иен, но не было на свете людей более непохожих.

Фолкнер знал мнение Коннора относительно имущественного ценза, поскольку статья, появившаяся в тэвистокском «Голосе» две недели назад, давала общее представление о его позиции по этому и полудюжине других злободневных вопросов.

– Я против него, – коротко сказал Коннор, водя дымящимся кончиком сигары по краю тяжелой хрустальной пепельницы.

Кродди откашлялся и с готовностью заговорил:

– А я одобряю. Я считаю, что его отмена – это покушение на конституцию. Те, кто в 1710 году принимал положение о цензе, знали, что делали. Тогда, так же как сейчас, обладать состоянием значило быть независимым. Это доказательство неподкупности.

Если до этого момента Коннор не догадывался об их планах, то теперь понял: люди Кродди намерены нанести ему удар в самое уязвимое место и навязать спор по вопросу об имущественном цензе. И Клайв Ноултон, для которого его гипотетический преемник устраивал этот спектакль, должен увидеть поражение неопытного, неподготовленного выскочки из Корнуолла.

Девять джентльменов, сидевших за столом, выжидающе смотрели на Коннора. Он решил принять вызов, не в его правилах было уступать кому бы то ни было, тем более Кродди.

– Те, кто принимал этот закон, хотели добиться одного: перекрыть протестантам дорогу к английскому трону. А также не дать представителям купечества попасть в палату общин. Но со времен королевы Анны купечество как класс окрепло и играет огромную роль во всем мире, теперь его не удержать имущественными препонами. Этот закон устарел.

– Чепуха, – с довольной ухмылкой возразил Кродди. – Вы, пожалуй, еще станете утверждать, что устарело такое качество, как неподкупность. Я не говорю, что бедность непременно делает человека бесчестным, но достаток является залогом его достойного поведения. Это свидетельство того, что он независим и способен противостоять искушениям. Откройте палату общин для тех, у кого ни гроша за душой, и в нее хлынут должники, люди, промотавшие свое состояние, и бедняки – под Крылышко закона о неприкосновенности парламентариев, если только вы не намерены заодно отменить законы, защищающие от ареста за долги. Или именно этого вы желаете, сэр?

– Со всем уважением к вам, мистер Кродди, должен, однако, заметить, что ваши слова не более чем дымовая завеса. Не верю, что честность и ум людей зависят от их достатка. Но уверен, что до тех пор, пока трезвомыслящих людей из низших классов, чьим трудом создается богатство страны, не будут допускать к разработке законов, рабочему человеку не дождаться справедливости.

Фолкнер громко фыркнул, Торнбулл откровенно засмеялся. Карнок, единственный консерватор среди собравшихся или, по крайней мере, единственный, кто был достаточно честен, чтобы признаться в этом, произнес: «Фу ты!» – и налил себе портвейн.

– Вы говорите «дымовая завеса»! – воскликнул Кродди с наигранной веселостью. – Дело в том, что закон препятствует избранию в палату людей, не имеющих средств, потому что члены парламента должны посвящать все свое время законотворческой работе. Измените этот порядок, и вы измените сам характер палаты общин.

– Как раз это и необходимо сделать. Перемены в парламенте давно назрели.

– Надеюсь, это не относится к теперешней избирательной кампании, сэр, – заметил Ноултон с огоньком в глазах. Коннор любезно улыбнулся ему.

– Вы вовремя подали в отставку, сэр, – засмеялся Кродди. – Если в парламенте оказались бы люди, подобные Пендарвису, видит бог, вы не захотели бы там дольше оставаться.

Коннор откинулся на спинку кресла и выпустил кольцо дыма. Сопернику не удастся так легко выбить его из седла.

– Полагаю, вы на стороне реформистов, – продолжал Кродди с нескрываемой неприязнью. – Согласитесь, что на этом вы не остановитесь. Вероятно, вы и вам подобные – чартисты и радикалы, надевшие маску либералов, так я вас называю, – будете последовательны и замахнетесь на отмену имущественного ценза для избирателей.

– Я бы непременно попытался.

Карнок был явно шокирован, но доктор Гесселиус одобрительно кивнул лысой головой, хотя Коннор не имел представления, каких политических взглядов он придерживается. Лорд Мортон, поглаживая подбородок, с живым интересом смотрел на Коннора. Клайв Ноултон по-прежнему был невозмутим и молчалив, как сфинкс.

– Вы удивляете меня, сэр. Люди, подобные вам, обычно не настолько простодушны, чтобы открыто объявлять об этом. По мне, это опасно, – театрально заявил Кродди, бросив быстрый взгляд на Ноултона. – Есть какая-нибудь статья в Хартии, против которой вы выступаете? Хоть какая-нибудь? Я осуждаю подобные радикальные взгляды. Наступление демократии должно быть остановлено. Я говорю: всеобщее избирательное право – последний шаг на пути к анархии.