Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник) - Павел Зальцман

«А может, она действительно прекрасная», – подумал Музыкант. – Ну, выходи, чего ты копаешься, – сказал он.

– А чего ты рассматриваешь, отвернись, – смущенно сказала Рита.

«И держится она в меру, – думал Музыкант, – не переигрывает. Действительно, милая бабенка. Я им, гнидам, дам бабенок! Они у меня будут жить!»

И он с удовольствием повернулся к ней и обнял ее.

VI

С утра, забежав наскоро в свой отдел при управлении, Рита стала энергично приводить в порядок дела. Прежде всего она настрочила письмо с уведомлением, что уезжает в длительную командировку и что, может быть, к концу года непременно заедет в Махачкалу и там они встретятся. Письмо было адресовано в Замоскворечье Евдокии Спиридоновне Спиридоновой для Давида Гогуа, и написание его вызвало в Рите неприятные ощущения.

С этим Гогуа она познакомилась у дяди Альберта. Рита была сперва посвящена, а затем втянута в их дела. Гогуа прибыл из Махачкалы по командировке в управление по делам шахмат, спорта и физкультуры. Предъявив там соответствующие накладные и пообедав несколько раз с друзьями в «Абхазии», он получил партию полушерстяных гетр, которые состояли из спортивных наголенников без носков. В несколько приемов он переправил эту партию на квартиру Евдокии Спиридоновны, у которой он остановился в узкой комнатке с одним окном, предварительно потребовав, чтобы она убрала оттуда большой фикус.

Потом он, прогуливаясь по Москве, стал заходить в аптеки, требуя какого-нибудь средства от головной боли. Так он познакомился с дядей Альбертом, который заведовал большой аптекой на углу Малого Гнездниковского и Новгородской, и вскоре был приглашен к нему домой. Там они несколько раз имели деловые беседы.

– Но я не располагаю большими запасами spititus rectificati, – говорил дядя Альберт, тряся щеками. – Только тем, что я купил в свое время лично для себя в лечебных целях. Вы меня понимаете?

Хотя дядя Альберт избегал говорить слово «спирт», он все равно волновался и сильно потел.

– Я вас хорошо понимаю, – говорил Гогуа. – Но, дорогой Альберт Ефимович, шерсть – это дефицит. Лучше я повезу ее к себе в Махачкалу.

– А в Махачкале, – отвечал Альберт Ефимович, – шерсть не дефицит. Зачем там шерсть – там жарко.

– Где жарко?! – кричал Гогуа. – Кому там жарко?

В конце концов, пригласив Гогуа на обед, дядя Альберт познакомил его с Ритой. И тогда Гогуа уступил, и дело у них завертелось и пошло полным ходом.

Рите, проводившей с дядей Альбертом и тетей Соней долгие черные вечера, это знакомство показалось интересным. Начать с того, что Гогуа был почти красавец. Два раза он водил ее в «Абхазию» и щедро тратил талоны. И его шумная веселость была в известной мере заразительна.

Но затем начались разочарования. Во-первых, во сне Гогуа храпел. В узкой комнате на Замоскворечье этот храп казался особенно громким, то ли потому, что звуку некуда было расходиться и он так и теснился на сжатом пространстве этой комнаты, то ли из-за акустических свойств фанерной перегородки, отделявшей ее от жилища Евдокии Спиридоновны и создававшей сильную реверберацию и даже раскатистое эхо. Рита распорядилась втащить обратно фикус, надеясь, что он обеспечит известное звукопоглощение. Но фикус не помог.

Во-вторых, и главное, – были клопы. Причем, к досаде Риты, Гогуа не реагировал на них, так же как и на свой храп. А она чесалась, старалась перетерпеть и наконец будила его.

– Я не могу – они кусаются, – говорила она с гневом.

– Кто кусается, дорогая? – тревожно спрашивал полупроснувшийся Гогуа. – Ага, вот эти?

И они занимались не без увлечения давлением клопов, от которого утром на простыне оказывались многочисленные коричневые следы, напоминавшие маленькие кометы.

Из-за тонкой перегородки слышался голос Евдокии Спиридоновны:

– Опять эти дурью маются, людям спать не дают.

– Я вас убедительно просил, – кричал Гогуа за перегородку, – я вас просил перешпарить этих животных.

– Да некого шпарить тут, – отвечала Евдокия Спиридоновна, – они в стене сидят. Как ее шпарить, стену-то? Для этого дрансбой нужен пожарный.

– Переедем к тебе, дорогая, – говорил Гогуа.

«Ну да, – думала Рита, – так сейчас и поехали. Чтоб весь двор тебя, красавчика, видел».

А когда она, измученная, засыпала, ее будил Гогуа. При первых звуках сирены он просыпался и, мечась по комнате, старался на ходу натянуть брюки. Его скачущая на одной ноге фигура, поросшая густыми волосами, приводила на ум лапифов, кентавров и бег свободных лошадей на картине французского художника Жерико.

– Пойдем, дорогая, – просил Гогуа, хватая свой портфель, – я скорее отведу тебя в убежище.

– Отцепись, – говорила Рита, – я спать хочу.

– Опять Господь гневается, – слышался из-за перегородки голос Евдокии Спиридоновны.

– Какой Господь, – в отчаянии кричал Гогуа, – зачем ему гневаться?!

– Давид, не надо бегать по комнате, – говорила Рита. – Посиди, пожалуйста.

И Гогуа, поглядев искоса вверх, в направлении не то потолка, не то разгневанного Господа, присаживался на табурет под защиту фикусовых листьев.

VII

Запечатав письмо, Рита почувствовала облегчение. Затем она бросилась в аптеку дяди Альберта.

– Дядя, мне срочно нужны гетры, – сказала она.

– Зачем тебе гетры, – уклончиво ответил дядя Альберт, – сейчас тепло.

– У меня нет времени. Здесь что-нибудь есть?

– Ну, предположим, есть, – сказал дядя Альберт.

– Мы еще долго будем разговаривать? – сказала Рита и, захватив пакет с двадцатью парами наголенников, помчалась в «Метрополь».

Сперва она разыскала Васеньку. Тот посмотрел наголенники, всунул в один из них кулак, который вышел наружу, и сказал:

– Так тут нога будет в дырку пролазить.

– Ох, – сказала Рита, – но мы же из них сделаем носки. Вам нужны носки?

– Носки нам нужны, – сказал Васенька.

Рита вспомнила, что Евдокия Спиридоновна среди своих фикусов постоянно занималась вязанием.

– Так вот, – веско заявила она, – носки будут. Все у нас будет абсолютно честно.

Вася, человек проницательный по самой своей профессии, понял, что действительно все будет абсолютно честно, и сказал, прикидывая в уме:

– Нам много нужно.

– Будет много, – сказала Рита.

Творческая энергия тянула ее немедленно нанести визит Евдокии Спиридоновне, тем более что Гогуа обычно днем разъезжал по делам и не было особого риска нарваться на него.

«Ну, а если даже нарвусь, – подумала Рита, – скажу, что пришла прощаться». Тут она вспомнила о его волосах и сразу же по какой-то омономической ассоциации увидела голую гладкую грудь Музыканта и ощутила с удивительной ясностью, как она самыми кончиками пальцев упирается в эту грудь.

В это время она уже взбегала по лестнице к номеру.

Музыкант сидел на кровати, опустивши голову на руки. Услышав шаги, он обернулся.

– Все-таки это была бы нелепая комбинация, – сказал он. – Конечно, через это надо пройти. Но в таком возрасте страшно привязываются. А что потом делать? Сколько тебе лет?

– Двадцать шесть, – сказала Рита, – но это такие глупости.

– Ты думаешь? – спросил Музыкант и мрачно покивал головой. – Двадцать шесть и шестнадцать! Нет, это совсем не глупости. Ну, раз-два для начала… А потом? Ведь если это продолжится, то может быть просто трагедия.

– Что-что? – спросила ошеломленная Рита. – Ты про что? Я ничего не понимаю.

– Ладно. – Музыкант махнул рукой и оглядел ее. Лицо у нее было усталое и голодное.

– Ты ела сегодня? – спросил он.

– Да это неважно, – сказала Рита. – Вот ты опять, конечно, ничего не ел. Можно я тебя покормлю?

«Ох, не нравится мне это, – думал Музыкант, – конечно, трагедия. Такая баба снаружи, а тут, кажется, еще и внутри. И если все это сваливается на мальчишку?.. Правда, в таком возрасте они ни хрена не разбираются, что внутри. И все-таки бедняга просто не мог бы оторваться от нее. И в таких случаях надо кончать, пока не поздно. Да, кончать!»

– Ты что это держишь, – спросил он, – что за пакет?

И тут Рита с увлечением изложила ему всю свою деловую программу. Он слушал невнимательно, думая о своем и мотая головой, как если бы у него болели зубы. Когда она кончила, он сказал:

– Ты вот что, преподнеси эти свои носки коридорным, чтоб не морочили нам голову. И скорей возвращайся.

– Милый мой, – сказала Рита, кладя голову ему на плечо, – конечно.

Она выпорхнула из номера и помчалась к Евдокии Спиридонове.

VIII

– Ага, – сказала Евдокия Спиридоновна, – наголенки! А что с имя без носков делать?

– Распускать и надвязывать, – внушительно сказала Рита.

– Двойные, носки-то? – с профессиональной заинтересованностью спросила Евдокия Спиридоновна.

– Хватит одинарных, – лаконично ответила Рита.

– Тут тебя твой Давид спрашивал, – сказала Евдокия Спиридоновна, поджимая губы. – Интересуется, где ты.

– Вот что, – сказала Рита. – Мы с вами занимаемся делом. А Давиду обо мне не говорите. Я буду днем приходить.