Фрейд - Питер Гай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем не менее именно при описании этого случая основатель психоанализа заявил о независимости опытного наблюдателя, который может черпать информацию из мельчайших движений или реакций пациента. «Кто имеет глаза, чтобы видеть, – писал он во «Фрагменте анализа одного случая истерии», – и уши, чтобы слышать, убеждается, что смертные не умеют скрывать тайну. Тот, чьи губы молчат, выдает себя кончиками пальцев; из всех пор лезет измена»[129]. Когда Дора лежала на кушетке перед психоаналитиком, рассказывая о своих страданиях дома, вспоминая о взаимоотношениях с семьей К. и пытаясь разгадать смысл сна, она все время теребила маленькую сумочку, открывала и закрывала, засовывала в нее палец. Фрейд тут же истолковал этот жест как пантомиму мастурбации. Однако эмоциональную реакцию мэтра на Дору прочитать сложнее, чем ее действия с сумочкой. «Разумеется, – однажды признался он Эрнесту Джонсу, – очень трудно или даже невозможно распознать истинный психический процесс в себе самом».
Было бы наивным предполагать, что Фрейд влюбился в симпатичного трудного подростка, какой бы привлекательной ни казалась ему девочка. Наоборот, его общее отношение к Доре было скорее негативным. Наряду с явным интересом к ней как к очаровательной истеричке, мэтр проявлял некоторое нетерпение, раздражение, а в конце и откровенное разочарование. Его обуревало сильнейшее желание излечить пациентку. Именно эту страсть Фрейд впоследствии станет отвергать как враждебную процессу психоанализа. Но при работе с Дорой он находился под воздействием своего желания. Зигмунд Фрейд был абсолютно уверен, что выяснил правду о ее извращенной эмоциональной жизни, но девушка не примет эту правду, даже несмотря на то, что он доказал целительную силу убедительных объяснений. Разве он не избавил пациентку от нервного кашля при помощи толкования? Фрейд был прав насчет нее, он в этом нисколько не сомневался и чувствовал сильнейшее разочарование оттого, что Дора оказалась полна решимости доказать, что он ошибся. Удивительным в истории болезни Доры нужно считать не то, что мэтр отложил ее публикацию на четыре года, а то, что он ее вообще опубликовал.
Два классических урока
В отличие от истории болезни Доры случай маленького Ганса принес Фрейду глубокое удовлетворение. За четыре года, прошедшие между публикациями этих историй болезни, в жизни основателя психоанализа произошло много событий. В 1905-м он опубликовал кроме истории болезни Доры эпохальные очерки по теории сексуальности, а также психоаналитическое исследование юмора – работу «Остроумие и его отношение к бессознательному». В 1906 году, когда мэтру исполнилось 50 лет, он преобразовал Психологическое общество по средам, сделав Ранка его секретарем, расширил базу психоаналитического движения, установив контакты с заинтересованными специалистами из Цюриха, окончательно порвал с Флиссом и опубликовал первое большое собрание статей о неврозах. В 1907 году Фрейд впервые принял у себя на Берггассе, 19, Эйтингона, Юнга, Абрахама и других своих главных приверженцев. В 1908-м, когда его вниманием завладел маленький Ганс, мэтр превратил группу сторонников, собиравшихся у него по средам, в Венское психоаналитическое общество, председательствовал на первом международном конгрессе психоаналитиков в Зальцбурге и во второй раз посетил свою любимую Англию. В 1909 году он единственный раз в жизни приехал в Америку, где прочитал лекции в Университете Кларка и получил почетное звание, а также основал журнал Jahrbuch für psychoanalytische und psychopathologische Forschungen, в первом номере которого и была опубликована история маленького Ганса. Фрейд был этой историей очень доволен.
«Я рад, что вы понимаете важность маленького Ганса», – писал мэтр Эрнесту Джонсу в июне того же года. Сам он тоже понимал, какое значение имеет анализ фобии пятилетнего мальчика. Фрейд отмечал: «Никогда еще я не заглядывал так глубоко в душу ребенку». Привязанность к самому юному пациенту сохранилась у него и после окончания лечения – в записях основателя психоанализа мальчик остался «…нашим маленьким героем». Главная идея, которую хотел подчеркнуть Фрейд публикацией этой истории болезни, заключалась в том, что «детский невроз» маленького Ганса подтверждал выводы, сделанные по результатам лечения неврозов у взрослых пациентов: «болезнетворный» материал, который заставляет их страдать, можно было «свести к тем же самым инфантильным комплексам, которые раскрывались за фобией Ганса»[130]. Как мы уже видели, история Доры с подробным анализом двух снов продемонстрировала значение «Толкования сновидений» Фрейда для клинической практики, а также существенный вклад эдипова комплекса в формирование истерии. Рассказ о маленьком Гансе мог послужить приложением, иллюстрирующим выводы, которые основатель психоанализа кратко сформулировал во втором своем фундаментальном труде – «Трех очерках по теории сексуальности». Как обычно, Фрейд-клиницист и Фрейд-теоретик не выпускали друг друга из виду[131].
В истории болезни Доры Фрейд сознательно мало говорил о технике лечения. В истории маленького Ганса он сказал о ней еще меньше. На это была веская причина: несмотря на то что Фрейд видел малыша и даже принес подарок на его третий день рождения, работал он с ним почти исключительно через отца, который служил посредником между пациентом и врачом, так что случай маленького Ганса с его необычной техникой вряд ли мог стать образцом, примером для подражания – независимо от его вклада в теорию. Ему суждено было остаться уникальным. Пятилетний пациент был сыном музыковеда Макса Графа, уже несколько лет приходившего к Фрейду по средам на собрания психологического общества. Красивая мать – это определение мэтра – мальчика была пациенткой Фрейда и вместе с мужем вошла в число первых приверженцев психоанализа. Чета договорилась воспитывать сына согласно принципам Фрейда, как можно меньше ограничивая свободу ребенка. Родители были с ним терпеливы, проявляли интерес ко всему, что он говорил, записывали его сны и находили забавной его детскую любвеобильность. Мальчик влюблялся во всех: в мать, дочерей друга семьи, двоюродного брата. Фрейд с нескрываемым восхищением заметил, что Ганс является «…образцом всех низостей!». Когда у ребенка начали проявляться признаки невроза, родители, верные своим принципам, решили не запугивать его.
Как бы то ни было, психоаналитические методы воспитания сына не уберегли Графов от распространенных социокультурных запретов. Когда Гансу было три с половиной года, мать, заметив, что он трогает свой член, пригрозила позвать доктора, который отрежет ему «пипику». Примерно в это же время в семье появился второй ребенок – девочка (важное событие в жизни Ганса), и для подготовки сына родители не придумали ничего более оригинального, кроме как обратиться к легенде об аисте. В этот момент Ганс проявил себя более рассудительным, чем его якобы просвещенные родители. Изучение окружающего мира и особенно процесса рождения продвигалось с впечатляющей скоростью, и он – с проницательностью маленького ребенка – дал понять отцу, что истории с аистом не доверяет. Впоследствии родители отчасти просветили Ганса, рассказав, что младенец растет внутри матери, а затем болезненно выдавливается наружу, подобно тому, как это происходит с «люмпфом» – так Ганс называл фекалии. Такое объяснение лишь усилило интерес мальчика к «люмпфу». Однако, несмотря на раннее развитие наблюдательности, речи и эротических интересов, маленький Ганс был милым и жизнерадостным мальчиком из буржуазной семьи.
Затем, в январе 1908 года, произошло нечто необъяснимое и неприятное. У маленького Ганса развился сильный страх быть укушенным лошадью. Он также боялся, что большие лошади, впряженные в экипажи конки, упадут… Словом, мальчик стал избегать мест, где был этот вид общественного транспорта. Макс Граф – герой, злодей и личный врач сына в одном лице – стал расспрашивать малыша и истолковывать фобии Ганса, часто и подробно докладывая о результатах Фрейду. Сам Граф был склонен приписывать тревогу сына чрезмерной сексуальной стимуляции, вызванной безудержной нежностью матери. Отец также подозревал (и эти подозрения были подтверждены маленьким Гансом!), что еще одним источником тревоги стала мастурбация. Но Фрейд, как обычно, не спешил с диагнозом – выводы Макса его не убедили. В соответствии со своей первой теорией тревоги мэтр пришел к заключению, что причина проблемы Ганса заключается в вытесненном эротическом стремлении к матери, которую мальчик по-детски пытался соблазнить. Его вытесненные желания, эротические и агрессивные, трансформировались в тревогу, которая затем сосредоточилась на одном конкретном объекте, которого мальчик боялся и избегал, – лошадях и страхе перед ними.
Подход Фрейда к симптоматике у маленького Ганса был характерен для его аналитического метода: основатель психоанализа серьезно относился к сообщениям о психических состояниях, независимо от того, какими бы нелепыми или тривиальными они ни казались на первый взгляд. «Скажут, что это глупая тревожная мысль маленького ребенка. Но невроз не говорит ничего глупого, равно как и сновидение. Мы бранимся всегда, – замечает Фрейд, обращаясь к читателям, – когда ничего не понимаем. Это значит – облегчить себе задачу». В одном из немногих комментариев относительно аналитической техники мэтр критикует отца Ганса за излишне сильное давление на мальчика: «Отец задает слишком много вопросов и исследует по собственным заготовкам, вместо того чтобы дать высказаться малышу». Фрейд сам совершил подобную ошибку с Дорой, но теперь он осознал ее, и, кроме того, эмоциональные ставки были не столь высоки – по крайней мере, для него. Если следовать методу Графа, предупреждал он, анализ станет неясным и ненадежным. Психоанализ, как неустанно повторял его основатель с 90-х годов XIX столетия, есть искусство и наука внимательно слушать.