Сельва умеет ждать - Лев Вершинин

Отказать же впрямую одной из законных супруг полномочного посла означает дать оскорбленному мужу повод к вызову на дуэль. И хотя уделать бегемотистого дипломата совсем нетрудно, но что после такого пассажа скажут в свете?

А в свете скажут, что разумные люди, будучи на Багамах, заводят знакомства, а не портят себе репутацию…

Это был цугцванг. Спасла Арчи лишь прославленная бомборджийская мнительность. Услыхав о заразе, толстуха заполошно охнула, отступила на шаг, подхватила ракетки и заспешила к пальмам, где появился, держа под мышкой неизменные удочки, поджарый военный в биомонокле и шортах с лампасами.

— Женераль, — донеслось до Арчи уже из безопасного далека, — не желаете ли сыграть в лаун-теннис?

От сердца отлегло. Но выключиться уже не получалось.

Мысли, впрочем, были светлы.

Подумать только: послиха, генерал… а чуть ниже, за ручьем, вчера поселился кардинал, архипастырь всея Карфаго, едва разместившись, Их Святейшество, облаченное в дивные пурпурные ризы, уже успело нанести визит княгине Марье Алексевне и чудно смотрелось, идучи под ручку с юным розовощеким каноником… а бунгало в попугайной роще прочно обжито седой и моложавой сестрой министра финансов, мужиками не интересующейся вовсе, зато по утрам регулярно выгуливающей белого, явно невысыпающегося пони…

И среди всех этих похотливых дур, ожиревших гиппопотамов и высохших старцев, упивающихся своей мнимой избранностью, в тростниковом коттеджике, между прочим, ничем не хуже остальных, а даже с видом на закат, вот уже пятые сутки на равных правах со старожилами обитает он, Арчибальд Доженко, и сановным мумиям, донельзя шокированным явлением в их лакированном раю никому не известного мальчишки, остается только молчать в тряпочку, ибо курсовка на Багамы выписана штабс-капитану не где-нибудь, а лично в канцелярии господина Президента! Федерация умеет ценить своих будущих героев. И очень жаль, что мама Тамара, на дух не переносящая условности пресловутого «высшего общества», не вправе приехать сюда хотя бы на денек. Она бы оценила то ледяное презрение, ту спокойно-учтивую отстраненность, с какой ее сын игнорирует жалкие инсинуации вельможных уродов, позволяющих себе из вечера в вечер не приглашать его на свои никому не нужные рауты…

К черту вырожденцев со всеми их гнилыми понтами! У Арчи есть задание. Думать следует только о нем. А не о том, как звонко и весело заиграют нынче ночью клавесины в бунгало графини Япанча-Бялогурски, дающей костюмированный бал в честь прибытия кардинала…

Ох, и весело же там будет!

Всплеснутся шифоновые подолы в удалой мазурке, и непочатые колоды лягут на зеленое сукно, и по парку зафланируют десятки совершенно недоступных в миру персон, с которыми совсем не вредно было бы перекинуться парой слов и обменяться визитками. И каноник самого Их Святейшества, приятнейший парень, чье слово очень и очень весомо, вполне мог бы…

Стоп! Хватит об этих пидорах!

У Арчи есть Филочка.

А в первую очередь у штабс-капитана Доженко есть задание.

Утомленные солнцем извилины, слабо шурша, принялись за работу, и очень скоро перед внутренним взором вместо раскаленного багамского небосвода возникли влажные, темно-зеленые, плавно уходящие к белым вершинам заросли.

Сельва Валькирии…

Былое неприятие планеты с нелепым именем давно ушло. Если хочешь выжить и победить, думай о поле грядущих боев серьезно и уважительно. И обязательно попробуй возлюбить врага.

Вот именно это последнее оказалось самым трудным. Ибо не так давно Арчи с некоторым удивлением обнаружил, что люто ненавидит Компанию.

Как лояльный гражданин Федерации, как информированный юрист, как воин Его Превосходительства и, в конце концов, как консультант «ССХ, Лимитед», на пути которой стоят эти гады.

Эти недобитки, шляющиеся по Багамам табунами.

Эта шваль, пропивающая народные креды на ночных оргиях…

Этибля…

— Эти бляди совершенно зарвались, молодой человек, — ворчливо сказали над ухом, и давешний генерал-полковник, опустившись на песок рядом с Арчи, подставил спину под солнечные лучи.

— В этом с вами трудно не согласиться…

Судя по всему, толстухе-теннисистке мало что обломилось, зато бравому вояке досталось изрядно. Фасад у него был довольно-таки потрепан, словно после обстоятельной бомбардировки, под биомоноклем быстро набухал радостно-зеленый фингал, а вокруг брезгливо поджатых губ расплывался жгучий оранжевый потек несмываемой бомборджийской помады.

Итак, Арчи бормотал вслух. Это плохо, ибо непрофессионально. Но страдалец в лампасах, слава богу, сути не уловил. Ему сейчас необходимо было попросту выговориться.

— Я потерял супругу восемь лет назад, дружище, — доверительно, почти как равному открылся генерал. — И с тех пор ни-ни. Только с негритянками. А тут эта курва… — не сдержавшись, он сочно выругался по-ерваальски. — И я хочу видеть, как эта штафирка, ее муж, пришлет мне картель. — Булат зубов плотоядно сверкнул. — О! Можете поверить, мой мальчик, я пристрелю этого борова во благо в первую очередь ему самому. По крайней мере, он навсегда избавится от своих ведьм…

Засим трубный глас его, привыкший без напряга перекрывать грохот бортовых батарей, подугас.

— Хотя, друг мой, не отрицаю и некоторой пользы, от сих стервей проистекающей. Взгляните, экая закавыка гарцует!

Арчи взглянул.

Приближалось пиво.

Много пива.

Холодного темного пива в серебряном ведерке со льдом.

— Какова фемина? Я готов любить ее, как дочь! — провозгласил фингалоносец, одергивая лампасы. — А вы?

— Это моя невеста, — буркнул Арчи.

— О! Отличный вкус! — одобрил генерал.

И тактично пшёл вон.

А Филочка, грациозно присев рядом, уже выкладывала из ведерка пузатенькие, густо запотевшие бочата. Гладкое бедро ее, позолоченное идеальным загаром, невзначай коснулось полуиспепеленного плеча напарника, и Арчи едва не пустил слюнку.

Прикосновение такой ножки, по чести сказать, вогнало бы в дрожь и пингвина. А штабс-капитан не был пингвином. Отнюдь. Штабс-капитан был вервольфом. Существом тонким и деликатным, умеющим ценить прекрасное. В силу чего ему сделалось не по погоде холодно, волгло и даже не до пива.

Ему захотелось трахнуть майора Бразильейру.

Сейчас же.

В сущности, Арчибальд Доженко бабником не был.

Напротив, с наивных отроческих рассветов, когда смутные сны начинают принимать внятные и даже чересчур зримые очертания, доминирующей стороной его натуры была трепетная, можно даже сказать, восторженная романтичность, предполагающая прогулки с очаровательницами при неполной луне, вздохи на скамейке, томные взгляды и робкие пожатия нежной ручки в горестную минуту прощания. Ничего больше. Но что он мог поделать, если они все жаждали совершенно иного, гораздо более конкретного? Требовали сперва намеками, затем — открытым текстом, а будучи упорно не понимаемыми, переходили в атаку, не останавливаясь перед прямым физическим насилием. Гнались буквально по пятам. Поодиночке, попарно, сворами, стаями, словно оголодавшие волки за опрометчиво вышедшим в лес погуляти козликом.

Арчи долго старался блюсти себя.

Застигнутый врасплох, он сопротивлялся изо всех сил.

А бываючи повержен навзничь, плотно закрывал глаза и подчинялся: не драться же, в самом деле, с девчатами, виновными только в том, что он им, кажется, нравится…

Понемногу он привык.

Вошел во вкус.

Кое-чему научился.

Разок даже вервольфнул на самом пике.

Но больше таких изысков себе категорически не позволял, хотя волшебное созданье настойчиво требовало. Пришлось оное создание в срочном порядке терять, поскольку слушать страстные завывания типа: «Еще, еще, мой зверь! У! Сделай это еще раз, мое животное!» — было свыше всяких сил.

А на шестнадцатилетие мама Тамара подарила сыну толстую, безумно интересную и обильно иллюстрированную книгу, залпом прочитав которую Арчи не без удивления узнал, что, оказывается, является не кем-нибудь там, а самым настоящим гетеросексуалом.

После чего комплексы как рукой сняло.

И понеслось.

И сбоев не случалось.

Ни в дортуаре монастыря преоблаженной Параскевы Стыдливицы, под завистливыми взглядами сестер-дуэний, ожидавших очереди с песочными часами в руках.

Ни на спине многогорбого верблюда, хозяйка которого внезапно потребовала сделать это здесь и сейчас, пригрозив в противном случае забыть дорогу к логову Микроба, укрытому в черных ерваанских ущельях.

Ни даже среди торосов и айсбергов Карфаго, когда вокруг завывала льдистая пурга, а основной задачей было свершить подвиг любви, не вылезая из тройного тулупа и как можно быстрее, чтоб не отмерзло.

Видит бог, штабс-капитан честно заработал свой орден…

И кто бы, ребята, подумать мог, что именно здесь, на Багамах, где волны лепечут признания нежному песку, где томный бриз осыпает легчайшими поцелуями кудри юных пальм и в лунные ночи под страстное пение цикад способна встать торчком даже мочалка, ему, Арчибальду Доженко, впервые пристроят динамо?!