Жизнь моя - Мишель Пейвер

совершил возлияние богине. Это необходимо и для меня, и для Ликарис — для нас обоих, чтобы наши души соединились после смерти. Это важно, друг мой. Я должен быть уверен, что ты это сделаешь“ Это сильно меня взволновало. „Но как я смогу это сделать? — спросил я. — Ведь ты никогда не называл мне ее истинного имени! Ты должен сказать мне его, иначе богиня не услышит взывающего к ней“ Кассий слабо улыбнулся. „Вот в чем проблема. Но, боюсь, это невозможно“ Задумавшись, он подошел к краю террасы и помедлил, любуясь своим любимым деревом дикой груши, которое как раз начинало расцветать. Потом обернулся ко мне и сказал: „Все, что я могу, это оставить тебе загадку. Только она сможет подсказать ее имя, когда и она уйдет“. Он поднес к губам свой великолепный новый кубок и продолжил: „Истина в кубке. — Потом снова улыбнулся: — Пожалуй, это не очень понятно. Но если богине будет угодно, то ты или кто-то еще, кто придет после тебя, решите ее, я полагаю“».

Антония снова опустилась на стул и взглянула на открытку на холодильнике. Разумеется, Кассий должен был знать, что у бедного старого Плавта — к тому времени восьмидесятилетнего — было мало шансов пережить Ликарис и отгадать загадку. Значит, он должен был расчитывать на педантизм старика, как юриста, в записи его точных слов, давая, таким образом, шанс потомству.

— Потому что ты хотел, чтобы кто-нибудь ее разгадал, — сказала она открытке. — Ведь так? — «Это важно… Я должен быть уверен, что ты это сделаешь». Тебе необходимо было знать, что кто-нибудь когда-нибудь откроет правду и совершит возлияние, соединив ваши души. Это буду я, да, Кассий? Ты поможешь мне, чтобы я помогла тебе?

Мраморные глаза спокойно взирали на нее, ничего не отвечая.

«Истина в кубке» — или, может быть, на кубке? Если бы только у меня была эта чертова вещь, я смогла бы разобраться.

Она напрягла память, чтобы представить кантарос. Она видела его в мастерской, в тот день, перед трагедией.

Патрик касался стола своими длинными коричневыми пальцами и переводил взгляд с нее на кубок. «Ты нашла что-нибудь внутри?» Она покачала головой. «Только песок. Слишком много для „Истины в кубке“».

Он вопрошающе взглянул на нее. «Загадка Кассия, — пояснила она. — По крайней мере, я думаю, это то, что имеется в виду».

Она вскочила, опрокинув стул. От ясности памяти перехватывало дыхание.

Это не имеет отношения к Патрику, сказала она себе. Он просто попался по пути. Хлопни дверью. Закрой глаза. Вернись к кубку.

Кубок…

Как пылал он в пыльном луче! Как рубин или свежая кровь. Как прекрасен был Пегас, радостно несущийся навстречу Беллерофонту!

Казалось вполне естественным, что Пегас фигурировал на кубке поэта, ведь для римлян он был мощным символом вдохновения. Но крылатый конь был также посвящен Луне, что давало ему связь с Серсом.

— Конский источник, — пробормотала она.

Могло ли иметь значение то, где был найден кубок? Могло ли это дать какую-либо подсказку о Ликарис?

Серс был древним святилищем некой лунной богини — возможно, Кибелы или Великой Матери, возможно — гибридом их обеих. А Кибела была любимым божеством Кассия — богиней, которой он доверил соединить его дух с духом Ликарис. Была ли Ликарис жрицей Кибелы? Или тоже поклонялась богине, и он встретил ее на одной из церемоний, посвященных богине?

Но это были только предположения. В «Стихотворениях» не содержалось ничего, что подтверждало бы их.

А если, внезапно подумалось ей, если все время ты находилась на ложном пути и ключом к загадке является Пегас? Может быть, истина в изображении на кубке?

Она перебрала все, что могла вспомнить о Пегасе.

Беллерофонт приручил волшебного коня, и после многих приключений между ними возникли узы дружбы. Но потом Беллерофонт, проявив высокомерие, пытался штурмовать Олимп. В ответ на это Зевс повелел Пегасу сбросить Беллерофонта с небес и предоставить его собственной судьбе. Под конец своей жизни Беллерофонт бродил по земле один — больной, ослепший, напрасно тоскующий о своем чудесном друге.

Так почему же, внезапно спросила себя Антония, Пегас с Беллерофонтом объединены на кантаросе?

Подожди. А нет ли другой версии этой истории? Утерянная пьеса — известная лишь в общих чертах по Овидию, — в которой, спустя много лет человек и конь счастливо воссоединяются?

Лихорадочно она перерыла шкафы, пока не нашла покрытый плесенью экземпляр Овидия в старой комнате отца.

Сокрушительное разочарование! Даты были совершенно другими. Согласно сноскам, пьеса была написана за десять лет до Рождества Христова — спустя тридцать лет после смерти Кассия.

Все еще раздраженная ощущением, что она упустила что-то важное, она бродила вокруг кухонного стола. Возможно, на изображении имелась какая-то мельчайшая деталь, которая ускользнула от ее внимания. Если бы только у нее был набросок, она имела бы шанс. Чертов Майлз, сделавший еще и это.

Внезапно Антония осознала, что комната кружится быстрее, чем она. Она села, и спустя несколько секунд остановилась и комната. Она посмотрела на часы. Было три дня. Она завтракала? Или обедала? Она не могла вспомнить.

В холодильнике была половина кочана цикория, три ломтика радужно переливающегося бекона и одно яйцо. Она сделала себе еще кружку кофе и снова попыталась представить перед собой кантарос.

Патрик вернулся в мастерскую, и, хотя он стоял по другую сторону стола, она знала, что он хочет коснуться ее, потому что его рука медленно двигалась вверх и вниз по линиям дерева.

Она подошла к нему. Положила кончики пальцев на его запястье. Провела по толстой вздувшейся вене его предплечья.

Он положил свою теплую руку на ее затылок и притянул ее к себе, наклонив голову к…

Телефонный звонок.

Она подскочила и с колотящимся сердцем подошла к телефону, который был установлен накануне.

Ее номера не знал никто, кроме Кейт, которая в эти два дня не могла позвонить. Так кто же это мог быть?

Дебра? Нерисса? Патрик?

Она осторожно нагнулась и взяла трубку.

— Алло?

— Вау! — сказал Саймон Тойнби. — Я и не надеялся, что дозвонюсь. Я думал, чтобы получить телефон в Европе, надо ждать месяцами. Как это тебе удалось? Спишь с телефонным инженером?

Она перевела дух и сказала:

— Привет, Саймон! Догадываюсь, мой телефон тебе дала Кейт?

— Угу.

Она уже забыла его любовь к американизмам. Это была одна из тех вещей, которые ее так раздражали под конец.

— Так что с телефоном? — продолжал он. — Ты планируешь оставаться там некоторое время?

Она рассказала ему об угрозе Кейт приехать, если она, Антония, не поставит телефон, и о