Апокалипсис в шляпе, заместо кролика - Игорь Сотников

он должен стать реалистом. А этого добиваются только опытным путём, проходя через жизненные испытания. Вот почему вновь прибывшему в этот мир человеку, нужен проводник в этой жизни, кто через осуществления реальности для него, – он развеет все существующие в этом мире иллюзии, что и есть главное, чтобы понять и затем принять эту реальность, – адаптирует его к действительности и примирит его с настоящим. И этим проводником для него должен стать реалист. Ну а что насчёт того, что наш выбор для его ориентиров не полностью будет нейтральным, то мы не последняя ступень, и за нами придёт чистильщик, кто всё лишнее подчистит и отбалансирует всё что нужно. – Здесь Валентин замолкает, затем следует небольшая задумчивая пауза, и он, повернувшись к Ромычу, спрашивает его. – Ну, давай, рассказывай. Кого ты там отыскал.

Но видимо сегодня совсем не Ромыча день. И только он собрался начать говорить, как опять ему не дают слова сказать, и на этот раз не Валентин, а этот тип со скамейки, который вдруг надумал присоединиться к ним в качестве …да не важно в каком качестве, когда он начал отмахиваться от мух над собой уже с помощью рук, а это первый признак того, что он начал приходить в сознание. А там полшага остаётся до того, что он откроет глаза и начнёт приходить в себя и в своё осознание того, в какой удивительной, в край для него переделке, он вдруг тут так неожиданно оказался.

– Я-то ещё вчера всего этого, – и не в жизь (по крайней мере, до этого момента мной осуществлённую) мне всего этого осознать, – ложась в мягкую постель у себя дома, и как вроде мне помнится, не в одиночестве, и представить себе не мог. – Охренев от увиденного, прокатит себя мыслью бродяга, начав с большим трудом разлипать свои глаза и пытаться отлипать от скамейки, с которой, как оказывается, так много его сейчас связывало, что она его никак не собиралась от себя отпускать.

И тут его на ней держит не только то, что он вчера, в некотором своём, сам не помнит в каком не сознании, не слишком озаботился чистотой выбранного для сна места, – главное, чтобы не на полу и с низу не поддувало, – и завалился на то, что первое на глаза попало и придётся, – а там до него вполне вероятно, кто-то не слишком культурно поглощал внутрь себя пиво, ел мороженое, рыбу тут же раскладывал под собой, а затем совсем недалеко, а тут же по маленькому ходил, – а ему не даёт подняться на ноги его физическая немощь и сверху вроде как холодом дует. Ну а из внутренних резервов, на которые он может сейчас опереться в своём подъёме, имеется только одно – сходить по-маленькому не вот так сразу и тут же (хотя от этого сразу станет теплее в душе), а продемонстрировать себя высококультурным человеком и для начала приспустить штаны.

Впрочем, это дело может подождать, когда наиболее на данный момент актуально, это необходимость выяснить, как он тут и вообще в жизни оказался. И на последнем выяснении требовательно настаивает полупустая память бродяги, избирательно поглядывающая на то, что ей открылось через эти слипшиеся глаза и ничего в себе не узнающей.

– Вот почему-то я совсем не помню, когда это я в последний раз ходил босиком. – В первую очередь обнаружив в себе то, что прямо-таки бросается в глаза, бродяга почему-то возомнил себя большим интеллигентом, чуть ли не голубых кровей месье или лордом, кого противит такая действительность на своих ногах. – По мне так приличнее и к самому месту видеть на своих ногах белоснежные, обязательно из хлопка, носочки, – вот так предельно вычурно о себе мыслит бродяга на лицо, а в душе большой интеллигент, – а не такую природную самостоятельность. С которой ни в одно приличное место не пустят, уточнив свой запрет на вход тем, что в таких природных отношениях с миром действительности, носятся только люди бездомного склада ума, или же экологически развитые люди. «А вы случаем не эколог? – только для проформы спросят на входе в одно из приличных мест бродягу».

– А может и эколог. – Мгновенно отреагировал бродяга, тут же про себя некоторые, самые основательные вещи поняв – брехать он мастак, и при этом не на любительском уровне, а это у него в крови. – Вон внутри даже ничего и не поперхнулось, когда я в экологи записался.

– Но что-то мне подсказывает, что я всё-таки не эколог. – Почесав пятку ноги рукой, бродяга идёт дальше в своём отождествлении. – Но тогда кто? – и только сейчас, задавшись этим к себе вопросом, бродяга решает осмотреться по сторонам и может там для себя найти подсказки. Ну а для этого от него требуется приложить к себе некоторые усилия, – нужно хотя бы свою голову от себя тяжёлую и от скамейки оторвать, – и после этого повернуться на бок. Что хоть и с величайшим трудом, но это ему удаётся сделать. И вот он поворачивается на бок, и…– Скоро очнётся. – Говорит Валентин Ромычу, кивая на бродягу, начавшему ёрзать и крутиться на скамейке. – Так говори, чего хотел сказать, пока он не проснулся. – Добавляет Валентин.

Ромыч же посмотрел на бродягу, да и с хитрецой во взгляде обращается к Валентину. – А может…– Не думай, – да сколько уже можно, опять Валентин перебивает Ромыча, – что там дураки сидят. – Куда-то и не пойми куда кивнул Валентин. А Ромыча такое к себе отношение окончательно достало, и он можно сказать завёлся.

– Может и не дураки, – стиснув зубы, заявил Ромыч, – но я уверен, что их генератор мысли, – Ромыч постучал пальцем руки себе по лбу, – давно уже не так оперативно работает (больше симулирует, чем функционирует как надо). И если он и не допускает ошибок, свойственных только их времени, это ещё не значит, что он не устарел, не стал тормозить и не даёт сбоев. – Но на этом месте Ромыч был вынужден закончить свой спитч. А всё потому, что бродяга начал открыто подавать признаки просыпающегося человека – он начал вздыхать и охать, в процессе своего вытягивания в ногах. Да и Валентин не стоял на месте без дела. И он, перехватив инициативу и Ромыча в свои руки, со словами: «Давай-ка отойдём в сторону», доводит себя и Ромыча до ближайшей скамейки, где они на неё валятся и, делая беззаботный вид, начинают вести своё скрытное наблюдение за бродягой.

Ну а тот, не только сразу, но и постепенно, далеко не уходит от той программы действий человека, оказавшегося