Феликс - значит счастливый... Повесть о Феликсе Дзержинском - Юрий Михайлович Корольков

— Где же он сейчас, этот Савинков?

— В Москве. Были сведения, что укрылся в английском консульстве. Сейчас следы потеряны... Пинка сказал, будто Савинков разгуливает по Москве в красных гетрах и в костюме английского покроя, цвета хаки... Дешевый трюк! Я знаю почерк этого господина. Не так он глуп, как хочет казаться. Конспиратор отличный. Уверен, что Савинков раз-другой, может быть, и появлялся в таком виде на улицах, но только для того, чтобы привлечь наше внимание к своим красным гетрам, а сам отсиживается на конспиративной квартире. Рассчитывает, что мы станем охотиться за красными гетрами...

Через несколько дней «Союз защиты родины и свободы» был ликвидирован. Массовые аресты произвели в Москве, в Петрограде, в Казани; Бориса Савинкова и начальника штаба заговорщиков Перхурова захватить не удалось.

2

События набегали одно на другое, и Свердлов только через несколько дней смог выбрать время, чтобы побывать у Дзержинского. Вместе с женой, Клавдией Тимофеевной, он отправился на Лубянскую площадь.

Через Троицкие ворота вышли к Охотному ряду, повстречали по дороге монахов, которые все еще жили в Кремле, в кельях Чудова и Вознесенского монастырей. Бородатые, в рясах, монахи нехотя предъявляли пропуска в Кремль часовым у Троицких ворот.

— Бедный Мальков! — усмехнулся Свердлов, вспомнив недавний разговор с моряком-комендантом. — В Смольном его одолевали благородные девицы, здесь надо выдавать пропуска монахам...

— Но это же рискованно — держать здесь таких битюгов! — воскликнула Клавдия Тимофеевна. — Посмотри, как исподлобья они глядят...

— Что поделаешь. Сейчас Малькову дали задание переселить монахов из Кремля. Но куда их деть? Мальков ворчит: «Я, — говорит, — матрос, комендант Кремля, а не квартирьер всяким попам и монахам...»

После Февральской революции в кремлевских дворцах остались старые слуги — швейцары, дворецкие. Среди них были два старика — Алексей Логинович и Иван Никифорович. В общей сложности им насчитывалось не меньше ста пятидесяти лет. На их памяти был не только последний царь, но и его дед Александр.

Новых хозяев Кремля — членов Советского правительства — служители приняли настороженно, с опаской, даже прятали от них посуду и столовое белье. Особые подозрения вызывал у них комендант Мальков. В матросе, который не расставался с бушлатом, тельняшкой и бескозыркой, они уж никак не хотели признавать хозяина. При его появлении они начинали шушукаться, тайком следили за ним и после его ухода пересчитывали тарелки и столовые приборы...

Свидетельством, говорившим о переходе дворцовых служителей на сторону Советской власти, были... посудные черепки. Оба они — и Александр Логинович и Иван Никифорович — старательно хранили битую посуду. Для отчета: воротится царская власть, и они предъявят черепки в свое оправдание — ничего, мол, не пропало, не растащено. И вот старики отнесли на помойку все, что было разбито за это время... Об этом событии в Кремлевском дворце Клавдия Тимофеевна рассказала, смеясь, Свердлову по дороге к Лубянской площади.

В подъезде Яков Михайлович предъявил часовому свой мандат Председателя ВЦИКа, и они поднялись на третий этаж. Длинными переходами добрались до кабинета Дзержинского.

— Вот и застанем его врасплох! — громко воскликнул Свердлов, чтобы Дзержинский услышал.

Феликс Эдмундович сидел, склонившись над бумагами. Он радушно поднялся навстречу нежданным гостям. На краю стола перед ним стоял недопитый стакан остывшего чая, на блюдце — маленький кусочек черного хлеба.

— А это что? — спросил Свердлов. — Нет аппетита?

— Аппетит-то есть, да хлеба в республике маловато, — отшутился Дзержинский. — Вот и растягиваем паек на весь день...

Мужчины заговорили о делах. На востоке чехословацкий корпус поднял мятеж. Давно ли генерал Гайда клялся, что его корпус сохранит нейтралитет и покинет Россию, как только доберется до Владивостока... Теперь Гайда переметнулся к белым. В корпусе пятьдесят тысяч штыков. Он растянулся по железным дорогам от Пензы до Владивостока. И по сигналу поднял мятеж против Советской власти.

Клавдия Тимофеевна слушала, не принимая участия в разговоре. Она осмотрела все, что окружало ее в кабинете Дзержинского, примечая каждую мелочь. За ширмой, чуть отодвинутой в сторону, — койка, похожая на больничную. Поверх одеяла брошена шинель. Видимо, Феликс Эдмундович спит не раздеваясь. В кабинете сыро, хотя уже наступило лето. Рядом с письменным столом — этажерка. Фотографии в рамках. Фотография Ясика. Дзержинский перехватил взгляд Клавдии Тимофеевны и сказал:

— Это мой сын... К сожалению, вижу его только на снимке.

— Послушай, Феликс, — сказал Свердлов, — надо как-то переправлять сюда Зосю с Ясиком. Живешь как бобыль.

— Я уже думал. Но как? Когда наши возвращались из Швейцарии, она не могла выехать — заболел ребенок. Теперь это сложнее...

Через некоторое время Свердловы поднялись. Уже стоя, мужчины заговорили о спекуляциях графа Мирбаха. Недавно арестовали и приговорили к расстрелу валютчиков братьев Череп-Спиридовичей. Они продали германскому посольству акции национализированных рудников стоимостью в пять миллионов рублей. Теперь новое дело: Дзержинский рассказал, что у какого-то германского подданного чекисты конфисковали акции хлопчатобумажного товарищества на астрономическую сумму — на тридцать миллионов рублей.

— А купил их, вероятно, за бесценок, — предположил Свердлов.

— Совершенно верно! Мы установили, что старым владельцам акций спекулянт отдал сто пятнадцать золотых десятирублевок. А Мирбах-то рассчитывает получить с нас полную сумму...

Дзержинский проводил гостей до лестницы и распрощался.

На улице Яков Михайлович молчал, был задумчив и сосредоточен. Какая-то мысль не давала ему покоя.

— Да, плохо живет наш Феликс, — огорченно заговорил Яков Михайлович. — Сгорит, если так будет продолжаться. Не спит как следует. Питается плохо.

Клавдия Тимофеевна поддержала:

— Ты знаешь, меня больше всего поразил этот кусочек заветренного черного хлеба... Он оставил его на обед.

— Надо посоветоваться с Владимиром Ильичем.

Но разговор с Лениным пришлось отложить. Новые события, касавшиеся жизни молодой республики, отодвинули все остальное.

В субботу, шестого июля 1918 года, Владимир Ильич позвонил Дзержинскому по внутреннему телефону.

— Вы знаете, что террористы только что убили графа Мирбаха?..

Феликс Эдмундович ничего об этом не знал. Он так и ответил:

— Нет, не знаю, Владимир Ильич, и это подтверждает, что мы плохо работаем.

— Немедленно сами займитесь расследованием. Несомненно, готовится какая-то огромная провокация...

Захватив своего помощника Беленького и оперативного сотрудника, Дзержинский вышел из подъезда и распорядился ехать в Денежный переулок. Перед тем заехали еще в Наркомат иностранных дел, пригласили заместителя наркома. Ехали молча, подавленные случившимся. Никто ничего не знал. Дзержинский мог только предполагать, какие силы действовали в этом террористическом акте. Напрягая память, он вспоминал последние события, которые могли иметь отношение