Бальмонт - Павел Куприяновский

Бальмонт провел по намеченному плану литературные вечера в Новониколаевске, Томске, Иркутске, Чите. В письмах жене он отмечал, что в Томске выступления вызвали «бурный триумф» (22 марта), а от Читы получил впечатление «настоящего Востока» (31 марта). Иркутск его принимал равнодушно. Более подробно он описал один из литературных вечеров в Новониколаевске (письмо от 18 марта): «Вчера я испытал редкое для меня чувство: я как новичок волновался перед началом выступления. Надо сказать, что здесь ни один лектор и ни один концертант не мог собрать полную аудиторию. Ко мне собралось 700 человек и встретили меня рукоплесканиями. Это все новости для меня. Конечно, понять — ничего не поняли слушатели в моей „Любви и Смерти“, но слушали внимательно, как сказку, как грезу музыки. И это хорошо. Этих людей нужно понемногу приучать к Красоте. Смутно они всё же ее чувствуют».

В целом Сибирь, ее люди не вызвали особой симпатии Бальмонта, он писал, что Сибирь — не его страна. Но всё же считал поездку важной: «Сибирь должна быть мною увидена целиком, это будет настоящая новая страница моей жизни». Из писем жене видно, что там встречали его сдержаннее и холоднее, чем в южных городах, это его раздражало. К тому же он устал «жить на колесах», разъезжая по необъятным просторам Сибири. В письме из Иркутска (от 29 марта) он заявляет, что в Сибирь больше никогда не поедет, если только его туда не сошлют. Жителей временами находит «тупыми», «не дай бог с ними жить», «увянешь быстро». «И от природы здешней веет грустью», — добавляет он. О Байкале пишет: «Дорога живописная. Чувствуется мощь Байкала. И тоска в воздухе мне чудится везде. Тени замученных. И привезу отсюда ларец горьких слов». Во многом высказывания эти субъективны, навеяны однообразием, утомительностью поездки и выступлений, которые ему надоели, стали «нестерпимы, отвратны, постылы». Однако он продолжал фиксировать в письмах новые впечатления и встречи, а их было много, и они разнообразны.

Тридцатого марта, подъезжая к Чите, он пишет дочери Нине: «Здесь уже давно нет ничего русского. Ни в природе, ни в людях. Много бурят, киргизов, китайцев. И в природе, более суровой, чем у нас, нет той кроткой трогательности, которая пленяет в русской природе». В нескольких письмах Екатерине Алексеевне от 31 марта он делится впечатлениями о Чите: «Я наконец доехал до интересных мест, где всё уже говорит о настоящем Востоке — лица, одежды, краски неба. Катался за город, и закат был точно на японской картине»; «Вчера убедился, что здешняя публика стоит того, чтобы перед ней выступать… <…> Здесь публики меньше, но я чувствую настоящих людей».

В Чите к нему присоединилась Елена Цветковская, и они направились в Харбин. Это уже территория Китая, но Харбин был русским городом — центром Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД), построенной и обслуживаемой русскими. 6 апреля 1916 года Бальмонт пишет из Харбина: «Я радуюсь на новые впечатления Дальнего Востока — маленькие беглые услады глаз и души. Все китайцы, проходящие по улицам, похожи на изваяния, их лица — непроницаемые маски, и достаточно одного дня с ними, чтобы видеть, как непроходима пропасть между нами и ими, как различны должны быть у китайской и арийской расы все явления мироощущения, все понятия Красоты и Гармонии. Радостно забавны и японки, кошачья порода. Но здесь их еще мало. С другой стороны, я огорчен весьма малыми сборами. Не время сейчас выступлений, и слишком для этих людей мудрено то, что я даю. Это огорчительно и внутренне важно».

Дополнительные сведения о выступлениях в Харбине можно встретить в письме поэта Анне Николаевне Ивановой (Нюше) от 7 апреля: «Боже мой, до чего здешняя русская публика, бывшая на моем первом вечере в другой части города, глупа, пошла, груба и неотзывчива в сравнении с здешней еврейской публикой (речь идет о публике в Железнодорожном собрании, в центре города, где жили главным образом интеллигенция, коммерсанты, специалисты, служащие. — П. К., Н. М.). Который раз на этой планете Земля я убеждаюсь, что мне легче говорить по-родному с людьми иной расы и трудно и неприятно говорить с людьми моей расы, что я все-таки воистину люблю Россию и проникаюсь ненавистью к тем, кто не хочет ее любить».

Из Харбина Бальмонт выехал 9 апреля и вскоре прибыл во Владивосток — конечный пункт поездки. Из Владивостока выезжал для выступлений в Уссурийск и Хабаровск. Владивосток очаровал его морем, которое он любил, русским говором и приветливостью людей. О нем писали в местной газете «Дальняя окраина», печатали там его стихи, переводы с японского, а также стихи, ему посвященные. Встречался с замечательной семьей Янковских (Маргарита Михайловна Янковская, в девичестве Шевелева, — старая знакомая Бальмонта). «Она, как я узнал, много содействовала моей славе в Японии, — сообщал он в письме. — Ее приятель Моичи Ямагути — лучший в Японии знаток русского языка и литературы». Юрий Михайлович Янковский, ее муж, был известным ученым и предпринимателем в Приморье, владельцем процветающего имения Сидами, где вырастил огромное стадо благородных оленей. В этом «сказочном», по слову Бальмонта, имении он побывал, что известно из цитировавшегося выше письма А. Н. Ивановой.

Поэт известил жену в письме от 26 апреля о предстоящем отплытии в Японию. Там он пробыл две недели и 14 мая вернулся во Владивосток. Итог этого путешествия поэт подвел словами: «Японией пленен безмерно».

Цуруга, Йокогама, Камакура, Токио, Никко, Киото, Нара — таким в основном был его японский маршрут. «Я всегда испытывал по отношению к Японии предубеждение, — признавался поэт в письме от 19 мая 1916 года. — Оно было ошибочным… <…> Японцы именно один из немногих народов на земле, которые обладают особой, притягательной для меня силой. Воплощение трудолюбия, любви к земле, любви благоговейной к своей работе и к своей родине, внимательности изящной, деликатности безукоризненной… Что касается японской женщины, мне кажется, что любить ее — великое и высокое счастье, ибо она совершенство красоты, изящества, мягкости, ритма… <…> Японская природа — воздушная греза… <…> В Японии много того, что меня очаровало на Тонга, Самоа и Яве». Позднее Бальмонт написал ряд очерков о Японии, печатавшихся в российских газетах.

Через несколько дней, 21 мая, Бальмонт выехал в Петроград, куда прибыл в первых числах июня. Так завершилось его самое большое турне. Впечатления от Сибири не пропали бесследно: в 1935 году в США выйдет его сборник «Голубая подкова. Стихи о Сибири».

Три поездки по России показали Бальмонту, что его знают и помнят в родной стране, что он по-прежнему популярен. Большинство его выступлений, особенно чтение стихов, заканчивались успехом, что очень поддерживало поэта в то время, когда критика, следуя новой моде, отвернулась от него, а молодые поэты зачастую считали его поэзию устаревшей. Так что эти путешествия, кроме доходов, необходимых для жизни, приносили поэту и моральное удовлетворение.