Броня генетической памяти - Татьяна Миронова

Бесстыдный смех ненормален, он является разновидностью психоза эйфории, а рождает его эпидемическая искра глумления над запретным, передающаяся от одного зрителя к другому. Состояние, в которое впадают пришедшие за удовольствием люди на «сеансах смеха», и вправду сродни психически болезненному состоянию эйфории, когда «деятельность больных расторможена, наблюдается дурашливое поведение и расстройства критического мышления». Главная опасность подобных смеховых развлечений – в стремлении создавать у зрителя потребность в бесстыдстве и удовольствии от срамоты. Бесстыдный смех, открыто называющий запрещенные к прилюдному наименованию непристойности, разрушает границы добра и зла, явная скверна вдруг предстает дозволенной, и даже весьма привлекательной, ибо, переступая через запрет, человек чувствует себя смелым и испытывает от этого удовольствие. К тому же психоз эйфории не позволяет человеку, одержимому им, воспринимать и здраво оценивать происходящее. Так и формируют ныне наглое человеческое быдло, приученное к бесстыдству, не понимающее, что такое стыд и срам.

Греховный, пошлый, наглый смех безоговорочно осуждался русским народом, но, в семье не без урода, существовал исподволь в некоторых черных душах. Теперь этот непристойный смех пытаются сделать первейшим средством искоренения в нас стыда и приличия, а главное, понятий о добре и зле, являющихся нравственной крепью русского народа.

Когда плач смехом прет

Русские смеются даже тогда, когда должно быть страшно. У нас, к изумлению многих народов, когда есть нечего, то жить весело. Если же плакать при этом мы не смеем, а тужить не велят, то остается только смеяться. Смех освобождает нас от страха благодаря тому, что русские умеют смеяться в лицо врагу. Мы действительно смеем смеяться, преодолевая страх, какой бы природы он ни был, – смехом мы перебарываем опаску перед могуществом богачей и власть имущих. Такой смех называют еще смехом сквозь слезы, он, как правило, обличает подлость наших врагов. Подлость, а это слово по смыслу сродни низости, – зло, что украшает себя масками добра, справедливости, величия, но на самом деле несет пагубу и разорение. Высмеять подлость для русских значит сохранить достоинство человека, не унизиться перед богатым и знатным, не согнуться перед властями предержащими. Если же ты не страшишься таковых, а об этом открыто свидетельствует твой смех, то ты достоин человеческого звания во мнении людей и в собственных глазах.

Русский человек всегда умел сохранять достоинство, смеясь над социальным неравенством: «Мы и на том свете будем на бар служить – они будут в котле кипеть, а мы – дрова подкладывать». Высокомерие господ осаживали резко и метко: «Ты – сударь, я – сударь, а кто же присударивать будет?». О ненасытности богачей велась язвительная поговорка: «Сыта свинья, а все жрет». Доставалось и лихоимцам-банкирам: «Ростовщики на том свете каленые пятаки голыми руками считают».

Вот как посмеивались крестьяне над господами, понимая, что барский почет не по заслугам: «Паны что дурни: что захотят, то и делают». А еще ворчали мужики, напоровшись на заносчивость барина: «По всему видно, что не из простых, а из вислоухих». Осаживали и своих, вырвавшихся из грязи в князи, едко напоминая им о «социальном происхождении»: «Не мешайся, деревенская собака, промеж городских!».

Насмешка над уродствами, отличавшими высшие сословия, была для русского человека способом сохранить собственное достоинство. Крестьяне осмеливались насмехаться над изнеженными барами, дерзким смехом осуждали алчных попов, глумились над вороватыми купцами, и тем возвышались над ними, доказывая сами себе, что они люди более высокого полета и правильного уклада.

Подобный смех над богатыми в ходу и в наше время. Так называемые анекдоты «про новых русских» есть продолжение древнего смеха над алчностью и кичливостью богатеев. Анекдоты новейшего времени повторяют эту матрицу один в один: «Сынок „нового русского“ спрашивает у отца: „Слышь, пап, а что такое „бьющая в глаза роскошь“?» – «Это, сынок, когда мы твою золотую рогатку инкрустируем бриллиантами». Такие анекдоты злы и презрительны, в них откровенное пожелание всяческих кар на головы неправедно «наживших» богатства: «Новый русский» приходит к гадалке и спрашивает: «Мне вчера ночью картошка приснилась, к чему бы это?». – «Очень просто, – отвечает та. – Или весной посадят, или осенью уберут».

Сегодня сохраняется в народе достойная черта не ронять чести перед деньги имущими, этот древний архетип сквозит в большинстве современных анекдотов: «Заходит в офис „новый русский“ с огромной цепью на шее. Роняет свысока: „Где хозяин?“. Охранник не задумываясь: „Что, хозяина потерял? Так погавкай!“».

Спасает смех от трепета и перед власть имущими. Царь с боярами да приказными, Генеральный секретарь с членами Политбюро, Президент с Государственной Думой из века в век неизменно оказываются на прицеле смеха. Так мы сохраняем собственное достоинство перед лицом властителей, если они злоупотребляют властью. Вот где плач народный и впрямь смехом прет. Известно русскому человеку сызмала, что слезами горю не поможешь, вот и приходится помогать горю смехом, перебарывая в показном, нарочитом веселье страх перед могуществом властей. Бытовала горькая усмешка в давние времена: «Милует царь, да не жалует псарь». Клеймили бесчинства приказных и чиновников: «В земле – черви, в воде – черти, в лесу – сучки, в суде – крючки!». Эта древняя матрица воспряла в анекдотах про Хрущева, Брежнева, Горбачева, Ельцина, Путина. В такой форме, к примеру: «Хватит ругать президента! Дайте ему срок, и все наладится». И уж, конечно, наши люди не жалеют острот в адрес новых приказных: «В Государственной Думе принимали закон „Народ должен жить хорошо“. Внесли поправки ко второму чтению: „Народ должен жить“. В окончательном, третьем, чтении приняли: „Народ должен“».

Смех над правителями – явное свидетельство падения их авторитета в глазах подданных, в смешных формулах выносящих приговоры типа «Путин лучше Гитлера», в озорных и образных призывах рисующих перспективу смены правящего режима: «Русский лес без чурок и сучков». Тот, кто сегодня так смеется, чувствует себя представителем угнетенного народа, достоинство которого он защищает. И по мере распространения подобных шуток и острот, анекдотов и призывов ширится народный протест и возвышается народный голос. Мы смехом опрокидываем самоуверенность правителей сидеть на народной шее вечно. Достоинство народа, как носителя суверенной власти, вот что отстаивает наш русский смех.

Есть еще одна причина преодолевать страх смехом. Именно так мы подавляем ужас перед чужаками, особенно когда их слишком много и они нам явно угрожают.

Истоки этого смеха коренятся в преодолении древнего страха перед чужими. Перебарывая боязливую неприязнь незнакомого народа, русские искали в чужаках смешное, а смешным казалось все то, в чем они были непохожи на нас. Это и язык, непонятный нашему слуху и потому воспринимаемый как звериный рык или птичий клекот. И внешний облик, отличающий их от русских и потому подчас представляющийся нам уродством. Обычаи и повадки, которые не свойственны русским и потому кажутся нам дикими. Такой смех служит наиболее достойным способом защиты от иноплеменников. Высмеивая чужаков, мы не только преодолеваем страх перед ними, но и воспитываем в своих любовь к родному и презрение к чужому, а следовательно, сохраняем и возвышаем в собственных глазах свое национальное достоинство.

Начнем с того, что всякого иноземца в старину насмешливо называли немцем, то есть немым. Поскольку иностранная речь была русским не понятна, любой чужак представлялся нам глухим или глупым – немтырем, не способным к человеческому общению. Сегодня подобную насмешку мы видим в русском именовании выходцев из Средней Азии. Чурки, с одной стороны, это с особой огласовкой воспроизводимое слово тюрки, но одновременно возникает смешная двусмысленность – чурками на русских улицах насмешливо кличут азиатов, имея в виду сходство с деревяшкой, безответной и несмысленной.

По-прежнему дика нам речь иностранцев, и сегодняшний анекдот продолжает древнее смешливое поверье, согласно которому иноземцы не говорят, а рычат, регочут, гогочут. Оно живо и поныне: «Чтобы научиться говорить по-китайски, нужно положить в рот горячую картофелину и произносить любые слова». Наша же речь во всех ее проявлениях нам представляется лучшей в мире, что проявляется даже в иронических, не без хвастовства заявлениях: «Как чуден и глубок русский язык. Попробуйте, не потеряв красоты и душевности, перевести на любой другой язык фразу „маленько многовато выпил“». А вот еще одно ироническое утверждение: «Только в России „угу“ означает „спасибо“, „ой“ переводится как „извините“, „эй“ трактуется как „подойдите, пожалуйста“, а кусочек хлеба является вторым столовым прибором». Любовь к родному языку и собственным традициям – вот что отстаивалось и отстаивается таким смехом.