Homo cinematographicus, modus visualis - Лев Александрович Наумов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На самом деле причина, прежде всего, в том, что Тарковский не знал, как ему самому снимать этот фильм. Он внутренне не был готов к этой картине. Он вообще не хотел снимать «Сталкера». У него ведь даже в «Мартирологе» есть фраза о том, что «из этой вещи (из «Пикника на обочине») мог бы получиться хороший сценарий для кого-нибудь». И себя Тарковский видел, прежде всего, соавтором сценария и художественным руководителем фильма, который будет делать кто-то другой. Сам он внутренне к этой картине готов не был. А учитывая, что главный персонаж – Рэдрик Шухарт – был человек активный, жестокий man of action, двигающий сюжет своими поступками, своим поведением, Тарковскому он внутренне оказался чрезвычайно неблизок. Но понимание этого пришло к режиссеру лишь в конце первого года. У гениев тоже бывают ошибки.
Осенью, когда был большой перерыв в съемках «Сталкера», Тарковский сказал Аркадию Стругацкому: «Чтобы я этого бандита больше в сценарии не видел!» В результате главный герой и этого фильма стал иным – типологичным для картин Тарковского. Все центральные персонажи фильмов Тарковского – это мужчины, которые внешне в значительной степени лишены внешних примет мужского поведения. Это очень рефлексирующие, очень переживающие и очень неуверенные в себе люди. Люди, которые не только пытаются разрешить проблемы, возникающие в связи с какими-то внешними событиями, но которые занимаются поиском самих себя в этой ситуации. Такие герои Тарковскому близки. Потому, когда они со сценаристами сделали Сталкера таким, этот персонаж тоже стал в значительной степени отражением внутренней человеческой сути самого Тарковского, и ему стало более или менее понятно, как снимать эту картину. После этого она снималась уже без особых проблем.
Я называю это «третьим „Сталкером“». «Второй „Сталкер“» – это была попытка снять кино с Леонидом Ивановичем Калашниковым и Шавкатом Абдусаламовым. Но она оказалась кратковременной, продлилась около месяца, и дальше у нас ушла натура. Там возник конфликт между Ларисой Павловной Тарковской и Абдусаламовым, который очень быстро завершился тем, что Шавката тоже уволили. После этого Леонид Иванович сказал, что без художника (они работали с Абдусаламовым на «Агонии») он снимать не хочет и не будет.
На этом съемки были остановлены. Последовал полугодовой перерыв, где очень многое решалось, уточнялось, трансформировалось. И фильм стал совершенно другим. По изобразительным средствам, по декорациям итоговый «Сталкер» очень похож на то, что было в начале, образы Писателя и Профессора изменились малозначительно, но главный герой стал собственной противоположностью. Вместо человека действия он превратился в человека сомнения, который ищет какую-то истину для себя и пытается ее преподнести другим.
На «Сталкере» у нас некоторое время был вторым режиссером Николай Досталь – очень хороший режиссер, сейчас получивший заслуженное признание. У него есть замечательные фильмы – «Облако-рай», сериалы по Варламу Шаламову, «Штрафбат» по Володарскому, «Мелкий бес», «Маленький гигант большого секса». В общем, достаточно профессиональный и очень талантливый человек. Коля, вырос, практически, на «Мосфильме», потому что его отец был режиссером-постановщиком и погиб на съемках. Его старший брат пошел на студию, чтобы как-то зарабатывать деньги, а Коля в те времена был при нем. То есть, Николай знал всю эту мосфильмовскую «кухню» с младенческих лет.
Работа второго режиссера – это работа организатора и координатора съемочного процесса. Если искать какие-то военные аналогии, это работа начальника штаба. Это труд человека, планирующего операцию.
Коля был очень хороший второй режиссер, но он пытался заставить Тарковского как-то более ответственно относиться к фильму. Досталь составлял календарно-постановочный план. Это было его прямой обязанностью. Тарковский, приходя на студию, снимал с доски этот план, делал кислое лицо и выбрасывал в урну. Коля терпеливо каждый день делал это по новой.
А Тарковский в это время делал «Гамлета» в театре «Ленком». Вокруг этого была атмосфера… чрезвычайного трепета – «вот гений делает спектакль»! Я не смог посмотреть эту постановку, он прошел, по-моему, около десяти раз, и у Тарковского всегда был гигантский список «нужных людей», которые приглашались. Попасть было очень сложно.
Спектакль просуществовал до конца мая, а премьера была в конце января. И даже во время съемок Тарковский первое время ездил в Москву перед каждым спектаклем, чтобы вносить какие-то поправки, а потом выходить на аплодисменты. В общем, к концу мая спектакль ему разонравился, и он попросил Марка Захарова его снять, что и было сделано.
Но поначалу спектакль его увлекал гораздо больше, чем фильм. Тарковский думал, что он быстро снимет эту авантюрную картину с напряженным сюжетом, заработает деньги и сбережет силы для более классического фильма. Тарковский не очень высоко ценил Стругацких и не считал их равновеликими себе. Он думал о театре, о фильмах по Томасу Манну, по Льву Толстому, Бунину, Достоевскому – вот был круг его интересов. А сценарий Стругацких – это было средство заработать деньги.
И когда он начал делать фильм «Сталкер», то возник конфликт, которого, я думаю, сам Тарковский ожидал менее всего. Конфликт между Тарковским-режиссером, художником и Тарковским-человеком, который хотел быстро сделать проходную для себя картину. Вот это и стало источником всех проблем и конфликтов. Внутренне он не был готов к этой картине, и возникали сомнения. А признаться в том, что он не готов, он не хотел и не мог ни другим, ни себе. Все это послужило источником дальнейших проблем, а их возникло великое множество: немало эпизодов переснималось десяток раз – одни и те же эпизоды в одних и тех же интерьерах. Что-то чуть-чуть менялось, менялось движение камеры, менялась оптика, но это были одни и те же сцены.
Когда начались съемки, Тарковский был очень увлечен декорированием площадки. Вот, допустим, сидит он рядом с камерой, на кране сидит Рерберг. Рерберг говорит: «Чего-то пустовато по переднему плану, надо бы сюда чего-нибудь положить…» Я отвечаю: «У меня есть большой моток ржавой проволоки». Рерберг восклицает: «Вот! То, что надо. Тащи сюда!» Я тащу, укладываю по переднему плану. Гоша говорит: «Ну, вроде, можем снимать?» Тарковский произносит: «Давай-ка, теперь я посмотрю». Ссаживает Рерберга с крана, залезает, смотрит и говорит: «А вот там, значит, что-то… какие-то камни голые. Туда надо мху положить». Мы ищем мох, кладем туда. Он говорит: «А вот слева хорошо бы, кустик такой сделать
