ГОРСТЬ СВЕТА. Роман-хроника Части первая, вторая - РОБЕРТ ШТИЛЬМАРК

Близкий к отчаянию, искатель оружия позвонил с автомата Герке Мозжухину, встретился с ним в Еропкинском переулке. С его сбивчивых слов Герка полностью охватил умом всю ситуацию.

— Его уже не остановишь, — сказал Герка. — Он отрезал себе все пути. Остается только помочь... Тот, из которого ты стрелял на чердаке, чей же?

— Однокурсника. Зовут Сергеем. Не продаст — самому нужен. Да и больно ненадежен.

— Ладно! Придется, видно, залезть в тайник!

Роня давно знал, что Теркин брат Александр, белый офицер, долго отстреливался с собственного чердака в октябрьские дни 17-го. Перед бегством зарыл именной браунинг и офицерский «Смит и Вессон» в укромном чердачном уголке, переоделся в квартире своей возлюбленной и в штатском платье благополучно миновал красногвардейский пикет. Добрался, похоже, до Парижа... Тем временем, Герка тайник отыскал, вычистил оружие и уже сам берег пистолет и револьвер брата. Он будто думал вслух, делясь соображениями с Роней:

— Браунингом рисковать нельзя — еще имя не стерто, да и номер именного может быть где-то зарегистрирован. Придется взять «Смит». Но тут вот какое осложнение: у него чуть коротковат патронник, и приходится подпиливать патроны от браунинга. Калибр тот же, но надобно снимать напильником полтора миллиметра пулевой оболочки. Что-то вроде «дум-дум» получается... Для данного случая в самый раз... Ну как, решено?

— Думаю, можно пожертвовать «Смитом». Он заряжен? Так давай!

Через полчаса Герка передал Роне небольшой тяжеловатый пакет.

— Пришлось наспех подпилить еще три патрона. И, знаешь, очень мне эту братнину штуку жаль! Оружием раскидываться нынче не след бы! Тем более таким заветным! Ведь, понимаешь, если выбрать вам местечко поглуше, и у тебя хватит нервов... Впрочем, как знаешь, так и поступай, не маленький! Коли решишься, можешь считать тогда уж своим, а то ведь ты безоружен пока...

Роня, до того часа еще и не пытавшийся представить себе реальную картину того, что должно было свершиться на станции Краснове, вдруг осознал все до конца, будто увидел Осю лежащим на траве, рядом с выпавшим из рук револьвером. Значит, Герка намекает, что этот револьвер можно поднять и... унести? А потом считать уже своим?

— Я тебя понял, Герка. А если застукают? Заметят, схватят?

— Да, тогда — дело дрянь. Будет обвинение в убийстве. Письмо тут не доказательство, может, мол, оно было под принуждением. Уж смотри сам в оба, коли ввязался в эту затею. Кстати, когда у тебя лекции кончаются?

— Обычно в 22.15.

— Хорошо бы поспел хоть напоследок. Непременно запишись у дежурного. По дороге на вокзал забеги, отметься, оставь это пальтишко в гардеробе. Пусть висит весь вечер. А коли дежурный удивиться, что на лекциях не видал, скажешь, бегал курить или в чужих группах слушал любимого профессора. Понял? Усвоил?

— Вполне

— Ну, с Богом! Обними его от меня. Скажи, все там будем.

...С поезда они сошли на платформе Красково уже в густеющих сумерках, моросил осенний дождик Лезли вверх, на темный откос. Шли тропами мимо опустелых дач. Не встретили ни живой души. В лесу их поглотила почти полная тьма. Ося знал этот .нес — они с матерью прожили здесь на даче все лето. Теперь он искал знакомую полянку.

Путались в потемках недолго — полянка возникла вдруг из-за расступившихся елей. Над вершинами открылся овал высокого беззвездия.

Осин голос:

— Здесь! Пора! У тебя, Роня, будет интересная и непростая жизнь. Не то что моя недотыкомка! Обнимемся! И поклянись мне Богом, что ты выстрелишь мне в голову еще раз, для верности. Я себе не очень доверяю!.. Прощай, Роня! Не забудь клятву!

В смутном сумраке Осина рука поднялась к правому виску. Прошла вечность, прежде чем мигнула голубоватая вспышка, отдавшаяся в Рониных ушах слабом толчком. Ося мягко, бескостно, опустился на мох.

Секундант нагнулся над упавшим. Уловил слабый, будто облегченный вздох. Зажег спичку. На полных, мягких осиных губах чуть пузырилась розовая пена. Из полуоткрытых очей исчезло страдание. На лицо нисходил покой. Поразительно было это утешение смертью. Револьвер из руки выпал.

Рональд Вальдек поднял его и, при догоравшей спичке, исполнил клятву. Перекрестив тело, вышел к реке Пехорке, поднялся на пасыпь, постоял минуту на железнодорожном мосту, прикидывая, не утопить ли улику. Но все было тихо, «Смит и Вессон» покоился в кармане брюк эталоном дружбы. Секундант решил сберечь его. На станции Томилино уцепился, уже на ходу дачного поезда, за поручни последнего вагона и быстро прошел вперед, в голову состава.

Часом с четвертью позже он уже слушал лекцию В. М. Лобанова о древнерусском искусстве, искоса поглядывая на страничку группового журнала, уже заполненную дежурной: было отмечено его присутствие на всех лекциях. В вестибюле отлучка его тоже осталась незамеченной: гардеробщики могли бы подтвердить, что владелец пальто — на улицу в нем не выходил весь вечер!

После занятий, уже около одиннадцати, он встретился с Геркой Мозжухиным. Решили укрыть «Смит и Вессона» снова в прежнем тайнике, а неистраченные червонцы под каким-нибудь благовидным предлогом вернуть матери покойного.

* * *

Тяжесть подозрений легла на девушку. Муровские шерлоки-холмсы с поразительной точностью установили картину преступления! Оно, мол, произошло в половине десятого (на деле — в начале девятого), ибо некто слышал по-соседству с дачным поселком три выстрела — два подряд, один — после паузы (в действительности оба выстрела были практически бесшумны: их поглотила сырость, мгла, деревья и сама земля). Оба попадания — безусловно смертельны, одно в правый, другое — в левый висок. Стреляли двое, одновременно, с небольшого расстояния (оба выстрела были в упор). Цель убийства — по-видимому, ограбление, ибо при покойнике не оказалось золотых ручных часов фирмы «Мозер», каковые были на нем при выходе из дому. Участников преступления — минимум было трое, одна из них женщина. След ее туфли остался на кротовой норке у тела. Перед смертью Осип Розенштамм находился в половом общении с женщиной, оставившей этот след, а бутылочка коньяку в кустах и след коньяка в желудке жертвы свидетельствуют, что ее пытались напоить перед концом. Письмо же, мол, ничего не доказывает — влюбленные и не таким грозят! Кстати, из-за ошибки в адресе оно пришло подозрительно поздно, уже после похорон и начала следствия.

Свежую Осину могилу украсил пышный холм живых цветов и шелковых лент от товарищей. Эти цветы, венки и ленты почти полностью поглотили вырученные за часы деньги. На пути с кладбища кто-то сказал:

— Лег-таки Ося рядом с отцом, в ожидании матери!

Та прожила еще несколько лет. Выводы следствия ее смешили!