Змея и Крылья Ночи - Карисса Бродбент

говорить такие вещи, но это правда. Посмотри на себя. Думаешь, я не вижу тебя насквозь?

Я была расстроена. Мое сердцебиение участилось. На его щеке заиграл мускул. Его ноздри раздувались. Даже сейчас я могла видеть это. Голод, скрывающийся под болью.

— Мир наших грез прекрасен, но он нереален, — сказала я. — И я не хочу, чтобы меня разбудило то, как ты разрываешь мне горло.

Я сразу же пожалела о своих словах. Я пожалела о них, потому что они были жестокими, и потому что ужасная, наивная боль на лице Райна заставила мою душу болеть.

Я пожалела о них не потому, что они были неправдой. Эти слова были правдой.

Неужели он думал, что он единственный, кто хочет притворяться? В этот момент я хотела лишь одного — прожить всю жизнь так, как мы жили последние несколько недель. Построить что-то вроде дома в этом дерьмовом, темном дворце.

Я хотела этого так сильно, что даже… даже подумала, не смогу ли я помочь ему. Хотя это была глупая мысль. Даже если человек предложит себя вампиру, лишенному пищи так долго, это будет означать почти верную смерть, какими бы благими ни были его намерения. И все же, когда я увидела выражение его лица, отчаяние, я была готова подумать об этом.

Глупо, наивно, по-детски.

Но Райн уже отступил назад, его спина была прямой, костяшки пальцев побелели на боках. Он сделал несколько шагов в сторону, как будто, даже в гневе, он понимал, что мне нужно, чтобы он оставил между нами больше пространства.

— Хорошо, — холодно сказал он. — Ты права. Мы вели себя глупо. Если ты хочешь, чтобы я ушел, я уйду. Тебе не следует приближаться к этим коридорам. Я уйду.

Я уже хотела взять свои слова обратно. Знакомая хватка страха начала сжиматься вокруг моего сердца. Не страх перед Райном, а страх остаться без него и того, что я могу почувствовать, когда его не станет.

— Хорошо, — сказала я вопреки всем инстинктам.

Никто из нас, казалось, не знал, что еще сказать.

Поэтому он пошел в свою комнату, собрал свои вещи, отодвинул комод перед дверью настолько, чтобы проскользнуть, а затем повернулся ко мне.

Миллион слов повисло в воздухе.

Он просто сказал:

— Задвинь это обратно, когда я уйду. Я…

Он сдерживал все, что собирался сказать.

Мне было знакомо это чувство, потому что я тоже так делала. Проглатывала слова «Не уходи», «Я буду скучать по тебе» и «Прости меня».

Это чертовски глупо, говорила я себе. Он просто уходит в другие апартаменты, и это единственное, что имеет смысл.

Но я знала, мы оба знали, что как только Райн уйдет, как только он станет просто еще одним участником Кеджари, что-то непоправимо изменится между нами.

— Я… — Он попытался снова, сдался и сказал: — Увидимся на следующем испытании.

И он ушел, прежде чем я успела произнести еще хоть слово.

Глава

37

В ту ночь, впервые за долгое время, мне приснилась отсутствующая на небе луна.

Кровать, как ни была она шаткой и дешевой, все равно была огромной по сравнению с моим крошечным телом. Я забралась поглубже под одеяло, натянув его до самого носа. Иона и Лисан спали, или притворялись, что спят. Мама торопливо шептала:

— Убери фонарь, ты знаешь, что они могут прийти, ты знаешь…

Мне тоже было страшно. Но я подумала, что никогда не должна бояться, и выскользнула из-под одеяла. Я очень, очень тихо подошла к окну. Моего роста едва хватало, чтобы дотянуться до подоконника. Я ухватилась за щепки дерева и посмотрела в небо.

Однажды я видела мертвого червяка, на котором было столько муравьев, что он превратился в одну большую извивающуюся черную массу. Теперь небо выглядело так же. Просто пульсирующее покрывало тьмы.

Только это были не муравьи в небе. Это были крылья.

— Орайя!

Мама произнесла мое имя так, как она это делала, когда была напугана.

— Орайя, отойди от…!

ВОЗДУХ ПОПАЛ в мои легкие слишком сильно, как глоток соленой воды. Что еще хуже, мне казалось, что он пожирает меня изнутри.

Кашель охватил все мое тело. Я едва успела прийти в себя, как снова потеряла сознание, перекатилась на четвереньки и забилась в конвульсиях. Из глаз потекли слезы, живот болел, зрение было настолько размытым, что я скорее услышала, чем увидела, как на землю упала рвотная масса. Я быстро моргала в слабой попытке прояснить зрение.

Я подняла голову.

Неудивительно, что мне приснилась та ночь, ведь эта выглядела точно так же. Только корчащиеся, неясные движения в леденящей душу массе тьмы.

Деревья окружали меня — высокие, редкие и узкие, с несколькими длинными игольчатыми ветвями на верхушках. Земля под моими ладонями была неровной и песчаной. Повсюду громоздились камни.

Все вокруг — грязь, камни, деревья было черным, лунные очертания проступали на фоне темно-пепельно-серых оттенков. От земли поднимались клубы дыма, горячего и зернистого. Когда порыв ветра пронесся надо мной, я задохнулась от боли и отпрянула в сторону. Он обжигал мою кожу, как кислота.

Я выхватила свои клинки и держала их наготове. Движение пронзило лес, расстояние было слишком большим, чтобы я могла разобрать, что вижу, но звук был безошибочным. Влажное, тяжелое дыхание, громкие крики и тошнотворный звук разрываемой плоти.

Мой разум помутился, возможно, из — за дыма или из — за магии, которая привела нас сюда, но я заставила себя сквозь дымку собрать воедино происходящее.

Это было испытание Полумесяца. Это должно было быть так. Мы не были в Колизее, мы даже не были в Сивринаже, по крайней мере, в той его части, которую я видела, но время совпало, а испытание Полумесяца часто было самым уникальным.

Но какова была цель?

Я услышала шаги. Я повернулась, и тут же что-то врезалось в меня, отбросив на камни. Я не могла разглядеть лицо нападавшего, все вокруг было таким темным и размытым, а дым, поднимавшийся с земли, с каждой затяжкой пузырил мои доспехи. Я наносила дикие удары своими клинками, задевая плоть.

Обычно яда было бы достаточно, чтобы хотя бы замедлить их, но моего нападавшего, похоже, совершенно не волновала боль. Жажда крови? Если это так, то это одно из худших стадий, быть настолько оторванным от собственного тела, что я когда-либо видела.

Я сильно вогнала свой клинок в бок нападавшего, и это, наконец, заставило его пошатнуться. Он зашатался, упал на землю, словно