Безумная роща - Андрей Смирнов

Спросила его Рея:

– Отчего тогда ты напал на ту, кто беззащитна? Отчего не начал войну с людьми? Или ты так смел только с девицами?

Сказал Яскайлег:

– Я могу истребить двадцать или тридцать мужчин, но не в силах уничтожить весь ваш народ, как вы уничтожили мой. Однако, если желаешь причинить кому-нибудь боль, следует выбрать для того наиболее нежное место. Дети людей – наиболее нежная часть человеческого рода, но бессмысленно было бы терзать их, потому что они не сумеют понять, за что им причиняют мучения, а мучения ради одних только мучений кажутся мне противоестественными. Ты же – можешь понять. И хотя ты уже не ребенок, ты еще не успела загрубеть. Кроме того, ты – женщина, и, убив тебя, я убью также всех сыновей и всех дочерей, которых ты никогда не родишь.

Сказала ему Рея:

– Убив меня, ты убьешь только меня. Причиняя мне боль – причинишь боль только мне, а не всему человеческому роду.

Сказал ей дроу:

– Дочь людей, неужели ты не знаешь, что всякий народ сплетен в одно Целое? Так, многие листья могут расти на одном дереве, но само дерево – едино. Ты не видишь Целого, да и я не умею видеть его прямо, но я знаю, что оно существует. Убивая тебя, я убиваю часть этого Целого, причиняя боль тебе – причиняю боль Целому.

Сказала Рея:

– Если и другие из вашего народа были подобны тебе, то нет ничего странного, что ваш род угасает, ибо ты – жесток и отвратителен, а вдобавок ко всему – еще и безумен.

Сказал дроу с жестокой усмешкой:

– Другие из моего народа, о которых ты говоришь, поначалу не могли понять, почему многочисленные воины, закованные в железные латы, пришли в их земли – не могли понять, пока не стало слишком поздно. Я видел, как горели наши поселенья, видел, как беспощадно вы издевались над пленными, как беспощадно истребляли нас. На моих глазах была уничтожена вся моя семья. Я был тогда весьма молод; меня пленили и подвергли пыткам, и хотя страдания, которые испытвал я сам, я и мог бы простить вам, но не могу, не хочу и не стану прощать того, что вы сделали с моими родичами. Некогда Целое вашего народа уничтожило Целое моего – от того у нас, как у народа, теперь нет никакого будущего, и от того столь редкими стали дети у нас. Царство Мертвых не ждет нас, как вас, ведь с тех пор нет в нем для нас никаких чертогов. Наше Целое подобно срубленному дереву – листья его еще живут, в то время как само дерево уже мертво. Подумай над моими словами, дитя людей – пусть они глубоко войдут в твою душу. С тем я оставляю тебя на день или два, чтобы ты могла приготовиться к тому, что тебя ожидает, ибо телесная боль – не такой предмет, с которым надлежит торопиться.

Сказав так, он отвел Рею в пустой подвал, бросил ей охапку сена и удалился. А надо сказать, что в том подвале не было дверей, но имелось нечто, подобное пологу, который опустился, когда Яскайлег вышел. Показалось Рее, что состоит этот полог из множества толстых спутанных нитей, но так как темно было в подвале, пришлось ей подойти ближе, чтобы разглядеть этот полог поподробнее. Увидела она, что это – паутина, темная, прозрачная, будто сделанная из черного хрусталя, а ткут эту паутину большие жирные пауки, висящие между потолком и косяком двери. С ужасом отскочила Рея к противоположной стене и вжалась в нее и не приближалась более к двери. Глаза ее тем временем попривыкли к темноте, и с сильным ужасом смотрела она, не отрываясь, на больших пауков, шевелившихся напротив, совсем с ней рядом – а ленивы и неторопливы были их движения! Некоторые из пауков размерами превосходили собак, другие же, поменьше, едва достигали длины двух ладоней. Раз, когда один из меньших пауков случайно упал на пол, на расстоянии всего трех шагов от Реи (а длиной это помещение было – четыре шага), громко закричала Рея, и кричала еще долго после того, как вскарабкался паук обратно на стену.

Так прошло некоторое время, показавшееся Рее вечностью, и увидела она, как кто-то с другой стороны приблизился к паутине. Подняли пауки полог перед пришедшим, и светлее стало в камере Реи. Появлению даже и своего мучителя была бы она безмерно рада, лишь бы не оставаться в одиночестве с этими пауками, но то был не Яскайлег. Вошла в камеру Реи девочка, бывшая в том возрасте, когда превращаются девочки в девушек. Без всякого сомнения, принадлежала эта пришедшая тому же народу, что и Яскайлег, и была так же бледна, стройна и красива, как он. Неуклюжим животным почувствовала себя Рея рядом с ней, собакой, которую хозяева наказали за большую провинность, а теперь, может быть, простят – или, быть может, продлят наказание. И при виде девочки от сильной радости разрыдалась она, чувствуя, как отпускает ее напряжение, державшее ее все это время.

Девочка принесла ей еду, завернутую во что-то, подобное большому листу, и прохладное питье в другом листе, края которого поднимались вверх, как у лодочки. Не смогла Рея есть, но воду выпила с жадностью, и снова посмотрела на пришедшую, не смея заговорить с ней первой.

Сказала девочка:

– Меня зовут Цамира. Как зовут тебя?

Сказала пленница:

– Рея.

Спросила ее дроу:

– Скажи, очень ли страшно тебе было жить среди людей?

Настолько был серьезен ее вопрос, настолько неподдельно любопытство – что истерическим смехом расхохоталась Рея, и долго еще не могла остановиться. Вскоре, впрочем, смех ее перемешался с рыданиями.

Сказала Рея девочке-дроу:

– Страшен ваш замок, и страшно мне находиться среди вас – в селении же, где жила я, я была счастлива.

Сказала Цамира:

– Вот как? Яскайлег, мой отец, говорит, что все люди – чудовища.

Сказала Рея:

– Он лжет.

Спросила ее девочка-дроу:

– Скажи, во всем ли он лжет мне? Лжет ли он, говоря, что вы часто убиваете друг друга, хотя и принадлежите к одному народу? Лжет ли он, говоря, что жизни не принадлежащих к вашему народу вы цените и того меньше? Лжет ли он, говоря, что вы полагаете себя рабами богов и от того считаете себя вправе повергать мучениям всякого, кто не разделяет с вами вашей веры? Лжет ли он, говоря, что одни из вас более почитают одного бога, а другие другого, и беспощадно воюют между собой, стремясь заслужить одобрение своих господ? Лжет ли он, говоря, что вы истребили многие народы, и уничтожили все прекрасное, что создали они?

– Может быть, это и так, – сказала Рея, – но если и уничтожили когда-то люди каких-то других существ, я об этом ничего не знаю.

– А что касается всего остального? Так ли это?

– Так, – сказала Рея, – но мы видим это совсем иначе, чем твой отец.

Кивнула девочка:

– И он говорил мне, что видите вы все это иначе. Жестокость вы называете смелостью, трусость – смирением, вероломство – умом и хитростью, глупость и жадность – благоразумием, рабство – верой. Вижу я, что не лгал он, говоря, что вы – чудовища.