Смерть не выбирают (сборник) - Григорий Глазов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Разве входная дверь была незаперта? – спросил он.
– Да нет, я своими ключами… Анатолий Филиппович, мимо вас никто не проходил? Вы ничего такого не заметили?
– Нет, Елена Павловна… А что?
– Да так… Мне показалось…
– Я, правда, отлучался минут на пятнадцать, последний обход делал.
– Спокойной ночи, Анатолий Филиппович. Заприте за мной…
Идя домой, она пыталась снова все сложить, сопоставить. В одном была уверена: не мираж ей привиделся. Она узнала того человека. И почти поняла, за чем он приходил. Но как проник? Входная дверь с улицы заперта. Кто впустил? Чтоб попасть из приемной через кабинет в лабораторию надо отключить сигнализацию… А это можно сделать лишь отперев дверцу ниши, где тумблер… Вахтера не оказалось на месте… Вахтер Сердюк? Что она знает о нем? Работает здесь четыре года. Никогда к нему никаких претензий. На работу его принимал сам Яловский, даже не принимал, а как бы устраивал…
"Это – то, что я знаю о нем, – подумала Елена Павловна. – А чего не знаю?.." Вернувшись домой, она по привычке нажала кнопку автоответчика. После короткого шуршания раздался голос: "Елена Павловна, это Яловский. Куда это вы запропастились на ночь глядя? Я дважды звонил вам. Когда бы вы не пришли, позвоните мне". Она взглянула на часы, было без четверти час, но без колебаний набрала номер Яловского.
– Простите, что так поздно, Альберт Андреевич, но вы просили позвонить. Что так срочно? Я убегала в институт, необходимо было.
– Мы едем не завтра, а послезавтра. Не было билетов. Можно ехать другим поездом, но тогда в Польше пересадка. Я решил, что прямым лучше.
– А есть ли гарантия, что послезавтра будут билеты?
– Да. Мне начальник поезда твердо пообещал.
– Но на работу я завтра не выйду. Есть кое-какие дела личного свойства.
– Хорошо. Спокойной ночи…
Она медленно опускала трубку, думая, правильно ли сделала, что ничего не рассказала Яловскому о ночном происшествии. И решила, что так лучше, успеет, надо сперва во всем самой разобраться, когда вернется из Германии.
4
У Сергея Назаркевича гаража не было. Машину свою – красные "Жигули 2103" он держал за домом, где жил, в проеме между двумя металлическими гаражами соседей – шофера из таксопарка и старика – инвалида войны.
Было воскресенье. Жарко. Вытоптанную площадку покрывала тень от высокого старого платана. Ветерок смел потемневшие опавшие со "свечек" лепестки в кучки к полуобвалившемуся деревянному забору, за которым лежал большой пустырь.
Дверь в металлическую коробку гаража, где стоял старенький "Москвич" таксиста, распахнута, в сумеречной глубине виднелись стеллажи с аккуратно разложенными инструментами, шлангами, баночками, бутылями; сбоку стоял стол с большими тисками, в углу компрессор.
Юрий Лагойда, обнаженный по пояс, в латаных джинсах и стоптанных кедах оглядывал весь этот разумный порядок завистливо, словно хозяин металлической коробки был виноват перед Лагойдой за бардак, царивший в его добротном, кирпичном, на две машины боксе. В нужный момент Лагойда не мог отыскать торцовый ключ или баночку с графитовым порошком.
– Ну, мужики, думайте быстрее, что еще понадобится, – сказал таксист. – Мне ехать нужно, жинка на барахолку собралась.
– Тебе что-нибудь еще, Коля? – спросил Лагойда у Вячина.
– На всякий случай большой газовый ключ и солидола, – ответил Вячин. Он тоже был обнажен по пояс, в старых синих вьетнамских брюках, и сидел на снятом колесе, разглядывая истершуюся тормозную колодку.
– Сосед, немножко тонкой шкурки и грунтовки, – попросил Назаркевич…
В это воскресенье они собрались привести в порядок машину Назаркевича. Вячин – ходовую часть, Лагойда – барахливший замок зажигания, а сам хозяин – зашкурить и загрунтовать кромки крыльев, где появились пятна ржавчины…
Каждый делал свое дело почти молча, иногда перебрасывались фразой-другой. К двум часам дня решили передохнуть, от обеда, предложенного Сергеем Назаркевичем, отказались; но сбегав домой, он все же принес термос с кофе, большие чашки и бутерброды с колбасой и сыром. Перекусив, сели покурить.
– Ты хотя бы поставил противоугонное, – сказал Вячин. – Держишь машину в этом закутке и спишь спокойно? – спросил он Назаркевича.
– А какой выход? До платной стоянки час добираться двумя трамваями.
– У тебя же и правая передняя дверца не запирается, – сказал Лагойда. – Замок надо менять, а зубчатка "съедена".
– Заработаю в кооперативе – куплю "девятку", – засмеялся Назаркевич.
– Таких умников много, – сказал Лагойда. – Знаешь, сколько сейчас "девятка" тянет? Да попробуй еще найди!
– Серега, у тебя, кажется, была пишущая машинка с латинским шрифтом? – спросил Вячин у Назаркевича.
– Есть. Наташа иногда пользуется, когда печатает диссертации медикам. А что нужно печатать?
– Два деловых письма по-польски, – сказал Вячин. – Еду в Польшу, в Жешув.
– За каким чертом, – спросил Лагойда.
– Меня разыскали поляки-мебельщики. Им понравилась наша фурнитура. Прислали приглашение. Может наладим экспорт для них, и они нам чего-нибудь. В общем потолковать надо, проспект им показать.
– Приходи, Наташа напечатает, – сказал Назаркевич. – В Общий рынок вступить хочешь?
– На советском пещерном уровне, – сказал Вячин. – Слушай, Кубракова уже приехала?
– Нет еще… Выбрось из головы, не станет она с тобой даже говорить о лаке. Для нее это – табу.
– Ладно, черт с нею… Ну что, пошли работать? – встал Вячин.
– Сейчас бы вздремнуть после такого кофе, – лениво поднимаясь, сказал Лагойда…
5
В Веймаре Кубракова и Яловский пробыли четыре дня. Теперь – снова в Берлин, сутки там и – домой. Уезжать из Веймара в Берлин в воскресенье трудно: полно народу, в основном берлинцы, выбравшиеся с пятницы отдохнуть в провинции и к понедельнику возвращавшиеся домой. Зная это, Яловский решил, что отправятся они с Кубраковой в Эрфурт, на конечную станцию, там проще сесть. Так и сделали. Когда в Эрфурте вошли в вагон, нашлось даже свободное купе. Снова миновали Веймар и – дальше. Поезд был забит людьми с рюкзаками и дорожными сумками, стояли дети в проходах. Яловский купил в поездном буфете две маленькие банки пива и боквурсты [сосиски], намазанные сладковатой горчицей. От пива Кубракова отказалась, жевала боквурст, а Яловский, как все тут, пил из банки.
Допив, он вышел в тамбур покурить. Когда вернулся, в купе было полутемно, кто-то задернул шторки на остекленной двери, чтобы из коридора не падал свет. Осторожно, боясь потревожить людей, уселся между Кубраковой и пожилой похрапывающей немкой, плотно уперся затылком в спинку сиденья и смежил веки. Спать не хотелось, но так легче думалось.
– Устали? – тихо спросила Кубракова.
– Да нет, слава Богу едем домой. Я считаю, что все пока идет удачно, главное, что немцы дают оборудование. Представляете, что они будут делать из нашего поликаувиля, когда он потечет рекой? Чиновники из министерства готовы были продать им лицензию. Так им спокойней. Но вы еще намучаетесь в поисках площадки, чтобы поставить завод. Возьмется ли "Химмашпроект" проектировать?
– Возьмется. Все-таки им немного валюты перепадет. Кого вы пошлете к ним? Назаркевича?
– Ни в коем случае! Он истерик, все испортит. Кстати, назревает катастрофа.
– В связи с чем?
– Скоро в институте мы с вами останемся вдвоем: из-за мизерной зарплаты люди уходят в кооперативы.
– Но они по договору.
– Это уже не работники. Одной, простите, задницей нельзя сидеть на двух стульях.
– Что я могу сделать, Елена Павловна?
– Платить людям нормально.
– А где мне взять деньги? Мы же ничего не производим. Мы – НИИ. А этим все сказано. Назаркевич как-то был у меня с одной идеей…
– Создать автосервисную станцию для антикоррозионной обработки машин?
– Мы бы неплохо зарабатывали. Но вы, как я понимаю, против.
– Категорически! Для этого нужно ставить производство поликаувиля на промышленную основу. Где взять деньги? Где доставать узу, сырую резину? Ездить по деревням скупать у пасечников, клянчить у авиаторов? Кустарщина! С немцами – вот это размах!..
Они умолкли. И снова в ней колыхнулась тревога, чуть придавленная суетой и напряжением этих дней в Германии: вспомнила ночь накануне отъезда, вынужденный приход в институт, человека, вышедшего из лаборатории. Воспользовавшись тем, что уехала в Германию на сутки позже, она встретилась с ним, хотя и в спешке. Он был совершенно спокоен, ей даже показалось, что нагло спокоен.
"Я слушаю вас", – сказал он.
"Последнее время я заметила, что жидкость поликаувиля странно убывает. Датчик на емкости показывает даже граммы. Емкость герметична. Испарение исключено".
