Тотальная угроза - Дино Динаев

Картазаев вытянул руку из-за спины и бросил на пол лист фольги.

— Что это? — не понял Дэн. — Очередной трюк?

— Раньше это было на окне. Теперь экрана на окне нет. Я снял его сразу, как вошел. Они здесь, Дэн. Они пришли за нами обоими.

— Кто здесь? Отойди от окна! — закричал тот.

Картазаев посторонился, и в комнату ворвался многоголосый стон. Все пространство за окном устилали ползущие "кроты". Не имея возможности встать, они налезали друг друга, чтобы достать до подоконника, тянулись руками к окну.

— Ты хотел меня испугать этим? Они не могут догнать даже улитки!

— Эти нет, но ты забыл про тех! — Картазаев кивнул ему за спину, на заходящих в комнату Раевского, мужчину и женщину.

Дэн рванулся от них, мимо Картазаева к окну. Он все успел рассчитать. Если уйти от тех, кто еще оставался на ногах, то от тех, кто ползет, уйти плевое дело.

Картазаев кинулся наперерез, и обхватил его руками.

— Пусти, идиот! — зашипел Дэн. — Жить хочу! Жить! Вы все тут сумасшедшие! Все ваше управление! Вы камикадзе!

Они обнялись, словно родные братья, продавили стекло и рухнули сквозь окно наружу, чтобы быть погребенными десятками копошащихся тел.

Мир прекратил существование в третий раз. На это раз окончательно. Но только этот мир.

В зрительном зале зажегся свет, но наиболее нетерпеливые зрители повскакали со своих мест еще при появлении заключительных титров. Зал наполнился стуком откидываемых сидений и эхом многих шагов. Нарядно одетые люди устремились к выходу, впереди бежали дети в ярких летних платьишках.

Откинулась щеколда, распахнулись двери, и солнечные лучи устремились в быстро пустеющий зал, лишь одно место в первом ряду оставалось занятым. Мужчина сидел, устало свесив голову, будто спал.

Билетерша так и подумала сначала и попыталась разбудить его. Мужчина никак не отреагировал на дотрагивания, а потом вдруг поехал телом вбок и вниз. Рухнул вниз.

— Врача! — крикнула билетерша. — Здесь человеку плохо! Есть врач?

Несколько человек вернулось. Женщина, назвавшаяся врачом, послушала грудь и не услышала сердца.

— Вынесите его на воздух! — велела она, пока не доводя до остальных своего вердикта.

Мужчины вынесли Картазаева наружу и усадили на скамейку.

— Вам лучше его положить, — сказала врач. — А то он застынет, и его потом не разогнешь. Он мертв. Челюсть надо подвязать, чтобы рот открытым не остался. Да и руки положить так, как они будут в гробу. Но это не принципиально.

Умирать легко. Во всяком случае, гораздо легче, чем жить. Компания Картазаеву была знакомая. Там его ждали Буйвол, и Свин, и Санта. Все, кого он знал при жизни. С древних времен белый цвет траура, и теперь все были одеты словно в снег. В полном молчании все застыли в ожидании. Воздух густел, кристаллизовался, и они вмерзали в него, словно комары в куски янтаря. Картазаев полностью уступил воле стихии и прикрыл глаза, чувствуя, как тело постепенно охватывает потусторонний холод. Внезапно, он услышал голоса Мики и Калерии. Они быстро удалялись. Там, где они шли, было солнечно и тепло. Картазаев улыбнулся. Он хотел окликнуть детей, но делать этого было нельзя. Очень медленно Картазаев поднял руку. Загустевший воздух сначала упруго сопротивлялся, но в виду того, что он еще не затвердел, как следует, не смог проделывать этого чересчур долго. Его с хрустом прорезали трещины, в которые хлынул животворный кислород.

От услышанного приговора, вынесенного врачом, билетерша охнула, да и остальным сделалось не по себе. Что врач, он часто имеет дело со смертью, для него это действо не то чтобы привычно, не так страшно. Но когда тебе, собравшемуся расслаблено отдохнуть в пригожий денек, тыкают под нос и говорят:

— Вот собственно, какая она, смерть. Она ждет всех нас. Она не обойдет никого. И придет время, и все мы будем лежать точно также.

Невидимый, но осязаемый холодок заставил всех расступиться.

Лишь ничего не подозревающие девушка с мальчиком, идущие по своим делам, громко рассмеялись. В ответ ресницы Картазаева дрогнули.

— Он жив! — воскликнул один из мужчин. — Что же вы такое говорите? Чуть живого человека не похоронили!

— Не может быть, — возразила врач.

Картазаев рывком открыл глаза. Калерия с Микой уже удалялись.

— Калерия! — позвал он.

Девушка обернулась.

— Это вы мне? — спросила она, не узнавая. — Вы, наверное, ошиблись. Меня Галя зовут.

— Что, дядя, мою подружку клеишь? — встрял Мика. — Тебе тоже нравится?

— Мика, ты меня тоже не узнаешь? — обратился к нему Картазаев.

— Мика? Смешное погоняло!

Калерия остановилась, Мика дернулся следом за ней и тоже встал. Складки прорезали лоб Калерии, она словно что-то тщилась вспомнить. Уже вспомнила.

Но врач строго попросила:

— Идите, идите, девушка. Не видите, человеку плохо. Ему посидеть надо, подышать, а вы ему воздух загораживаете.

Потом она обратилась ко всем собравшимся:

— Всем спасибо. Вы тоже можете уйти, если у кого есть мобильный телефон, вызовите, пожалуйста, скорую. Пострадавшему надо обследоваться.

А Картазаеву она сказала:

— С вашим сердцем совсем не обязательно ходить на фильмы ужасов.

— Больше не буду, — повинился Картазаев. — Обещаю, больше никаких ужасов.

Он посмотрел вокруг и вспомнил, как в начале всей этой истории ехал на автомобиле МЧС, весь переполненный ненавистью, теперь же он был полон любви, одной любви. К ожившему городу, к гуляющим по солнечным улицам людям. Им не было никакого дела, что кто-то там их спас. Теперь Картазаеву никто бы и не поверил, что он как-то причастен к этому чудесному спасению. Он прослыл бы самым заядлым лгуном, если бы попытался рассказать правду. И дураком бы прослыл.

Слава ему была не нужна. Он сделал свое дело.

И он благодарен судьбе, которая пусть даже ценой таких зловещих приключений и мук привела его от ненависти к любви.

Любовь, вот что спасло всех нас, подумал он.

Любовь.