Любовь под прикрытием - Маргарита Ардо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ужинать пришлось под надзором мадам-прапорщика невкусной столовской котлетой с пюре. Я вытребовала планшет, пароль на вай-фай, ругнулась на надзирательницу от души, объяснив, что я не такая балда, чтобы в почту и соцсети лезть и высвечивать место своего пребывания.
Мадам-прапорщица не сразу сдалась, но я сделала грозные глаза и с уверенностью отвесила люлей за непослушание, как собственным торговым. Я – дочь подполковника Соколова, руководителя «Заслона» в одном из подразделений, а не рыба с ушами! В общем, уверенность, помноженная на напористость и приправленная острой необходимостью с весомым именем вместо вишенки на торте, всегда даёт нужные результаты.
Итак, я расчертила на листе А4 события: папа в Турции до тюрьмы, после тюрьмы; папа в Иране; моё похищение; охота на меня и Рафа; тётка из посольства. Я подумала и добавила в свою блок-схему годы работы Ρафаэля в Иране. Чем чёрт не шутит, а вдруг как-то связано, раз всплыл дневник Наташи именно сейчас и при таких обстоятельствах? Вычеркнуть всегда можно.
Я переоделась в плюшевый спортивный костюмчик из подпольного бутика,тёмно-бордовый с белым росчерком Живанши на спине, уселась по-турецки и открыла карту в сети.
Страны, где имели место события, находились близко, восточная Турция – прямой сосед Ирана, хоть на чай заглядывай. Увы, исходных данных в моих руках было слишком мало. Я принялась дотошно гуглить новости по датам и местам, выписывая что-то, бросающееся в глаза. К примеру, падение самолётов, мятежи, внезапные акции протеста.
Папино пребывание в Турции совпало с первым за тридцать лет посещением страны нашим президентом и подписанием Совместной декларации об углублении дружбы. То есть дело шло к расширению торговли, увеличению числа дипломатических работников и росту туризма.
Я с изумлением заметила, что по Ирану мы с Ρафом прокатились прямо по местам вспышек недовольства жизнью, начиная с Тебриза. И курды, когда папа был в Турции,тоже прилично возмущались. Улов информации получился скудным, и с тем пока было не ясно, что делать. Но я выписала на всякий случай: «Общее – народное недовольство»
Я ненадолго вздремнула, а потом снова засела за поиски, пытая интернет и устраивая мозговой штурм сама с собой. Толку было мало, несмотря на подпитку мозга подаренными персидскими сладостями. Помимо дурацких версий в голову лезли тревожные мысли о Рафе. Мне не спалось, хоть за окном уже начало сереть, а между ушами – гудеть. Заставить себя, что ли поспать?
Я вздохнула. Но тут в гулкой тишине за дверью послышались шаги. Неровные какие-то, странные. Я усмехнулась: мадам-прапорщик решила выпить, пока никто не видит, и теперь изрядно окосевшая пробирается в свою комнату, спотыкаясь о мух?
Но последовал внезапный твёрдый, быстрый стук,и без моего ответа дверь распахнулась. На пороге стоял Раф, сам на себя не похожий, серый, измождённый, полуодетый, будто из Освенцима. Он стоял нетвёрдо на ногах и прижимал руку к раненому боку. Взглянул лихорадочными глазами, облизнул сухие губы и спросил:
– Люба, можно я…
– Конечно, Раф! Зачем ты встал? О, Господи!
Я подхватилась с кресла, хотела поддержать его. Он мотнул головой:
– Сам.
Я растерянно пошла за ним, боясь, что он упадёт – так его шатало. Заметила, что пальцы его левой руки судорожно впиваются в синюю тетрадку. Не понимаю…
– Садись, пожалуйста, – попросила я, придвигая к нему кресло поближе.
– Ладно. И ты, Люба…
Он сел неловко, втянул сквозь зубы воздух,и я поняла, что обезболивающие он не принимал. Я присела на диван и тут же подскочила:
– Слушай,тебе явно нужен укол, я сейчас.
– Не надо.
– Но…
– Сядь! – нервно рявкнул Раф и тут җе прибавил: – Пожалуйста. Извини за тон.
Я пожала плечами, пытаясь не показывать зашкаливающее волнение. Что он скажет? Почему с тетрадью? Почему спозаранку? Кажется, он тоже не спал…
Раф отвёл взгляд и опустил голову, словно провинился в чём-то. Пауза оказалась тягучей и едкой, будто отравленный мёд. А потом, вскинув ресницы, Раф посмотрел мне в глаза так глубоко и пронзительно, что захотелось плакать.
– Люба, – произнёс он, наконец, – я задолжал тебе объяснения.
– Не обязательно сейчас, тебе плохо.
– Нет, надо сейчас. Я понял, что всё и всегда надо говорить сразу, потому что потом бывает слишком поздно. Или не бывает вообще, – упрямо сказал Раф. Вздохнул,и пустил в тон мягкость, с какой говорят о расставании, не желая обидеть. – Люба, Любаша…, я слышал, что ты сказала той ночью, в Исфахане. Я не ответил, прости.
Мне захотелось зажмуриться, зажать уши и замотать головой, чтобы не говорил то, что собирается сказать. Но я лишь улыбнулась и закусила дрожащую губу. Сейчас заблаговременно разревусь. И всё станет просто и ужасно.
– Знаешь, – сказал Раф, – такой удивительной женщины, как ты, мне встречать не приходилось. Ты всегда была особенной. Даже маленькой, в школе. Сильной, яркой, красивой. И солнечной… – снова сводящая с ума пауза, боль во взгляде,и вдруг решимость. Ρаф постарался распрямить плечи. – Ты сказала, что любишь меня. Это было так щедро! Так много! Я не имею никакого морального права отвечать малодушием на искренность. На твою чистоту. Притворяться. – Опять пауза, слышно, как снег бьётся в окно. – Так вот Люба, ты любишь не того человека. Не меня. Я настоящий – другой!
Раф снова перевёл дух, а я тихо спросила:
– И какой же?
Он протянул мне синюю тетрадку.
– Вот такой. Это дневник моей погибшей жены.
Поражённая, я даже отпрянула:
– Это же очень личное… Почему ты даёшь его мне?
– Потому что ты тоже стала для меня очень личным. И здесь то, что ты должна знать. О Рафаэле Гарсия-Гомес без прикрас. Как есть. Прочти. И ты поймёшь, что ты меня не любишь.
Кусая нижнюю губу, Кнопка стала серьёзной и взяла дневник Таши в руки. Открыла. И закрыла. Посмотрела на меня так, словно сейчас прогонит взашей. Моё сердце сжалось, а в голове мелькнула дурацкая мысль, что я провалил самые важные переговоры в жизни. Но Кнопка сказала, глядя строго и пристально:
– Так. Ты три шага сделать сможешь?
– Да. – Я поднялся, опираясь на подлокотник кресла, и шагнул к выходу.
– Э-э, куда?! – возмутилась Кнопка, развернула меня и ткнула пальцем во вторую комнату номера, где за аркой стояла огромная кровать кингсайз.
