Борьба за трон. Посланница короля-солнца - Уильям Эйнсворт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мари́ также прогуливалась вдоль романических берегов Босфора, откуда на розоватом горизонте пред нею открывались зубчатые стены и крепкие башни Румели-Хиссара; у их подножия кружились белые зимородки. Перенеся свой взор на другую сторону, её глаза устремлялись вдаль, на цветущие Принцевы острова, а гораздо ближе она увидела башню Леандра, воздвигнутую на Босфоре в память любовника жрицы Геро — Леандра, хотя он исполнял свои подвиги пловца в Геллеспонте.
На мраморной набережной, переполненной меднолицыми носильщиками, пред дворцом Валидэ-султане, у подножия громадной башни Солимана Великолепного, Мари́ сошла на берег. Она повеселела, радуясь, что осмотрит с сыном оживлённые кварталы и кривые улицы, изрытые лужами. Пройдя через ворота Балук-Базара, они остановились близ мечети Нурри-Османие и пред Обожжённой колонной, почерневшей от пожара, а затем достигли Фанара, или греческого квартала, где полюбовались мечетью Роз, и квартала Балата, где живут евреи. Недалеко оттуда драгоман высокопарными фразами зазывал посетителей мечети, показывая им трепетавших в водоёме рыбок, у которых одна сторона была коричневая, а другая — красная. По его словам, это были праправнуки рыб, которых жарил в XV веке калугер. Когда ему сообщили о победе турок, то он не хотел этому верить.
— Я скорее поверю, — сказал он, — что рыбы, которых я жарю, выскочат и поплывут по земле.
В тот же момент рыбы выскочили и поплыли; поэтому в память о прадедовском поджаривании их дети сохранили одну сторону подгорелой.
Маленький Пьер этим очень забавлялся.
Потом Мари́ прошла вдоль уличек, замкнутых между стенами из жёлтой окаменелой глины, на которых мушараби (решётчатые балкончики) выставляли свои округления. За решётками обвитые своими льняными покрывалами спали или пели девочки, сидя на корточках. Солнце подсушило нечистоты на убитой и пыльной земле, над которой летали мухи. Тут и там открывалось нечто вроде подвалов, служивших мастерскими или лавками: здесь бакалейщик в тюрбане и синей поношенной одежде сгребал жирными пальцами из деревянной чашки весов свешенный пальмовый жир; там пирожник, забравшись на свою высокую кирпичную печь, выливал с ложки жидкое тесто в горшок с кипящим маслом; далее у брадобрея постоянные посетители болтали, сидя на корточках или собравшись у стен некоторых мечетей. Из гаммама выходили турки, лёгкие и в хорошем настроении, потягивая из тонких трубок табачный дым. В кофейне, благоухающей паром, исходящим из крошечных чашечек с кофе, спали курильщики, растянувшись на циновках и вкушая сладость кейфа или гашиша; пред марабутами, раскрашенными зелёной краской с золотом, муэдзины произносили молитвы; на публичной площади собрались осторожные и мудрые турки и слушали нескольких сказочников или кочующих поэтов.
Все эти люди были спокойны, молчаливы или медленно поучительно беседовали с равнодушием, которое Руссо отметил словами:
«В то время, как белокожий порядочно поволнуется и побеспокоит своё тело, чтобы сказать много слов, турок на минуту вынет из своего рта трубку, скажет два слова вполголоса и выдавит из себя изречение».
Мари́ с сыном вошли под навес со сводами — базар, или чарчи, и Пьера завлекли разнообразные лавочки, распределённые по разрядам, расположенные и собранные вместе, как временные дощатые строения для игр и товаров на старинных больших ярмарках. Здесь были продавцы благовонных товаров, весившие в чашках из оливкового дерева росный ладан и шафран; портные, которые шили местные одежды, шапочники, делавшие фески; торговцы бриллиантами, старые евреи, из опасения неожиданностей, державшие свои выставочные товары — кольца, браслеты — нанизанными и крепко зажатыми между пальцами. Это была беспорядочная путаница уличек и закрытых галерей, окаймлённых лавочками, возвышавшимися над самой землёю и очень скудными. Их стенки были заняты ящиками с пряностями, гроздьями висевших предметов, материями и оружием. Покупатели в цветных одеждах останавливались пред выставкой и оживлённо торговались, делая при этом выразительные движения пальцами, между тем как купцы при каждом уменьшении цены корчили рожи, издавая крики отчаяния, как будто их хотят ограбить.
— О, мама, какая красивая сбруя! — воскликнул Пьер.
Они находились пред чарчи футлярщика и выделывателя сафьяна, и Пьер широко открыл глаза пред сёдлами, вышитыми золотом, зеркалами, украшенными блёстками, кошельками с галунами, розетками, бантами, сверкавшими переносьями уздечек, чересседельниками, шлеями и подуздками. Возле было расположено арматурой оружие из дамасской стали: кинжалы, широкие сабли, — пронзающие остриём латы и рукоятки которых украшены жемчугом и драгоценными каменьями, — круглый щит в оправе с чернью, кованые медные блюда, мушкет с древним ружейным замком, бердыш, которым, может быть, размахивали воины Чингисхана, дамасские клинки, которыми Солиман разрезал на лету изголовья из перьев.
Залюбовавшись, Мари́ стала ощупывать шелковистую, расшитую золотом ткань; в это время из лавки вышел переводчик и пригласил её выпить чашку мокко, чтобы с большим удобством рассмотреть образцы тканей. Мари́ знала, что отказаться от предложенного мусульманином кофе значило нанести ему большое оскорбление; к тому же Пьеру очень хотелось войти. Они попали туда через небольшой коридор: его стены были покрыты материями с отливом, в которых синий, красный, зелёный и белый цвета согласовались между собою в замысловатых рисунках, представляющих розы, греческие узоры, ромбы, ворота Мекки или вереницу верблюдов. Связка медных подхватов висела среди беспорядочно набросанных тонких, прозрачных газов, нежных и бледных оттенков, расположенных возле разнообразных произведений искусств: чеканных блюд накладного серебра, поясных чернильниц и кинжалов в бархатных ножнах с серебряными обручами.
В конце коридора находилась маленькая круглая комната, стены которой были украшены редкими художественными безделушками. Несколько низких, мягких табуретов, покрытых восточными материями, окружали низкий стол наборной работы с перламутровыми прокладками и с ножками, вырезанными в виде дверей мечети. В комнате находилась одетая по-турецки дама; её сопровождала маленькая девочка, в которой по её миловидности и прекрасным глазам читатель узнал бы черкешенку. Это была маленькая Аиссэ, которую г-жа Фабр повела в это утро на базар, чтобы купить для неё несколько красивых браслетов и обручей на лодыжки ног.
Услышав разговор переводчика, маленькая Аиссэ, с беззаботной искренностью своих лет подошла к Пьеру и сказала ему:
— Так ты говоришь по-французски? Ты из Парижа, маленький иностранец?
Мари́ вздрогнула. Кто был пред нею, она знала не больше, чем г-жа Фабр подозревала, кто была эта иностранка, и если бы которая-нибудь из них узнала истину, то подивилась бы
