Борьба за трон. Посланница короля-солнца - Уильям Эйнсворт

В эту минуту маленькая дверь отворилась, и появился секретарь с приказом, который был уже совсем в порядке. Фабр сделал прыжок, вырвал грамоту из рук изумлённого секретаря и гордо возвратился к Ферриолю, смерив его с головы до ног и сказав:

— Я вас презираю, сударь, эта грамота была готова, и к ней приложена печать за минуту до вашего требования показать вам бумагу. Я — вне ваших ударов, и мы — равны. Вы знаете, что я вас насмерть ненавижу за прошедшее зло, которое вы мне причинили, и за вред, нанесённый моей чести. По-Видимому, теперь я помешал вашему честолюбивому плану, и я очень рад: это начало моего отмщения.

И, размахивая своей шпагой, которой не выпускал из рук, он прибавил:

— Если бы в вашей мерзкой личности я не дорожил уважением к моему королю и если бы ваше официальное звание не охраняло вашего существования против моих ударов, то я пригвоздил бы вас на этом месте, сударь, — это так же верно, как то, что я вас не ожидал здесь встретить.

От бешенства у Ферриоля выступила пена у рта; он также обнажил свою шпагу. Оба противника вызывающе посмотрели друг на друга; их взгляды, острые и блестящие, как клинки шпаги, скрестились.

Они жаждали прибегнуть к оружию, и персидскому посланнику пришлось вмешаться всем своим авторитетом, чтобы призвать их к спокойствию и напомнить им о собственном достоинстве.

Жан Фабр удалился, извинившись пред его превосходительством персидским посланником и выразив ему свою благодарность. Проходя пред Ферриолем и надевая с размашистым жестом свою треуголку, он гордо сказал:

— К вашим услугам, сударь.

На это Ферриоль ему ответил:

— Мы встретимся ещё, и будьте уверены, что я вас разыщу.

IX

В пяти милях от селения Эчмиадзин, вблизи турецкой и персидской границ, у источников Аракса и Евфрата, в непроницаемых лесах Гордиевых гор страна дика, пустынна, изрыта дождевыми потоками, скалиста и представляет поразительно величественную и страшную красоту. С запада на восток через эти запутанные лесные чащи только одна дорога — надо следовать по крутым берегам Аракса, заключённого между двумя высокими стенами гор, засаженных соснами и кедрами. По ту сторону горных гребней и макушек деревьев, растущих на горных склонах, преобладает равнина с расстилающимся на ней озером Ваном, у подножия легендарной горы Арарат, в тумане которой пред глазами охваченного воспоминаниями путешественника как будто ещё плавает громадное очертание Ноева ковчега, и представляется бородатый образ старого Ганга, сына Форгома и внука Ноя.

Узкий проход горы Арарат — самый опасный. Аракс кипит на дне оврага, в который как бы падают соседние склоны, почти отвесно. Там царствует полусвет, проникающий сквозь лес горных вершин; иногда случается среди белого дня видеть оттуда звёзды — так глубоко лежит долина. Дубы, сосны и кедры покрывают и унизывают своими старыми стволами обрывистые склоны гор; совсем наверху солнце воспламеняет и заставляет блестеть вечные ледники и снега.

Здесь дороги нет. Приходится пробираться по скалистым неровностям вдоль склона и пользоваться выровненными впадинами откосов, что заставляет делать изгибы и удлиняет путь. Иногда путь по этой незаметной тропинке преграждается стволами деревьев и ветвями плюща, которые приходится срубать. Время от времени гнилые ветки дряхлых деревьев ломаются, катятся потоком, увлекая за собою оторвавшиеся листья и вырванные кусты. Под кучей омертвелых листьев слышится воровской побег белок и медяниц, прикасающихся при этом к упавшим сучкам.

Несколько шагов пониже Аракс катит свои бурные волны, рассекаемые громадными камнями его ложа, которые показываются из воды, продырявливая его поверхность своими остроконечными верхушками, покрытыми блестящей водяной пылью и гладким влажным мхом. Течение ускоряется и усиливается, призываемое близким падением. Внезапно ложе реки сильно понижается; воды стремятся водопадом и на сто футов ниже снова принимают своё прежнее течение. Это не обычное падение реки, которая, встретив пустое пространство, бросается всей массой, образуя выпуклую водяную площадь, чтобы низринуться в нижний водоём среди облаков брызг, водяной пыли и капель, искрящихся на солнце, как драгоценные каменья при исполинском жонглировании. Здесь водяная площадь не покидает своей почвы: оба различные устья реки соединяются посредством длинной утёсистой покатости, которая несёт до конца тяжесть всей этой жидкой массы. Река не покидает своего ложа; оно только склоняется и спускается со своей тяжёлой ношей до низины холмика. Волны скользят с безумной быстротой вдоль этой наклонной плоскости и внизу снова принимают прямое течение с водоворотами и внезапными подскоками, которые ускоряют напор приобретённой быстроты. Местами на покатостях им мешают препятствия в виде обрушившихся больших кусков скал и ветром сброшенных деревьев в своей оболочке, почерневшей и блестящей, как шкурка толстой змеи; их ветви, расположившись между двумя скалами вроде распорок, поддаются и сгибаются в своём центре под толчками водопада. Одна сосна выросла вкось, в угле падения воды, и её жёсткая листва выходит из пенящихся волн, как железная раскрашенная пирамида. Вода ревёт и струится, спотыкается и опять поднимается, рассыпается белой пеной, течёт ровной, плоской лентой, светящейся, как серебряный позумент, между двумя острыми скалами, или округлённым валиком поднимается вокруг подводного камня, как края расщелины.

Тропинка идёт вдоль берега по верхнему плоскогорью потока; затем она склоняется в сторону падения воды, идёт по отлогости вдоль горы, чтобы через милю соединиться с нижним уровнем реки; последняя окружает лесную чащу, и здесь приходится переходить в брод. На другом берегу маленькая дорожка поднимается по противоположному склону горы и ведёт в долину, в конце которой возвышаются белые купола небольшого местечка Эчмиадзин, где скрываются армянские красавицы с миндалевидными глазами под спущенными на лицо покрывалами.

В самом горном проходе Арарата, на косогоре, возвышавшемся над потоком, дюжина солдат расположилась бивуаком, скрытым позади сосен. Огонь пылал между камнями, уложенными вроде очага; кучи опавших листьев служили ложем для солдат. В палатке укрылся их начальник. Этот начальник был не кто иной, как Мишель, наперсник графа Ферриоля.

Хотя Фабру удалось ускользнуть от его ненависти во время своего пребывания в Константинополе, но Ферриоль не отказался от своих притязаний, желания отмстить и от честолюбивых стремлений. Во что бы то ни стало ему нужно было добиться посольства в Персию, а когда сильный человек заберёт себе в голову мысль, то её не легко искоренить: чем крепче дерево, тем твёрже вонзается клин.

Едва он узнал, какую дорогу избрал Фабр под охраной персидских солдат, то послал Мишеля устроить ловушку, благодаря которой его враг должен был погибнуть, а он овладеть верительными грамотами