Роман в лесу - Анна Рэдклифф

Ла Люк все смотрел на него в мучительном молчании; наконец он сказал:

— Что ж, да будет так. Если мое присутствие станет для тебя мучительно, я оставлю тебя. — Он говорил прерывистым, разбитым голосом. Помолчав не сколько минут, он опять обнял Теодора. — Мы должны расстаться, — сказал он, — мы должны расстаться, но это лишь на время — мы скоро встретимся в лучшем мире… О Господи! Ты видишь в моем сердце… Ты видишь все, что оно чувствует в сей горький час! — Горе вновь одолело его. Он сжал Теодора в своих объятиях, но наконец, собрав все свое мужество, заговорил опять: — Мы должны расстаться… О мой сын, прощай в этом мире навеки!.. Милосердие Всевышне го да будет тебе поддержкой и благословением!

Он повернулся, чтобы покинуть тюрьму, но, истерзанный горем, упал на стул, стоявший у двери, которую он хотел отворить. Теодор с безумным выражением лица переводил взгляд с отца на Клару и на Аделину, которую прижимал к своему бешено колотившемуся сердцу; их слезы смешались.

— Так, значит, — вскричал он, — я в последний раз вижу это лицо!.. И никогда — никогда! — больше не узрю его? О, изощренное мученье! Еще раз… еще один раз… — продолжал он, сжимая ее щеки, но они были бесчувственны и холодны как мрамор.

Луи, который покинул камеру вскоре после того как пришел Ла Люк, чтобы своим присутствием не помешать их горькому прощанию, сейчас вернулся. Аделина подняла голову и, увидев, кто пришел, опять уронила ее на грудь Теодора.

Луи выглядел чрезвычайно взволнованным. Ла Люк встал.

— Мы должны уйти, — сказал он. — Аделина, любовь моя, крепитесь… Клара… дети мои, пойдемте. Еще одно последнее… последнее объятье и…

Луи приблизился к нему и взял его руку.

Дорогой сэр, я должен что-то сказать; но я боюсь выговорить…

Что вы хотите сказать? — быстро спросил Ла Люк. — Никакое новое несчастье не способно поразить меня в эту минуту. Говорите же смело.

Я рад, что мне не придется подвергнуть вас этому испытанию, — ответил Луи; — я видел, что даже самый страшный удар вы выдержали мужественно. Выдержите ли испытание надеждой?

Ла Люк напряженно смотрел на Луи.

— Говорите! — проговорил он замирающим голосом.

Аделина подняла голову и, трепеща между надеждой и страхом, посмотрела на Луи так, словно хотела заглянуть ему в душу. Он ободряюще ей улыбнулся.

— О, возмож… возможно ли? — воскликнула она, мгновенно воскресая. — Он будет жить! Будет жить!

Больше она ничего не сказала и бросилась к Ла Люку, который, теряя сознание, упал на стул. Клара же и Теодор в один голос молили Луи не терзать их неведением.

Он сообщил им, что получил у командира разрешение на отсрочку казни до тех пор, как станет известна воля короля, и что причиной тому письмо, которое он получил нынче утром от своей матери; мадам Ла Мотт; она писала о некоторых чрезвычайных обстоятельствах, обнаружившихся в ходе судебного разбирательства, которое ведется сейчас в Париже и которое столь основательно раскрывает образ маркиза де Монталя, что Теодор благодаря этому, возможно, будет прощен.

Эти слова молниеносно проникли в сердца его слушателей. Ла Люк сразу ожил, и камера, бывшая только что сценой отчаяния, огласилась возгласами благодарности и радости. Ла Люк, воздев к небу сложенные ладони, проговорил:

— Великий Боже! поддержи меня и в эту минуту, как Ты поддерживал до сих пор!

Он обнял Теодора и, вспомнив их последнее горькое объятье, заплакал слезами благодарения и радости. В самом деле, эта временная отсрочка и надежда, благодаря ей возникшая, подействовали на всех так сильно, что даже полное прощение не могло бы в этот миг доставить им большего счастья. Но, едва утих первый взрыв чувств, неопределенность судьбы Теодора вновь им предстала. Аделина сумела промолчать об этом, но Клара, не сдержав себя, прорыдала, что ее брата еще могут отнять у них и вся их радость обернется горем. Взгляд Аделины остановил ее. Однако радость этой минуты была так сильна, что мысль, омрачившая их надежды, улетела словно туча, рассеянная лучами солнца, и только Луи был по-прежнему задумчив и на чем-то сосредоточен.

Когда они достаточно успокоились, он рассказал им, что мадам Ла Мотт требует в письме своем, чтобы он незамедлительно выехал в Париж, и что некоторые сведения, которые он должен сообщить, касаются лично Аделины, которая, несомненно, сочтет необходимым также ехать туда, как только ей позволит здоровье. Затем он прочитал своим нетерпеливым слушателям части письма, объяснявшие, почему это необходимо; но так как мадам Ла Мотт забыла упомянуть некоторые важные для понимания дела обстоятельства, нам придется далее рассказать о том, что же происходило за последнее время в Париже.

Возможно, читатель помнит, что в первый день судебного заседания Ла Мотт, проходя через внутренний двор тюрьмы, увидел человека, чьи черты, хотя и плохо различимые в сумерках, показались ему знакомы, и что этот самый человек, узнав имя Ла Мотта, попросил разрешения с ним увидеться. На следующий день тюремщик согласился исполнить его просьбу, и можно представить себе удивление Ла Мотта, когда он увидел в своей камере, где было светлее, лицо человека, из чьих рук он некогда получил Аделину.

Увидя в помещении мадам Ла Мотт, вошедший сказал, что имеет сообщить нечто важное, и пожелал остаться с арестантом наедине. Когда мадам Ла Мотт вышла, он сказал Ла Мотту, что, как он понял, Ла Мотт арестован по обвинению маркиза де Монталя. Ла Мотт подтвердил это.

Мне известно, что он злодей, — решительно объявил незнакомец. — Ваше дело безнадежно. Хотите вы жить?

Стоит ли об этом спрашивать?

Ваше дело, как я понял, будет слушаться завтра. Меня сейчас упрятали в тюрьму за долги, но если вы сумеете добиться, чтобы мне разрешили пойти с вами в суд, а также заверения судьи, что мое свидетельство не будет обращено против меня, я открою такие вещи, что это погубит чертова маркиза. Я докажу, что он злодей, и тогда пусть рассудят, можно ли верить его обвинению против вас.

Ла Мотт, чрезвычайно заинтригованный, попросил его объясниться подробнее, и незнакомец стал рассказывать длинную историю своих несчастий и неотступной нищеты, которая подтолкнула его стать помощником маркиза в его замыслах; но тут он вдруг прервал себя и сказал:

— Когда я получу от суда обещание, какого желаю, я расскажу все как есть; но до того не скажу об этом больше ни слова.

Ла Мотт не удержался и выразил сомнение в его искренности, пожелав узнать, по какой причине он решил стать обвинителем маркиза.

— Что до причины, то она самая простая, — отвечал незнакомец, — как не обидеться на дурное обхождение с тобой, особенно со стороны злодея, которому ты служил.

Он проговорил это с такой яростью, что Ла Мотт посоветовал, для его же блага, умерить ее.

— А мне все равно, кто б меня ни слушал, — продолжал незнакомец, однако же немного понизив голос, — я повторяю, маркиз обошелся со мною дурно… я достаточно долго хранил его тайну. Он и не думает о том, что должен бы дорожить моим молчанием, иначе уж непременно обеспечил бы меня самым необходимым. Я сижу в тюрьме за долги, и я просил его вызволить меня. Ну, а коль ему это неугодно, пусть и он получит свое. Скоро он пожалеет о том, что толкнул меня на такое, пожалеет, уж это точно.

Теперь сомнения Ла Мотта рассеялись; перед ним открылась надежда сохранить жизнь, и он с жаром заверил Дю Босса (таково было имя незнакомца), что поручит своему адвокату сделать все возможное и получить для него разрешение явиться в суд, а также обеспечить ему безнаказанность. Поговорив еще немного, они расстались.

ГЛАВА XXI

На свет его! Законной власти жезл,Что сделал он орудьем притеснений,Пусть на своей же шкуре ощутит![122]

Разрешение Дю Боссу явиться в суд наконец было дано, как и обещание не использовать его показания во вред ему, и он вместе с Ла Моттом отправился на судебное заседание. Растерянность маркиза де Монталя при виде этого человека бросилась в глаза многим и в особенности Ла Мотту, который сделал из этого благоприятный для себя вывод. Когда Дю Босса вызвали, он поведал суду, что в ночь на двадцать первое апреля минувшего года некий Жан д'Онуй, которого он знал уже много лет, явился к нему на квартиру. Некоторое время они обсуждали свои обстоятельства, потом д'Онуй сказал, что знает способ, который превратит Дю Босса из бедняка в богача, однако он больше ничего не скажет, пока не уверится в том, что Дю Босс согласен воспользоваться им. Дю Босс, находившийся тогда в самом безвыходном положении, не мог не проявить живого интереса к делу, которое могло спасти его; он стал расспрашивать приятеля, что тот имеет в виду, и д'Онуй, помешкав, наконец объяснился. Он сказал, что некий джентльмен (позже он сообщил Дю Боссу, что джентльмена зовут маркиз де Монталь) нанял его затем, чтобы увезти из монастыря молодую девицу и переправить ее в дом, находившийся в нескольких лье от Парижа.