Роман в лесу - Анна Рэдклифф

Мадам Ла Мотт ждала мужа в его камере уже несколько часов, чтобы услышать, как прошел процесС. Теперь они более, чем когда-либо, жаждали увидеть своего сына, однако, как он и думал, не знали о том, что полк его расквартирован теперь в другом месте, и полагали, что его письма, которые он, как обычно, адресовал им на другое имя, лежат в почтовой конторе Обуана. Ввиду этого мадам Ла Мотт посылала свои письма на прежнее место службы сына, из-за чего он оставался в неведении о несчастьях отца и о том, где он теперь. Удивленная тем, что не получает ответа на письма, мадам Ла Мотт отправила еще одно, рассказав в нем о том, как продвигается процесс, и умоляя сына испросить отпуск и немедленно приехать в Париж. По-прежнему не догадываясь о судьбе своих писем — впрочем, даже будь это не так, все равно новый адрес ей был неизвестен, — она и это письмо отослала по прежнему адресу.

Тем временем мысль о надвигавшемся роковом приговоре ни на минуту не покидала Ла Мотта; душа его, слабая по своей природе и еще более ослабленная привычкой потворствовать собственной слабости, не могла быть ему поддержкой в этот ужасный период его жизни.

Пока в Париже развертывались все эти сцены, туда без каких-либо происшествий добрался Ла Люк, выдержавший этот долгий вояж исключительно благодаря своей решимости и силе духа. Он поспешил немедля броситься к ногам короля, и такова была сила чувств его, когда он протянул ему свою петицию, которая должна была решить судьбу его сына, что он смог лишь возвести глаза на монарха и потерял сознание. Король принял бумагу и, приказав позаботиться о несчастном отце, прошел дальше. Ла Люка отвезли в его отель, где он стал ждать результатов последнего своего усилия.

Тем временем Аделина оставалась в Васо все в том же состоянии тревоги, слишком сильной для ее измученного столькими потрясениями тела, и болезнь, как следствие этого, заставила ее почти безвыходно пребывать в своей комнате. Иногда она осмеливалась тешить себя надеждой на ТО, ЧТО поездка Ла Люка увенчается успехом, но эти краткие и притом иллюзорные минуты утешения приводили лишь к тому, что наступавшее вслед за тем отчаяние по контрасту еще усиливалось, и, мечась между этими сменявшими друг друга крайними чувствами, она испытывала больше терзаний, чем принесла бы острая боль от неожиданного крушения или гнетущая тоска после свершившегося несчастья.

Иногда, почувствовав себя лучше, она спускалась в гостиную, чтобы поговорить с Луи, который часто приносил ей сведения о Теодоре и использовал каждую минуту, свободную от выполнения служебных обязанностей, чтобы поддержать своих несчастных друзей. Оба они, Аделина и Теодор, ожидали от него хотя бы слабого утешения, на которое лишь и могли надеяться, и сведений друг о друге, которые он доставлял им; поэтому всякий раз, как он появлялся, их сердца омывала печальная радость. Луи не мог скрыть от Теодора, что Аделина больна, ибо ничем иным не мог бы объяснить, отчего она не откликается на его многократно выраженное желание ее увидеть. Аделине он рассказывал главным образом о мужестве и смирении своего друга, не забывая, разумеется, упомянуть о том, что он постоянно говорит о своей любви к ней. Освоившись с тем, что только присутствие Луи дает ей некоторое умиротворение, и видя его неизменную дружбу к тому, кого она так преданно любила, она стала испытывать к молодому Ла Мотту все большее уважение и привязанность, которая возрастала с каждым днем.

Мужество, с каким Теодор переносил свои несчастья, было все же несколько преувеличено. Он не мог забыть об узах, привязывавших его к жизни, настолько, чтобы стойко встретить свою судьбу; но, хотя взрывы горя были острыми и частыми, он старался — и зачастую ему это удавалось в присутствии друга — обрести мужественное спокойствие. Он не ждал многого от предпринятого отцом его путешествия, однако и того немногого было довольно, чтобы испытывать муки ожидания, покуда все не прояснится.

Ла Люк приехал в Васо накануне того дня, на который была назначена казнь. Аделина сидела у окна в своей комнате, когда во двор гостиницы въехала карета; она видела, как он вышел из нее и неверной поступью, поддерживаемый Питером, вступил в дом. Болезненное выражение его лица не сулило ничего хорошего, и она, едва держась на ногах от волнения, спустилась вниз, чтобы встретить его. Когда Аделина вошла в гостиную, Клара была уже возле отца. Она приблизилась к нему, но, страшась услышать из его уст подтверждение своим страхам, напряженно посмотрела ему в лицо и опустилась на стул, не в силах задать вопрос, трепетавший на губах. Он молча протянул ей руку и откинулся в кресле, казалось, теряя сознание от душевной муки. Его вид подтвердил все ее страхи; вне себя от ужаса, она сидела оцепенелая и бесчувственная.

Ла Люк и Клара были слишком погружены в собственное свое отчаяние, чтобы заметить состояние Аделины. Немного спустя она судорожно перевела дыхание и залилась слезами. Слезы помогли ей постепенно овладеть собой, и наконец она сказала Ла Люку:

— Нет необходимости спрашивать вас об успехе вашего путешествия, сэр, но все же, когда вы сможете говорить об этом, я хочу…

Ла Люк махнул рукой.

— Увы! — сказал он. — Мне нечего сказать, кроме того, о чем вы уже догадались. Бедный мой Теодор! — Голос его прервался, невыразимое отчаяние на несколько минут овладело им.

Аделина первой сумела справиться с собой настолько, чтобы заметить, в каком бедственном состоянии Ла Люк, и поспешила ему на помощь. Она велела принести ему что-нибудь подкрепиться и настаивала на том, чтобы он лег в постель и разрешил ей послать за врачом, добавив, что он слишком устал и нуждается в отдыхе.

— Если я и обрету его, дорогое мое дитя, — сказал он, — то искать его мне надо не в этом, а в лучшем мире; и я надеюсь, что скоро обрету его там. Но где же наш дорогой друг Луи Ла Мотт? Он должен проводить меня к моему сыну.

Горе вновь помешало ему говорить, и приход Луи как нельзя более кстати всем им принес облегчение. Их слезы были ответом на вопрос, который он не успел задать; Ла Люк тотчас спросил о своем сыне и, поблагодарив Луи за его доброе к нему отношение., попросил проводить его в тюрьму. Луи попытался уговорить его отложить визит до утра, Аделина и Клара просили о том же, но Ла Люк решил идти немедленно.

— Его часы сочтены, — сказал он, — еще немного, и я никогда больше его не увижу, по крайней мере в этом мире; я не хочу потерять эти бесценные мгновения. Аделина! Я обещал моему бедному мальчику, что он вас увидит еще раз, но сейчас вам не под силу эта встреча. Я постараюсь помочь ему пережить разочарование, но, если мне это не удастся, а вам к утру станет лучше, я уверен: вы постараетесь прийти к нему.

Аделина была взволнована, она хотела заговорить, но Ла Люк встал, собираясь идти; однако ему удалось дойти лишь до двери, слабость и головокружение заставили его снова сесть.

— Я принужден подчиниться необходимости, — сказал он, — нынче мне до тюрьмы не добраться. Ступайте к нему, Ла Мотт, и скажите, что я несколько ослабел после путешествия, но завтра рано утром я буду у него. Не тешьте его надеждой; приготовьте к самому худшему.

Некоторое время все молчали; наконец Ла Люк собрался с силами и попросил Клару распорядиться, чтобы ему приготовили постель; Клара охотно повиновалась. Когда он вышел, Аделина поведала Луи, с чем вернулся Ла Люк, хотя в этом действительно не было необходимости.

— Признаюсь вам, — продолжала она, — что я иногда позволяла себе надеяться, поэтому сейчас катастрофа обрушилась на меня с двойною силой. Кроме того, я боюсь, что мсье Ла Люка она просто раздавит; он сильно изменился с тех пор, как выехал в Париж. Скажите мне откровенно, как вы его находите.

Перемена была так очевидна, что Ла Мотт не мог этого отрицать, но он постарался умерить ее тревогу, отнеся эти изменения в большой мере на счет усталости от путешествия, и выразил надежду, что это пройдет. Аделина сказала, что твердо решила утром идти вместе с Ла Люком, чтобы попрощаться с Теодором.

— Не знаю, как я выдержу это свидание, — сказала она, — но увидеть его еще раз — мой долг перед ним и перед собой. Память о том, что я пренебрегла возможностью дать ему это последнее доказательство моей любви, преследовала бы меня неотступным укором.

Они поговорили еще немного, и Луи отправился в тюрьму, размышляя о том, как бы побережней сообщить другу ужасную весть. Теодор принял ее с большим присутствием духа, чем мог ожидать Луи, но спросил с беспокойством, почему не пришли отец и Аделина, услышав же, что оба не совсем здоровы, тотчас вообразил самое худшее, предположив, что отец его умер. Потребовалось немало времени, пока Луи убедил его, что это не так и что болезнь Аделины тоже не смертельна; наконец Теодор уверился, что завтра увидит их, и стал значительно спокойнее. Он попросил друга не покидать его этой ночью.