Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие - Эльга Лындина

— И Настя сразу ответила «да»?

— Далеко не сразу, около года решалась. Время от времени она приезжала в Питер и пыталась жить здесь подолгу. Однажды даже вполне сносно провела пол-лета, но как только наступила осень и началась знаменитая питерская «достоевщина» — беспросветная, серая хмарь с унылым дождем, Настя не выдержала и уехала домой.

Но вскоре опять стала наведываться — на пару недель, на выходные и наконец однажды осталась насовсем. Дело в том, что в Москве Настя некоторое время работала на НТВ, потом на ТВ-6, но в тот момент с работы она ушла и была на перепутье: обдумывала, куда бы ей пойти работать? Поэтому, с точки зрения трудовой деятельности, в столице ее ничего не держало.

В Питере первое время Насте, конечно, было тяжеловато. Но потом она пообвыклась.

— Свадьба была под стать знакомству — такой же романтичной?

— Мы уже год как женаты. А свадьба была забавной. У меня одиннадцатого января день рождения, а церемонию бракосочетания нам назначили на следующий день. Догадываетесь, что у нас было за настроение после празднования? Ни я, ни Настя не придавали особого значения бракосочетанию. Поэтому в загс мы пошли вдвоем — не хотелось ни свидетелей, ни свадебных нарядов. Я — в кожаных штанах и свитере, Настя — в джинсах и свитере. Расписавшись, мы услышали, как тетка в коридоре сказала: «Господи, что за день сегодня — одни кретины женятся!». А дальше было еще веселее: мы с Настей в этот день потерялись. Факт бракосочетания мы с друзьями отмечали в одном очень большом питерском клубе. Вдруг в какой-то момент моя жена исчезла. Я пошел ее разыскивать, а она пыталась найти меня. Так всю ночь мы друг друга искали, не имея возможности даже созвониться, потому что мой мобильный телефон остался у Насти. Вот такая у нас была первая брачная ночь.

…Анастасия Федотова, в замужестве Хабенская, училась на факультете журналистики Московского государственного университета. Став женой Константина, работу она оставила и стала спутницей мужа. Уже после ухода Анастасии из жизни журналисты писали, что одним из непременных условий в рейдере Хабенского было пребывание жены вместе с ним во время киноэкспедиций. Они оба не хотели надолго разлучаться.

Еще одно воспоминание, появившееся после смерти Анастасии Хабенской. Оно принадлежит перу ее сокурсницы, известной журналистки из «Комсомольской правды» Дарье Завгородной:

«Настя — белокурая москвичка… В начале 90-х, учась на факультете журналистики МГУ, Настя коротко стриглась. И здорово играла в большой теннис. Часто раздаются голоса завистниц: что Костя Хабенский, такой звездный, нашел в обычной не богемной девушке? Спешу заверить: Настя не была «обычной» — всегда одевалась и выглядела, как кинозвезда. Красота выделяла ее даже среди хорошеньких студенток. Поклонников у нее было море…»

Однажды Анастасия Хабенская даже снялась в кино в короткометражной картине петербургского режиссера Александра Рогожкина, выглядела она на экране вполне профессионально. Кстати, ее актерские данные высоко оценил известный режиссер Сергей Снежкин, снимавший одну из серий «Убойной силы» с участием Хабенского. Анастасия, как всегда, сопровождала мужа на съемки на французский Лазурный берег. По воспоминаниям членов съемочной группы, уставших от яств изысканной зарубежной кухни, в частности, от аристократических устриц, тогда Анастасия Хабенская решила порадовать соотечественников, собственноручно приготовив для них обед: отменное изжаренное мясо с картофелем. Но тем она не ограничилась. В этой серии «Убойной силы» она снялась в эпизодической роли французской переводчицы, при этом абсолютно не зная французского языка. Всю ночь учила текст по транскрипции и в результате прекрасно справилась с ролью. После чего Сергей Снежкин обещал ее снимать и в будущем.

…Хотя, как известно, сериалы приносят актерам известность, однако Хабенский, снимавшийся в популярных «Агенте национальной безопасности» и «Убойной силе», появляясь в них довольно часто, подобного признания благодаря этому не обрел. Возможно, что-то в его актерской природе не срасталось с легковесностью и однозначностью персонажей, с опущенной до минимальной проблематики драматургией, многократным клишированием ситуаций в близких по жанру телефильмах.

Михаил Пореченков, Андрей Краско виртуозно иронизировали в таких ролях, как бы не позволяя зрителям всерьез довериться их персонажам. Вместе с тем они разумно полагались на свои личные данные — допустим, на силу и сметку агента Лехи Николаева в исполнении Пореченкова, весело жонглировавшего знакомыми приемами милицейской ленты. Хотя интеллигентный, воспитанный, умный Игорь Плахов из «Убойной силы» в исполнении Хабенского, кажется, пришелся по душе россиянам. И все же Константин почти расстался с сериалами, делая редкие исключения ради работы с такими талантливыми режиссерами, как Дмитрий Месхиев, Павел Лунгин.

К популярности актер вообще относится нормально и с присущей ему откровенностью говорит об этом: «А вообще актера должны знать в лицо, и мне это приятно, естественно. Популярность — составляющая профессии». Хотя однажды признался, что, как большинство его коллег, понимает, что актерам, долго и плотно занятым в сериальных ролях наших славных «ментов», трудно дается переход к ролям других героев. Зрители, можно сказать, сроднились с ними, держат за «своих» и уже ни в каком другом облике видеть не желают.

«Есть такая проблема, — говорит Хабенский. — Но нашлось три причины, по которым мне удалось с ней справиться. Личное мое упорство, желание продюсеров Первого канала и его величество Случай. Параллельно с «Убойной силой» я снимался в «Своих», в «В движении», «Механической сюите», «Гибели империи». Мне повезло, что режиссеры смотрели «Убойную силу» и готовы были пойти на эксперимент. И чуть-чуть сомневались, что «Убойная сила» ограничивает мои способности».

Поначалу после ухода из сериалов Хабенский остерегался категорически утверждать, что никогда не вернется к подобным работам. Время доказало: он действительно не вернулся…

Хабенский справедливо противопоставляет сериалам свое участие в по-настоящему ярких фильмах, в том числе в картине «В движении».

«Когда я первый раз прочитал сценарий «В движении», — говорит режиссер Филипп Янковский, — я сразу понял: для того, чтобы сделать этот фильм, на главную роль нужно найти такого актера, который сумеет сыграть отношения не только с другими персонажами, но и отношения с самим собой. Мне кажется, Константин Хабенский именно такой актер».

Сценарий Геннадия Островского «В движении» откровенно зависим от великого фильма Федерико Феллини «872». Естественно, масштабы этих картин несоизмеримы, но лента Филиппа Янковского уверенно вписалась в российскую жизнь. Ту, в которой скрестились судьбы явленных перестройкой новых хозяев жизни — бизнесменов, мафиози, их окружения, их вульгарных любовниц и неверных жен — с судьбами папарацци, телевизионных режиссеров, занимающихся примерно тем же, чем папарацци, связанные с прессой, политических деятелей новой формации, золотой молодежи, успевшей годам к восемнадцати пресытиться всем и всеми…

Герой картины, Саша Гурьев, журналист из некоего популярного «желтого» издания, как будто плоть от плоти этого мира, его укорененная частица. Гурьев нужен гламурным господам, как бы они его ни унижали и ни оплевывали. Не хамили, иногда и крепко избивали: велика беда, оклемается! У гламура свои «понятия».

Хабенский играл Сашу Гурьева с безупречной легкостью и тонкой музыкальностью — имею в виду замечательно продуманный актером и режиссером сам ритм существования героя на протяжении всей картины. Гурьеву никак нельзя останавливаться. Останавливаясь, можно невзначай и задуматься. Вдруг увидеть себя в истинном свете, себя подлинного. Ужаснуться увиденному. И совершить необратимый поступок.

Вот и бежит Саша Гурьев по без устали вращающемуся беличьему колесу. Собирая сплетни. Подсовывая редактору свое интервью с давно умершим человеком, будто тот еще жив, выдавая это за оперативный, актуальный материал. Кого-то Саша прикрывает, кого-то выдает. Принимая происходящее с устоявшимся холодным цинизмом. Так же он воспринимает самого себя… «И с отвращением читая жизнь свою…» — эта пушкинская строка понятна ему, и потому он ее бежит.

Жизнь становится фантомом. За призрачность и вакуум, прячущийся за повседневной суетой, надо платить, нередко очень дорого. Но где-то в самых глубинах все еще неспокойной души хроникера грязной светской хроники таится предчувствие серьезного крушения. Бег на месте уводит от этой мысли, но Гурьев почти знает: однажды все оборвется. Дарованная и культивируемая им легкость в обращении с миром, взращенная, помогающая не зацикливаться на собственной низости, — она не безгранична. Удачно придуманный имидж опасного репортера начинает давать трещины.