Опасное наследство - Кен Фоллетт

«Неужели я ищу себе оправдания? – спрашивал он себя. – Неужели это все уловки, чтобы поддаться желанию, которое, как я знаю, неправильное?»

Он разрывался между двумя женщинами.

«Так, нужно принять во внимание практические соображения», – сказал он себе. Оснований для развода у него нет, но он был уверен, что Нора согласится на развод, если дать ей достаточно денег. Но тогда Пиластеры попросят его оставить банк, потому что порицаемый обществом развод запятнает не только его, но и их репутацию. Он сможет найти себе другую работу, но респектабельный лондонский свет навсегда закроет двери для них с Мэйзи. Вероятно, им придется покинуть страну, хотя эта перспектива его привлекала, как должна привлекать и Мэйзи. Он сможет вернуться в Бостон или лучше переехать в Нью-Йорк. Пусть он никогда не станет миллионером, но что такое деньги в сравнении со счастьем жить с любимой женщиной?

Эти мысли увлекли его настолько, что он пришел в себя, только когда оказался у своего дома – части вытянутой «террасы» в Кенсингтоне, в полумиле от пышного особняка Августы на Кенсингтон-Гор. Нора, должно быть, сейчас в своей заставленной безделушками спальне. Может, сразу пройти к ней и сказать, что он ее покидает?

Так ему хочется. Но поступает ли он правильно?

Ребенок все меняет. Было бы неправильно бросать Нору ради Мэйзи, но правильно оставить Нору ради Берти.

Он представил, что скажет ему Нора. В его воображении она строго хмурилась и решительным голосом произносила: «Это будет тебе стоить всего до последнего пенни».

Странно, но этот образ оказался последней каплей. Если бы он представил, как она плачет, он бы не смог решиться на объяснение, но понимал, что интуиция его не обманывает.

Войдя в дом, он поднялся по лестнице.

Нора сидела перед зеркалом, надев подаренный им кулон – горькое напоминание о том, что ему теперь приходится покупать ее любовь.

– У меня очень важная новость, – сказала она, опередив его.

– Теперь это неважно…

Но она не дала ему договорить. Его удивило выражение ее лица – отчасти торжествующее и отчасти озабоченное.

– Придется тебе некоторое время держаться подальше от моей кровати.

– О чем ты вообще говоришь? – спросил он нетерпеливо, хотя было видно, что она не намерена давать ему слова, пока не выскажется.

– Случилось неизбежное.

Хью вдруг догадался. Его как будто сшиб с ног поезд. Было поздно, теперь он уже никогда ее не оставит. Его охватило чувство горестной потери: потери Мэйзи и потери сына.

В глазах Норы читался вызов, как будто она догадывалась, о чем он собирался ей поведать. Может, она и на самом деле догадывалась.

Хью заставил себя улыбнуться.

– Неизбежное?

– У меня будет ребенок.

Часть третья. 1890 год

Глава первая. Сентябрь

I

Джозеф Пиластер скончался в сентябре 1890 года, после того как семнадцать лет управлял Банком Пиластеров на правах старшего партнера. Все это время Британия постепенно богатела, как богатели и Пиластеры. Теперь они почти сравнялись по богатству с Гринборнами. Состояние Джозефа составило два миллиона фунтов, включая коллекцию из шестидесяти пяти украшенных драгоценностями антикварных табакерок (по одной за каждый год его жизни), которая сама по себе стоила сотню тысяч фунтов и которую он завещал своему сыну Эдварду.

Все члены семейства инвестировали свой капитал в различные деловые предприятия, дававшие им пять процентов дохода, тогда как обычные вкладчики получали, как правило, не более полутора процентов. Партнерам же доставалось еще больше. По меньшей мере пять процентов всех доходов они делили между собой по сложной схеме. Через десять лет Хью находился уже на полпути к тому, чтобы стать миллионером.

В утро похорон Хью внимательно осмотрел свое лицо в зеркале для бритья в поисках следов времени. Ему было тридцать семь лет; в волосах пробивалась седина, но щетина, которую он соскабливал с подбородка, до сих пор оставалась черной. В последнее время в моду вошли закрученные усы, и он раздумывал, не отрастить ли себе такие, чтобы выглядеть моложе.

По мнению Хью, дяде Джозефу повезло. Пока он находился во главе банка, в финансовом мире царила стабильность, и он пережил всего лишь два небольших кризиса: крах Банка Глазго в 1878 году и крах французского банка «Юнион Женераль» в 1882 году. В обоих случаях Банк Англии сдержал удар, подняв ставку до шести процентов, что все равно было ниже панического уровня. Хью считал, что дядя Джозеф слишком много внимания уделяет Южной Америке, но кризис, которого он опасался, так и не случился, а дядя Джозеф был уверен, что он никогда и не случится. Тем не менее иметь рискованные инвестиции было сродни тому, чтобы продавать недостроенный дом жильцам; да, рента будет поступать исправно каждый месяц, но в конце концов, когда дом рухнет, не будет ни ренты, ни самого дома. Теперь, после смерти Джозефа, Хью решил избавиться от самых рискованных южноамериканских акций и упрочить положение банка.

Побрившись и умывшись, он надел халат и прошел в спальню Норы. Она его ожидала – по пятницам они занимались любовью. Он давно уже смирился с правилом «одна встреча в неделю». В последнее время Нора располнела и ее лицо еще больше покруглело, но зато на нем не было заметно морщин и она до сих пор выглядела симпатичной.

Тем не менее всякий раз, ложась в ее постель, он закрывал глаза и представлял себе Мэйзи.

Иногда ему хотелось насовсем прекратить этот унизительный для него ритуал. Но в результате этих пятничных встреч у него родились трое сыновей, которых он любил до безумия: Тобиас, названный так в честь отца Хью; Сэмюэл, названный в честь дяди, и Соломон, названный в честь Солли Гринборна. Старший, Тоби, на следующий год должен был пойти в Уиндфилдскую школу. Нора рожала без осложнений, но быстро теряла интерес к детям, и Хью старался компенсировать им недостаток материнской заботы.

Тайному же ребенку Хью, сыну Мэйзи Берти, в этом году исполнилось шестнадцать лет, и он давно уже учился в Уиндфилде, получая отличные оценки и возглавляя школьную команду по крикету. Хью исправно посещал торжественные собрания и вообще исполнял роль крестного отца. Возможно, некоторые циники подозревали, что он и есть настоящий отец Берти, но остальные воспринимали это как должное, ведь он был другом Солли, отец которого отказался поддерживать мальчика. Поэтому многие считал, что Хью просто отдает дань памяти своему другу.

Скатившись с Норы, он спросил:

– На который час назначена церемония?

– На одиннадцать часов в Кенсингтонском методистском зале. А после поминки в Уайтхэвен-Хаусе.

Хью с Норой до сих пор жили в Кенсингтоне, но с рождением мальчиков переехали в дом попросторнее. Хью предоставил право выбора Норе, и она присмотрела большое строение примерно в том же пышном, отдаленно напоминавшем фламандский, стиле, что и дом Августы – в стиле, вошедшем в моду, по крайней мере в пригородной застройке, во многом благодаря Августе.

Самой же Августе Уайтхэвен-Хаус давно надоел, и она хотела переехать в особняк на Пиккадилли, похожий на дом Гринборнов. Но методисты Пиластеры не могли настолько открыто демонстрировать свое богатство, и Джозеф настаивал на том, что Уайтхэвен и без того достаточно великолепен. Теперь же Августа, возможно, убедит Эдварда, официального владельца дома, продать его и купить что-нибудь более грандиозное.

В столовой, куда Хью спустился для завтрака, его уже поджидала мать, приехавшая накануне вместе с сестрой Дороти из Фолкстона. Хью поцеловал мать и сел за стол. Та тут же, без всяких предисловий, задала заботивший ее вопрос:

– Как ты думаешь, он на самом деле любит ее, Хью?

Хью и без имени понял, о ком идет речь. Двадцатичетырехлетняя Дотти была помолвлена с лордом Ипсуичем, старшим сыном герцога Нориджа. В последнее время герцог был, по сути, банкротом, и мама беспокоилась, что Ник Ипсуич встречается с Дотти только ради ее денег, точнее денег ее брата.

Хью с нежностью посмотрел на мать. Она до сих пор носила траур по отцу, скончавшемуся двадцать четыре года тому назад. Волосы ее поседели, но глаза сверкали, как и прежде.

– Он любит ее, мама.

Поскольку отца у Дотти не было, Ник приехал к нему спрашивать формального дозволения взять ее в жены. В таких случаях адвокаты обеих сторон обычно заключали соглашение о браке до подтверждения помолвки, но Ник настоял на том, чтобы все было по правилам. «Я сказал мисс Пиластер, что беден, и она ответила, что ей тоже знакомы бедность и нужда», – сообщил Ник Хью. Хью показалось это очень романтичным, и хотя он, естественно, выделил сестре щедрое приданое, ему было приятно осознавать, что Ник действительно любит его сестру, какой бы богатой или бедной она ни была.

Августа пришла в ярость, что Дотти нашла себе такого знатного жениха. После смерти отца Ника ей достанется титул герцогини, а это выше, чем графиня.