Черная тропа - Иван Головченко

— Восемь ножевых ранений, два из них тяжелые — в голову и область сердца. Они-то и послужили причиной смерти. Остальные ранения были нанесены, по-видимому, «для верности», когда Неврода уже упал. Об этом свидетельствовал характер ран: очевидно, орудие убийства — нож — был направлен сверху вниз.

В горнице нас встретила жена Невроды. Ее покрасневшие от слез глаза горели лихорадочным блеском. Нетрудно было понять, что женщина мобилизовала все свои душевные силы, чтобы сохранить спокойствие в эти трагические минуты.

— Мы уже спали, — прерывающимся голосом рассказывала она, — как вдруг раздался стук в окно. Я проснулась первая и разбудила мужа. Не одеваясь, он подошел к окну и спросил: «Кто там?» Голоса, что ответил с улицы, я не признала, а слова разобрала точно: «Выдь, дядя Неврод, на минутку, важное дело!» Муж вернулся к кровати и натянул только брюки. Пошарил было, чтобы свет включить, да тут снова застучали, уже в дверь. Ну. он и пошел в сенцы. «Боюсь, не сталось ли что с Зорькой, ведь телиться должна», — сказал он мне на ходу. За нашу Зорьку я и сама беспокоюсь, ведь это рекордсменка наша, на сельскохозяйственную выставку готовили. Накинула я юбку, стала кофточку одевать, а муж тем временем уже запоры, слышу, открыл. Мне бы броситься в сени, а я один рукав натянула да так и стою, прислушиваюсь — все эта самая Зорька на уме вертится. И вдруг... — Женщина застонала и сжала голову руками.

— Передохните немного, успокойтесь, потом расскажете, — невольно вырвалось у меня.

— Ох, не успокоиться мне до самой смерти, до конца жизни не забыть последнего его крика! Словно обезумела я, заметалась по комнате, да все шарю свет зажечь, да все шарю свет... Потом уж поняла, что и сама кричу, когда дети проснулись и заплакали. Ну, выбежала я в сени, а он, вижу, лежит, а улицею, от крыльца нашего, двое бегут. Мне бы кинуться людей кликать, а я к нему... Упала рядом с ним да так и замерла...

— Муж ничего не успел сказать? Не узнал убийц?

— Видать, узнал, все силился что-то сказать, да только слова у него не получались, а хрип один и клокотание в груди. Ведь в сердце-то самое, ироды проклятые, угодили! В его-то сердце, что к людям всегда с ласкою, с заботою, со старанием. Ой, молю вас, молю вас, товарищи дорогие, найдите этих каинов проклятущих! Пусть станут и в глаза моим сироткам посмотрят, пускай мое вдовье горе к самой сырой земле их придавит!

Женщина заметалась по хате, снова охваченная неистовством своего горя. Из смежной комнаты выскочил мальчик лет двенадцати и маленькая девчурка. Вцепившись в подол материнской юбки, девочка зарылась в нее лицом, вся сотрясаясь от рыданий. Мальчик, охватив плечи матери уже крепнущими руками, со сдержанностью взрослого настойчиво и ласково твердил:

— Мамо, не плачьте!.. Годи, мамо!..

Много раз я сталкивался с несчастьями людей, но горе этой осиротевшей семьи особенно меня взволновало. Чувствуя, как к горлу подкатывает тугой комок, я поспешно вышел в другую комнату.

Это была маленькая спаленка, и все в ней дышало мирным покоем. Размеренно тикали ходики. На широкой кровати с откинутым одеялом свеже поблескивали простыни. На таких же белоснежных подушках сохранились небольшие вмятины — след, оставленный головами спавших людей. На полу у кровати стояли ботинки Невроды, а на стуле лежал его пиджак. Хорошо отглаженная чистая сорочка, очевидно, была приготовлена еще с вечера. Рядом с ней в скатерть была вколота иголка с белой ниткой и рассыпано несколько пуговиц. Видно, жена Невроды перед самым сном приводила застежку сорочки в порядок. Могла ли она тогда подумать, что муж никогда больше не наденет этой рубашки?

На стене, против кровати, висело охотничье ружье с патронташем. Я расстегнул патронташ и заглянул в него — он был наполнен заряженными патронами. Острое чувство досады кольнуло меня в сердце.

«Как же так? — думал я. — Иметь ружье и не принять мер предосторожности? А ведь с оккупантами воевал, бандитов искоренял!.. Видно, очень о рекордсменке тревожился... И может быть, голоса за окном узнал?.. Конечно так, иначе он несомненно взял бы на случай ружье. Тем более что сам накануне звонил Костенко и сообщил о каких-то своих опасениях... Да, теперь о них не узнать!.. Впрочем, возможно, он что-нибудь говорил жене? Это сейчас же необходимо проверить!»

Очень тяжелая обязанность расспрашивать людей в минуты их душевных потрясений, однако я знал, как бывает подчас гибельна для розысков преступника каждая минута промедления и, поборов чувство неловкости, возвратился в комнату, где осталась жена Невроды

Ничего существенного узнать от нее не удалось. Бедная женщина находилась в шоковом состоянии; в ее памяти образовался провал, отделяющий сегодняшний день от вчерашнего. Она могла рассказывать только о событиях минувшей трагической ночи, все остальное если не начисто стерлось из ее памяти, то отступило далеко назад.

Я попрощался и направился в сельсовет, где Костенко опрашивал ближайших соседей Невроды.

Только теперь, на свежем воздухе, я почувствовал, как измотала меня дорога и как измучился я душевно.

«Присяду возле этого дедушки, — решил я, заметив на скамейке у калитки одинокую фигуру старика, — хотя бы немного отдохну...»

Охотно подвинувшись и покосившись на мои погоны, старичок из деликатности не завел разговора об убийстве видимо понимая, что мне эта тема неприятна.

— Отдохнуть решили, проветриться? — спросил он приветливо. — Вот и я свои старые косточки на солнышке грею Хорошо-то как! Когда еще денек такой выпадет!

— Да и денек хорош, и в селе у вас так чудесно, — поддержал его я. — Вон какие хаты отстроили!

— Хаты добрые, — согласился старик. — Можно сказать: и углами красна теперь изба, и пирогами.

— Значит, живете неплохо?

— Не жалуемся. Пашиничка есть, государство в обмен на лен дало, деньжонки на трудодень получили, овощь всякую имеем.

— А сало у вас есть, дедушка?

— А у кого его нет, сала-то? Мужик без сала не работник! А вы что, сало любите? — усмехнулся старик, и вокруг его глаз лучиками собрались лукавые морщинки.

— А кто же его, дедушка, не любит!

— Ну, тогда приходите, попотчую.

— За приглашение спасибо. Закончим дела — обязательно приду.

— А может, сейчас? Перекусить между делами-то?

— Нет, сейчас спешу, и без того с вами засиделся. Ждут...

— Ну, на нет и суда нет. Тогда до свиданьица. Только обещание свое помните!

— А как же, дедушка! — отозвался я уже на ходу, заметив спешившего мне навстречу Костенко.

— Какие-нибудь новости, майор?

Костенко выглядел очень усталым и озабоченным.

— Опрос ничего не дал, а новости все же есть. Метрах в ста от председательской хаты преступники свернули на огороды, вон через тот двор вдовы Грицай. У нее картофельную сухую ботву, сложенную в кучу, кто-то ночью ногами разметал. В конце огорода найдена одна очень интересная штуковина: ремень и самодельные ножны. Сейчас покажу...

В сельсовете Костенко подал мне эту не совсем обычную находку.

— Очень интересно! — вырвалось у меня. — Эта немая вещь многое может нам рассказать! И ремень, и ножны изготовлены из кожи-сырца, кустарной выработки — это первое. Второе: на боках ремня отчетливо видны свежие следы среза ножом. Ножны сшиты просмоленной сапожной дратвой и ею же пришита пряжка к ремню — третье важное обстоятельство. Кстати, пряжка ржавая, а проколы для дратвы свежие. И все они сделаны опять-таки сапожным шилом. Наконец, еще одно — сама форма ножен, размер их. Все говорит о том, что они были изготовлены для финки. А Неврода убит именно финским ножом. Итак, у нас есть несколько исходных нитей, по которым мы можем искать или самого убийцу, или человека, знающего преступников, изготовившего для них ремень и ножны.

— Если малость поразмышлять, — задумчиво сказал Костенко, — то человек этот должен заниматься тайной выделкой кож и быть одновременно сапожником. Но ведь мог же он кожу просто купить?

— Вот и надо соединить эти две нити, если такое предположение верно. Во всяком случае, начинать надо с поисков сырца, от которого был отрезан ремень. Свежие срезы свидетельствуют о том, что это было сделано недавно. Значит, наши шансы найти кожу не так уже малы. Прошу вас выяснить, кто в селе занимается тайной выделкой. Кстати, о находке ремня и ножен кто-нибудь знает?

— Только Грицай, но я ее предупредил, чтобы она молчала. Думаю, будет молчать. Между прочим, она и сама просила никому не говорить о находке на ее огороде, так как опасается мести преступников.

Короткий осенний день клонился к вечеру. Пора было подумать и о ночлеге. Вспомнив о радушном приглашении старика, я решил заночевать у него, надеясь кое-что узнать о местной обстановке.

— А, уважили-таки, не побрезговали! Я думал, просто шутки шутили, — весело крикнул старик, коловший у крыльца поленья. — Ну, милости просим, заходите! Закончили, значит, с делами?