У метро, у «Сокола» - Вячеслав Николаевич Курицын
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кто? — спросила тетка Козлова из-за двери.
— От Генки! Он книгу забыл!
Слово «книга» было призвано убедить тетку, что тут какая-то путаница скорее, чем опасность. Помолчала некоторое время. Потом:
— А Геннадия нет. Он к товарищу уехал на дачу, а куда не знаю.
— Да это я товарищ, я, — захрипел Покровский. — Саша, друг его. Он сегодня ночью приезжал за книгами. Зеленую забрал, а синюю, говорит, забыл на столе у себя!
Тетка замолчала. Осмысляла. Потом:
— Не было у него книг никогда!
— Да это мои! — хрипел Покровский. — Мои книги-то! Нужны срочно на даче. Синяя и зеленая. Генка специально за ними ночью приезжал, а одну не привез, забыл!
— А что он сам тогда опять не приехал? — спросила тетка.
— Да я на машине все равно в Москву ехал. Сосед мой, Мишка Фридман, ехал в Москву, и меня прихватил, — вот так пригодилась еще машина Фридмана, хотя и не сама по себе. — Ему надо все равно, Мишке, в вечернюю школу, а потом к тестю.
Обилие бессмысленной и потому правдоподобной информации сыграло свою роль.
— Не видала я книг-то у него. Могу глянуть.
— Да вы у него на столе посмотрите, синяя! Дайте мне ее просто! Дверь даже не открывайте. Просто синяя книга, он ночью зеленую взял, а эту забыл.
— Щас, — недовольно сказала тетка. Закрыла дверь, шаги удалились.
Потом приблизились. Дверь открылась. На цепочке, конечно.
— Ничего там нет!
— Алевтина Петровна, — сказал Покровский другим, нормальным своим голосом и вышел на свет. Теперь Алевтина Петровна его узнала. — Был, значит, Геннадий ночью. Вы цепочку-то снимите.
Отпираться было бесполезно, да и своего собственного смысла Алевтина Петровна в этом явно не видела. Сказал племянник молчать, ну и молчала, а если он сам себя где-то засветил, тут она не виноватая.
Но не знает она, не знает, на какой он даче. Вчера да, появился, поздно, заполночь. Секретно, сказал. Сказал, что взять кое-что надо. Но книг у него не было.
Пол нещадно скрипит, из старых паркетин торчат гвозди, дряхлая мебель. Облезлая табуретка с наимерзейшим усовершенствованием, с дыркой в форме рожка посередине седалища, чтобы удобно было переносить. Покровского всегда тошнило при виде такой конструкции.
— Ночью ничего не оставил?
— Да что ему оставлять!
— Портки-то постирать оставил, — донесся вдруг из приоткрытой двери в другую комнату мужской голос.
— Штаны… Я сама сказала, оставь штаны-то, вторые возьми. Он и рубашку переменил.
— А можно на них глянуть? — спросил Покровский.
— Глядайте, не замачивала еще, — тетка отлучилась в ванную и тут появилась со штанами и рубашкой.
Покровский пощупал ткань — есть что-то в кармане, картоночка перспективной формы… Билет на электричку! «Карманов — Москва-Ярославский», вчера в 23:30, а от Карманова до Москвы, наверное, минут сорок. В общем, к началу первого приехал, успел на метро домой, а с утра пораньше…
Ясно. В Карманов уж Покровский не поедет, отправит завтра коллег.
Доехал трамваем до Белорусского вокзала, медленно дошел пешком до «Софии». Козлов выпал из головы на втором же шаге, сознание заволокла икона, развалилась там, как Иисус на троне. Настоящая икона могла сгинуть у покойного антиквара, у мастера, которому антиквар отдал ее скопировать, у академика Харитонова, у Голикова… Или Харитонов и его сестра думали, что подлинный у них в семье Чернецов, а был у них — поддельный. Или только Харитонов думал, что настоящий, а сестра знала, что поддельный. Или сама подделала, понимая, что брат лапу наложит.
Многовато вариантов.
Ефремов оказался под курсом антибиотиков, алкоголя не пил, потому посидели недолго, какой-то час. Ефремов в общих чертах пояснил, что и как в Москве с антикварами. Про Пендерецкого сказал, что тот, разумеется, ничего подделать не мог — не те отношения в этих сферах, чтобы взять оригинал иконы, а вернуть пустышку. С какими мастерами Пендерецкий был связан, Ефремов не знал, вопрос деликатный, но можно исподволь что-то как-то попробовать провентилировать. О том, что какой-то неизвестный Чернецов на рынке всплыл, такого не слышно. Было бы слышно, тема громкая, еще разные детали… Что же, примерно ясно, в какую сторону рыть. Даже и версия начала складываться. По всему, это уже другое дело, в котором Бадаев фигурировать не будет.
Вечером слушал пластинки. Начал читать статью про полимеры, но быстро бросил. Так под музыку и заснул.
13 июня, пятница
Бадаева до предъявления обвинения Подлубнов категорически велел допрашивать теперь только в присутствии министерских. А как предъявишь, появится адвокат из ЦСКА.
Дурацкая ситуация.
— Мы его пальцем не трогали, сами понимаете, — объяснил Жунев Подлубнову.
— Да хрен с ним с пальцем, — сказал Подлубнов. — Икону теперь с нас требуют. Прохор Чернецов у всех на слуху из-за фильма. Ну и потом, икона действительно сверхценная, подлинная реликвия.
— Следственные действия, значит, затрудняют, а икону требуют?
— С адвокатом, конечно, боксер больше правды про икону расскажет, ага.
Покровский с Жуневым возмущались, а Подлубнов не был склонен рассусоливать:
— Мужики, я такую слышал в министерстве формулировку, что икона в некотором смысле даже важнее ветеранок.
Жунев выматерился, Покровский этого не позволял себе в кабинете Подлубнова.
Всегда есть некоторый смысл, в котором что-нибудь одно важнее чего-нибудь другого, а есть другой некоторый смысл, в котором наоборот. Да, война отойдет в прошлое, тема ветеранов не будет стоять столь остро. Сейчас еще усугубляется тем, что льготы им налаживают параллельно с усилением дефицита, и зафиксированы уже в областных городах случаи, когда ветеранов гнали. Тех, кто пытался по льготам вне очереди. Вряд ли так же пышно будут отмечать пятидесятилетие Победы, столько воды утечет. А исторический православный супершедевр Прохора Чернецова — его ценность от эпох не зависит.
Но эпохи — пыль, искусство — тлен, религия — мрачный пережиток, а за старушек обидно.
Рассказать Подлубнову и Жуневу, что уже свинтилась версия судьбы настоящей иконы? Четкая рабочая идея, объясняющая все имеющиеся факты. Без единого доказательства, но оно так всегда поначалу.
Нет, рано рассказывать, и свинтилась не до конца, и Бадаев Покровского интересовал куда больше судьбы шедевра.
— Работаем — сказал Покровский. — Закинули пару удочек… День-два надо, чтобы понять, куда двигаться. Но вообще у нас убийца в камере, это тоже имеет значение.
— Согласен, — Подлубнов сунул в рот трубку. — Отпускать мы его не хотим, правильно? Значит, надо понять, что предъявлять.
Подлубнов трубку во рту пустую часами грызет и посасывает, воздух по ней туда-сюда гоняет — там
