У метро, у «Сокола» - Вячеслав Николаевич Курицын
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На сегодня, впрочем, жизнь тут же сама пришла на помощь: в Мневниках районному комсомольскому секретарю саданули под сердце финским ножом, это ЧП, Подлубнов сам туда поехал. Не получит, значит, сегодня уже из министерства приказ отпустить Бадаева, а самого себя Жунев велел Лене вообще ни с кем не соединять.
Любопытно, знает ли Голиков о желании Бадаева лично везти в Красногорский район тридцать тысяч рублей? Конечно, знает, что за вопрос. Будет ли защищать Бадаева? Будет. Адвокат сможет контролировать бадаевские показания — и по делу об убийствах, и по иконе, и по роли Голикова, и по возможному дальнейшему хозяйственному расследованию. На эту тему из Бадаева коллеги из ОБХСС могут массу интересного выцедить.
Хотя объяснит уж в ЦК Иван Брат, что на его сотрудника наговаривает кто… Да маньяк, молотивший старушек, наговаривает! И ЦК на Петровку цыкнет.
Так, еще раз, мог послать Голиков Бадаева на убийства ради иконы Прохора Чернецова? В таком случае, наверное, он бы Бадаеву в ЦСКА алиби организовал покрепче.
Мысли по кругу, хватит.
Нет от Семшова-Сенцова ничего нового о поведении Голикова? Нет.
Эх, не надо было брать Бадаева. Говядина уже сама шла в руки, вот и статья для боксера весом в тридцать тысяч рублей, взять с поличным при побеге… А сидел бы уже, и другие улики по старушкам рано или поздно всплыли бы.
Пошел по этажам, у Ивана Сергеевича свет, завернул на огонек. Играют они с Сергеем Ивановичем в шахматы, только начали, домой не станут торопиться — одинокое милицейское старичье. Телевизор работает у Чурова, идет без звука телеспектакль. Бутылку еще не открывали, ждут, когда минутная стрелка на часах взойдет на вершину… да можно уже! Бутылку откупорили, Покровскому предложили, он отказался, направился вниз. Выпил компота в буфете, поднялся наверх. Предпринять, предпринять, что-нибудь бы да предпринять, болтался в голове неприкаянный глагол.
Кривокапа прошел по коридору с чучелом небольшого крокодила под мышкой, с дымящейся трубкой в зубах.
Сердце колотится чаще нормального, но не болезненно, а боевито.
Темнота по всей Петровке, темнота в холле, только светятся электрические контуры предметов — перила лестницы, косяки дверей, таблички, доска почета… А среди них седые вихри, такие кусты, сгущающиеся из воздуха… И телефонный звонок далеко-далеко, в кабинете Покровского — его из холла не слышно, но сейчас все так настропалено, что слух проникает сквозь сцены… сквозь стены!
Свет горит, кустов никаких нет, Покровский припустил в кабинет.
Позже Покровскому будет казаться, что дз-зын-н-нь — и он сразу стопроцентно понял, что вот он, решающий на сегодня звонок. Но, возможно, это ложное воспоминание, никак не проверить.
Звонила покушаемая номер пять с «Сокола», новости грустные. Антонина Павловна — та, что выпустила канарейку в Руммельсбурге и предотвратила убийство в Щукине, — выписалась из больницы, привезли ее домой. Родственница Антонины, что приезжала ей помогать, вернулась к себе в Смоленскую область, не может она все время торчать в Москве. Все перемыла-перечистила, все перестирала, а про окошечко то злосчастное между кухней и ванной, с которого невзгоды Антонины Павловны начались, забыла, дуреха.
Антонина Павловна, вот неугомонная, снова полезла это окошечко мыть — да, прямо при покушаемых четыре и пять. Они отговаривали, повремени, дескать, Антонина, отчего не повременить, но она ни в какую, дело, говорит, трех минут, и будем пить чай в чистой квартире.
И снова упала… страшно говорить. На этот раз разбилась насмерть, головой о чугун.
— Вы уверены?!!
— Да… Вы бы видели… Голова…
Да что же за черт.
До этой секунды покушаемая номер пять — Покровский вспомнил ее имя, Евфросинья Яковлевна — до этой секунды Евфросинья Яковлевна говорила очень взволнованным, но своим голосом, а тут перешла на какой-то чудовищный скрип, будто голос ее сошел с рельс.
Стук, треск какой-то с той стороны провода… Покровский дотянулся ногой до плохо прикрытой двери, толкнул ее, там шел кто-то из офицеров, Покровский крикнул, попросил дернуть дежурного, что срочно нужна машина. Сам снова к трубке:
— Алло! Что там у вас?
Голос другой старушки, из Воронежа, Тамары Михеевны:
— Фрося в порядке. Просто ей плохо стало. А Тоня мертвая… Вы приедете?
— Я сейчас приеду! Но вы уверены, что она мертва?
— Конечно, товарищ милиционер! Я же медицинский работник.
Ах, твою-мою мать, они же военные санитарки, они трупов больше Покровского в сто раз видели.
— Ждите, выезжаем! И отойдите от нее, не смотрите.
Почему-то ему представилось, что подруги все время на погибшую смотрят.
— Ждем!
Жунев… Где Жунев? Дверь закрыта.
— Где Жунев?! Ушел?!
— Какое ушел… Пошел на допрос.
— А Марина Мурашова, не знаешь?
Марина наверняка ушла — сидит с кавалером в ресторане, он протягивает зажигалку к ее сигарете…
— Недавно была здесь. Посмотреть сходить?
— Да, будь другом!
Жунева Покровскому даже из комнаты допросов не пришлось вытаскивать, тот зачем-то вернулся в кабинет. Покровский обрисовал ситуацию, выступил с предложением. Жунев не понял сначала, то есть понял, но не был уверен, что понял правильно. Покровский рассказал еще раз с новыми аргументами.
— Времени мало, решайся, Жунев!
Позже, когда они будут вспоминать этот момент за победной чаркой, так и не смогут понять, как это Жунев согласился. Первым делом он грубо выругался. Но энергии в Покровском было много, просто продавил растерявшегося начальника. Жунев еще пальцем у виска крутит, а Покровский уже уточняет, есть ли срочно доступные белые свидетели, требует сделать то, потом это… В целом разговор выпал из памяти, происходил на вершине горячечного, не спорил Покровский, бреда. А после принятия решения он успокоился и действовал дальше хладнокровно и четко, как «Командирские» часы.
Марина оказалась на месте, Пирамидину рану обрабатывала. И Кравцов откуда-то нарисовался. В дежурной части сегодня все свои люди, долго объясняться не пришлось.
По пустой Москве «Сокол» не то что близко, а просто рядом.
Увидев Антонину Павловну, Покровский понял, что зря переспрашивал по телефону, точно ли она умерла. Марина Мурашова только головой покачала — надо очень аккуратно с перемещением такого объекта.
Запротоколировали, зафотографировали — все как обычно. Старались не торопиться. Жуневу нужно время на подготовку. Покровский на тело лишь глянул, а потом Евфросинью Яковлевну и Тамару Михеевну утешал. Уговорил их даже на чай.
— Скоро и нам собираться, Фрося, — сказала покушаемая номер четыре.
— Да уж, — улыбнулась номер пять. — Полетят наши души, как та канареечка.
— Встретимся там с Антониной, — сказала номер четыре.
Евфросинья Яковлевна заплакала, обняла подругу, та
