Дальневосточный тупик. Русская военная эмиграция в Китае (1920 — конец 1940-х годов) - Сергей Викторович Смирнов

таких патриотах далеко не уедешь, которым приходится выбивать зубы, чтобы заставить их „добровольно“ жертвовать на национальное дело» [HIA. Larin Papers, box. 1, f. 1.10]. Областник Калинин буквально вторил ему: «Жертвенности здесь быть не может. Только дубиной ошарашив по черепу, можно достать кое-что. Масса бедна, а отдельные индивиды ничего не хотят знать. Да кроме того здесь тяжелое экономическое положение» [Ibid. Moravskii Papers, box 8, f. 46]. Особенно Дитерихса беспокоило состояние молодежи, которая, возможно, при возникновении действительного освободительного движения по инерции примкнула бы к нему, но «сейчас им ближе и родственнее интересы их настоящего интернационального обывательского положения, чем духовная любовь к своей Родине и идейные принципы борьбы за нее, которую сознательно они не знали, полюбить не успели, или которая принесла им, по их собственному выражению, только лишения, страдания и беженство». Единственными, кто остался проникнут «идейным горением необходимости активной борьбы с советской властью», были старики, т. е. те, «кто хорошо знал прежнюю Россию, кто сознательно любил ее и кто принимал непосредственное участие в боевой борьбе с большевиками в период [19]17–22 годов». Но и среди этих людей «подготовленных, годных, индивидуальных борцов» сохранилось очень мало [MRC, box 3, f. Дитерихс — Миллер].

Надежды Дитерихса на Париж также оказались тщетны. Центр сам находился в очень стесненном финансовом положении[454], к тому же в руководстве РОВС разгорелась настоящая междоусобица. Денежные сборы, организованные в пользу Дальнего Востока в других эмигрантских центрах, давали некоторые средства, но их было немного и поступали они нерегулярно[455]. Дитерихс обвинял Париж в отсутствии реальной антибольшевистской работы и устранении от дальневосточных дел, неспособности, отбросив старые счеты, добиться единения всех антибольшевистских сил[456]. Михаил Константинович был готов подать рапорт генералу Миллеру об уходе с поста начальника Дальневосточного отдела и только желание, по его словам, вывести с территории СССР своих работников, которым может угрожать гибель, удержали его от такого шага [Ibid]. К сожалению, в своих размышлениях о неудачах антисоветского движения на Дальнем Востоке Дитерихс не поднялся до осознания стратегического просчета, характерного для белой эмиграции и состоявшего в недооценке прочности советского режима не только благодаря его репрессивной природе, и непонимании того, что отношение к эмиграции даже в среде советских антибольшевиков было очень настороженным, а нередко — враждебным.

Огромную роль в противодействии работе антибольшевистских организаций Дальнего Востока играла советская разведка, считавшая своими наиболее опасными противниками РОВС и БРП. Дитерихс достаточно реалистично оценивал глубину проникновения советской разведки в эмигрантские ряды. В декабрьском 1930 г. письме Миллеру генерал, отмечал, что половина работников 1-й и 2-й линии организации «уже не свободны в своих действиях и опутаны большевиками в полной мере, хотя сами работники и не осознают своего положения». Это относилось к наиболее крупным фигурам Обще-Воинского Союза в Маньчжурии — генералам Шильникову, Сычеву, Бордзиловскому, Косьмину, полковнику Бодрову. В связи с создавшейся обстановкой Дитерихс сделал ставку на разворачивание работы 3-й и 4-й линий организации. Не называя имен сотрудников, он указал, «что люди эти старые и опытные работники в приграничных районах, никогда своих имен не выдвигавшие, но почти не прекращавшие своей работы со времен оставления нами русской территории Дальнего Востока» [Ibid]. В состав этих сотрудников, скорее всего, входили полковник Аргунов и подполковник Мартынов, оба члены БРП. Известно, что и тот и другой получали некоторые суммы из средств РОВС [HIA. Petrov Papers, box. 1, f. 7]. Впрочем, в отношении Аргунова и Мартынова Дитерихс ошибался, так как они уже давно были в поле зрения советской разведки, а подполковник Мартынов, возможно, вел двойную игру. Что же касается т. н. «контрразведывательных» структур в белых организациях, которые могли бы выявлять советских агентов, то они практически отсутствовали.

Еще в 1930 г. советскими органами была усилена борьба против белого партизанского движения и засылавшихся на советскую территорию агентов. Например, Читинский оперативный сектор ГПУ в 1930 г. осуществил агентурную операцию «Ононцы», в результате которой была ликвидирована контрреволюционная организация, поддерживавшая связь с генералом Шильниковым. Более трехсот человек были арестованы [Базанов, 2013, с. 184]. Аналогичные мероприятия проходили в Хабаровске и Владивостоке. Во Владивостоке была раскрыта белая организация, работавшая под видом кооператива «Сад — Огород» [АВПРФ, ф. 0100, оп. 14, п. 160, д. 15, л. 21 об]. Репрессии продолжались и в последующие годы. Известно, что в первой половине 1933 г. в Приамурье по делу о т. н. контрреволюционной казачьей повстанческой организации генерала Сычева было арестовано 168 человек, 53 приговорены к расстрелу [ИркипедияRU].

Объектом пристального внимания советских спецслужб являлись белопартизанские отряды. Еще в июне 1930 г. на китайской территории был ликвидирован возвращавшийся из очередного рейда на советскую сторону отряд полковника Назарова (15 человек), преданный проводником-уссурийцем[457]. В сентябре 1930 г. советская разведка ликвидировала китайскими руками отряд генерала Загоскина, который предполагалось перебросить небольшими партиями из Фуцзяданя в Сансин. Первая группа во главе с сотником Лалетиным успешно покинула Фуцзядань, а вторая была арестована китайской полицией, получившей сведения от советской разведки, что это отряд красных [Наземцева, 2016, с. 373, 374]. Загоскин пытался их освободить, но дело уже получило широкий резонанс, генерал сам был арестован и осужден на семь месяцев тюрьмы [Русская военная эмиграция, т. 8, с. 253][458].

Под давлением советской стороны китайцы, хотя и весьма неохотно, провели осенью 1930 г. несколько мероприятий по прекращению деятельности «белобандитов» на своей территории. На западной окраине КВЖД местные охранные войска, которыми командовал генерал Су Бинвэнь, расположили в районах действия партизан пехотные заставы, кавалерийские отряды и сформировали автомобильный отряд. Был издан указ о наказании лиц, помогающих белобандитам, и награждении тем, кто будет участвовать в их поимке. За сведения о местонахождении шайки китайские власти обещали награду в 100 долл. Бандитам, которые готовы были добровольно сдать свое оружие и лошадей, обещалось прощение и назначались денежные выплаты за каждую сданную единицу оружия и коня [АВПРФ, ф. 100, оп. 14, п. 24, д. 19, л. 70].

Китайская администрация поспешила объявить о ликвидации нескольких бандитских главарей — Пешкова, Алла-Верды, Сараева [Там же, оп. 15, п. 26, д. 21, л. 1, 14], что совершенно не соответствовало действительности. В конце 1930 г. есаул Пешков, не имея средств на содержание отряда (ни от Семенова, ни от РОВС он так ничего и не получил) и находясь под угрозой ареста, временно распустил отряд, сохранив лошадей и спрятав оружие. После чего есаул, получив от китайских властей охранный лист, поселился за Хинганом, в пос. Якеши, где позднее работал в полиции [Русская военная эмиграция, т. 8, с. 443]. В январе 1931 г., как